- Прекрати, - голос отдавал металлом и подействовал, как удар ногой в живот. Но Матвей не получил бы прозвище Казановы, если бы сдавался так легко. А женщина тем временем заметно напряглась и продолжила: - Паша ведь твой друг, так? Ты понимаешь, как это всё выглядит? Это же мерзко! Это ненормально!

- Ненормально… Ты не идешь из моей головы, что в этом мерзкого? - отозвался мужчина, понизив голос до мурлычущего шепота. Его рука на животе, когда только он успел, тянулась ниже. Его нахальство возмущало и начинало раздражать, а тело отзывалось на ласковые прикосновения. Она дрожала и кажется, забывала дышать.

- Пе-рес-тань, - по слогам выговорила брюнетка. Пыталась отстраниться, но он еще крепче прижал её к себе.

Властно, крепко с жаром, заставляя ощущать своё возбуждение.

- Скажи это мне в глаза, - на самое ухо тихо проговорил Матвей. Удовлетворенный оказанным эффектом, мужчина хитро улыбался. Он высвободил её из оков своих объятий, отстраняясь и давая ей возможность выполнить его просьбу. Она сделала это медленно, ему показалось даже, что Лера так дразнит и раззадоривает. Ясные, чуть затянутые поволокой зеленые глаза скользнули вверх, взгляд этот цеплял за самое сердце, словно прижигая его.

- Перестань, - тихо, но твердо повторила Лера, глядя на него сурово, крепко удерживая в руках самообладание. Она была зла на него, но еще больше на себя. Было гадко от того, что на секунду поддалась чарам прожженного ловеласа. Она пыталась понять, что сделала не так? Какое её действие дало ему повод думать, что между ними, что-то может быть?

Мягкие губы, очерченные аккуратной бородкой, были сложены в легкую улыбку. Небольшая седина в черных волосах придавала еще больше шарма. На морщины не было даже намека, только едва обозначившиеся «гусиные лапки» намекали, что человеку прилично за тридцать. Голубые глаза смотрели словно бы сквозь неё и завораживали, затягивали.

Его глаза беззастенчиво раздевали, обжигали до костей и парализовывали волю. Лера смотрела на него, как кролик на удава. Еще немного и всё. Страсть слишком мимолетна, но разрушительна и безрассудна. Все произошло слишком быстро. Потребовалась секунда, чтобы Матвей прижал её к себе, обняв за талию, а его губы жадно и несдержанно припали к её плотно сжатым губам. Секунда, мгновение, слившееся в бесконечно долгий тягучий миг. Он целовал жадно, как обезумевший. Оглушив внезапностью действий, он старался расслабить её, добиться ответа как можно скорее. Он был настойчив и не сдержан, словно бы этот поцелуй был ему, жизненно необходим.

Его грудь была горячей, отчетливо ощущалось, как рвано колотится его сердце. Бородка кололась, а руки жадно бродили по телу, без стеснения забираясь под свитер или сжимая ягодицы. Самое ужасное, что на долю секунды Лера действительно расслабилась и уже потянулась к нему. Её руки едва не легли на его плечи. На долю секунды это закружило голову, лишая так необходимого сейчас воздуха, это заставило сердце сбиться с ритма, а ноги подкоситься от эмоций. Этот поцелуй был приятен, но почти сразу приобрел привкус горечи. Жгучий стыд охватил молодую женщину. Он беспощадно выжег всё, оставляя только холодную душащую пустоту. Воображение услужливо нарисовало взгляд Павла. Карие глаза смотрели с укором и холодом. За потемневшей от эмоций радужкой, скрывалась боль.

Тишину расколол характерный шлепок. Матвей стоял, чуть отклонив голову в бок, и торжествующим взглядом смотрел на Леру. Она тяжело дышала, стараясь взять себя в руки. Щеку прижгло, след от ладони наливался красным, но Матвей продолжал улыбаться.

- Ты сам себе не противен? – сжав кулаки, спросила она с вызовом, готовясь отражать возможные поползновения. – Он же твой лучший друг!

Мужчина не отвечал, внимательно рассматривая её, впитывая взволнованный блестящий взгляд и приоткрытые влажные губы. Даже вот такая взбешенная и взъерошенная, она была красива… Это был первый шаг к ней, причем пройденный весьма удачно. Покачиваясь на пятках, он нервно прикусывал губу, словно раздумывая стоит ли сказать то, что уже давно намеревался.

- Все хранишь ему верность? – наконец отозвался он, сверля Леру тяжелым взглядом. – Ну-ну, продолжай. Пока он трахает всё, что шевелится.

- Что? – слова, сказанные на полном серьёзе, наконец, добрались до замутненного разума. – Что ты сказал?

- Что слышала, - злобно выплюнул Матвей. То ли он злился на друга, то ли на строптивость Леры. – У твоего любимого Паши баба на стороне. Не удивлюсь, если не одна.

- Странно, это же твоя прерогатива, - беря себя в руки окончательно, Лера смерила мужчину презрительным взглядом.

- Ну, да-а, но ты проверь его телефон. Так, на всякий случай. Анастасия Александровна – отдел выписки, - по выражению лица было ясно, он знает, о чем говорит. И это взято не с потолка.

Не то, чтобы она не догадывалась, подозревала, но старалась не думать об этом. Старалась гнать из головы дурные мысли, ведь фактов, подтверждающих его измену, не было. А доводы и раздумья… это только выматывало, раздирало на лоскутки нервные волокна. Она старалась придерживаться здравого смысла, всякий раз говоря себе, что единственно, что чувствует женщина, как жмут туфли. А остальное, женщина просто додумывает. И помогало, до этого момента. Яд сомнения проник в душу, медленно отравляя её.

Матвей ушел, не дав никаких пояснений сказанному. Он просто оставил её переваривать полученную информацию, одну, наедине со своими эмоциями.

На негнущихся ногах она проводила его, заперев дверь. На негнущихся ногах поднялась в спальню и присела на край кровати. Его телефон лежал на прикроватной тумбочке, как бы говоря «Ну же, действуй!». Как по иронии судьбы аппарат не был заблокирован, дисплей светился тусклым холодным светом.

Лера никогда не лезла в телефон Павла. Она доверяла ему и на доверии старалась строить их семейную жизнь. Не хотелось верить, что мужчина, так ею любимый, мог предать. Променять эти годы, плечом к плечу проведенные с ней, на интрижку. Это казалось нереальным. История не про их семью, не про их отношения. Матвей мог сказать это со зла, мало кому понравится быть отшитым. Она верила мужу, но черви сомнений уже крепко уцепились, засев глубоко в душе.

========== - 3 - ==========

Кладбищенский пейзаж не вселял ощущения страха или гнетущей тоски, он даже успокаивал. Черные силуэты деревьев на фоне темнеющего неба, клекот ворон, размеренный хруст снега под ногами и тишина, совершенно особенная, свойственная только этому месту.

Сейчас как-то сама по себе вспомнилась его бабушка. Она тоже любила эту атмосферу некоего жутковатого, как может показаться на первый взгляд, спокойствия. Тогда его это удивляло – все-таки в детстве ничего, кроме боязливого морозца по загривку, слово «кладбище» не вызывает.

Сейчас же это место было спокойствием в чистом виде. Живых стоит бояться, а мертвые. А что собственно мертвые? Они обрели покой и никому зла не желают, и уж тем более не собираются высовывать полуразложившиеся руки из могил и, хватая за ногу, тащить за собой.

Паша невольно усмехнулся, припоминая свои детские страхи, которые теперь казались совершенно глупыми. И одновременно с этим они были нестыдными. Они как бы приходили извне, порождённые фильмами или страшилками, рассказанными в темной комнате перед пламенем свечи.

Теперь мужчина боялся вещей более материальных. И вот они-то заставляли стыдиться и даже презирать самого себя. Эти страхи были следствиями его поступка – безрассудного, своевольного и эгоистичного.

Свернув с тропинки, он открыл калитку и, очистив памятник от снега, присел на низенькую скамеечку.

- Ну, здравствуй, бать. Снова я, - в полголоса проговорил он, отводя взгляд в небо, скорее рефлекторно.

С черно-белого портрета на него смотрел мужчина, едва доживший до пятидесяти шести лет. Его волос уже заметно коснулась седина, но карие глаза горели ярким огнем. Он улыбался даже на надгробном фото. Просто иного не нашлось – даже в паспорте он едва заметно, но улыбался.