Игорь же, напротив, не был официально посвящен небесами во все прелести и недостатки тонкого мира, как Глеб, и ему приходилось многое постигать в процессе их работы. Горячо и пылко указывал на то, что мир является только проекцией четырехмерного пространства в трехмерное, и люди не могут воспринимать непосредственно четыре измерения, так же, как гипотетический плоский человек, живущий в двухмерном мире, не в состоянии посмотреть вверх. Объекты четырехмерного мира, на самом деле, всегда неизменны, и при движении изменяются только их проекции, что мы и воспринимаем как искажение времени, сокращение или увеличение размеров и прочее21. Глеб, конечно же, не спорил, так как изучал труды Эйнштейна, читал о его экспериментах и исследованиях, подтверждавшие слова величайшего из ученых. Даже когда Глеб утверждал, что непостижимое умом человека, всего лишь невидимое его глазу – это истина, Гоша парировал: «Истина гипотетическая не есть сама истина, это лишь предположение Истины»22. Несмотря на различие подходов к работе, они были словно братья, дополняя друг друга. Даже короткие выходные дни, Глеб и Гоша, проводили вместе. Так было бы и дальше, если бы не одно событие, разрушившее отношения и перевернувшее с ног на голову их жизнь, пробив чересчур большую брешь, в человеколюбие Горчевского.
Как бы ни был хорош Игорь во всем, но оказалось, что такое явление, как дружба – для него тяжкое бремя. Его внутреннее Я не смогло противостоять зависти к успехам друга, причем, не только в работе. Гоша тяготился мыслью, что знания друга выше его собственных. Он стал частенько проявлять недовольство в совместной работе с Глебом, так как не видел того, что видел и знал Глеб. И, в конце концов, он откровенно подставил своего друга, скрыв добытую совместно информацию, заменив ее другой, менее значительной, а затем, преподнеся ту руководству, как добычу собственной инициативы, к которой, якобы, пришел благодаря длительному анализу. Более того, как выяснилось позже, возлюбленная Горчевского, длительное время была любовницей Губернаторова, при этом, совершенно не желая прощаться с кем-либо из них. Доверие резко упало до нуля, и самый значимый элемент в жизни товарищей – дружба – растворился. Глеб уволился с работы. Преданный другом и в дребезги разбитым сердцем, пропал с поля зрения практически для всех, кто его знал. Именно в это нелегкое, для Глеба, время судьба совершенно случайно свела его с Мальвилем, когда и тот переживал расставание с женой.
Николай Романович сидел в маленьком, но очень уютном китайском ресторанчике со сказочным названием «Золотой дракон». Под ненавязчивую, спокойную музыку, отрешенно глядя на красивый, местами изысканный интерьер заведения, тихо грустил о былом и силился поразмыслить над будущим, когда его взгляд упал на мужчину за соседним сто ликом, предотвратившим падение хрустального графина со стола. Графин в буквальном смысле слова завис в воздухе, что позволило, обомлевшему от неожиданности официанту, поставить его на стол. Мальвиль пришел в неописуемый восторг и полюбопытствовал, не мог бы мужчина рассказать, что это было? Глеб не видел ни агрессии со стороны пожилого человека, ни, какого-нибудь сверхъестественного испуга, сродни абсурдному «дьявольскому явлению». На любезное приглашение присесть к нему за стол, он не воспротивился и в приятной беседе они скоротали, обещавший быть скушным, конец дня. Тот вечер оказался знаковым и для Николая Романовича, и для Глеба Горчевского, который и был тем мужчиной, потрясшим столь фееричным зрелищем. Они так понравились друг другу, что после очередной встречи Мальвиль, осторожно, чтобы не оскорбить своего нового друга, предложил Глебу поработать в его фирме. Знаний Горчевскому хватало и на простые земные труды, а потому он, недолго думая, согласился, тем более что деятельность была полной противоположностью тому, чем занимался ранее. В дальнейшем, их дружба только крепла и в конце концов доросла до того момента, когда они смогли поделиться самым сокровенным, включая собственные внутренние противоречия. Ни тому, ни другому не мешала разница в возрасте, болеет того, они вполне чувствовали себя комфортно в обществе друг друга. Как трудно бывает поверить в то, что люди быстро превращаются из посторонних в близких друзей.
Но, к счастью, а иногда к несчастью, так бывает. Не наше стремление и желание играет в том роль, а провидение ведает кругом знакомств. Оно единственное решает, кому и в какой степени довериться, ибо не было бы в будущем каждого из нас, тех приключений, в которые мы погружаемся…
Прошло восемь лет. Горчевский знал, что у Мальвиля есть дочь, но никогда с ней не пересекался, ни разу не попытался приблизиться так, чтобы познакомиться, хотя фотографии ее видел много раз и не проявлял излишнего любопытства на её счет. Но, как ни странно, образ Деи часто возникал перед ним, когда Глеб находился в состоянии покоя, а губы невольно начинали шептать: «Только я глаза закрою – передо мною ты встаешь! Только я глаза открою – над ресницами плывешь!»23 Он и сам не понимал, что происходит с ним. Тема женщин для Глеба была закрыта, как сам он был в этом уверен.…
Самой большой шуткой выглядит то, что люди превращая время в Великого лекаря, хотят сделать его ответственным, переложив на него собственное нежелание вспоминать. Ничего не выйдет! Время – не доктор медицины! Оно не применит ни одно из возможных средств анестезии, для того, чтобы удалить тот ад, который каждый носит в себе на протяжении всей жизни – собственную память. Время отвлекает, увлекает, заставляет созидать, позволяет забыть незначительное для нас, тем самым обеспечивая комфортное состояние. Но мы никогда не забудем то, что заставило проходить через терновый куст несовершенных отношений душу, и страдать от их заноз сердце. Никакое время тут не в помощь, даже если оставить в покое детали. Человек способен не думать об этом, не вспоминать, но только до определенного момента. До одного крохотного толчка.…
Вот и сейчас Глеб, скрывал за раскованностью беседы, ту бурю, которая бушевала, грозясь вырваться наружу. Он хотел быстрее проводить гостей до места и, хотя бы, с полчаса побыть в другой среде. Успокоиться… Его сознание совсем не было готово именно теперь рыться в архиве воспоминаний и поднимать то, к чему он так силился никоим образом не прикасаться, а тем более лицезреть одного из его участников.
– Вы что-то нашли серьезное? – спросил Гоша. – Кирил Данилович, так быстро нас организовал для поездки, что путем ничего не объяснил.
– Да, после покажем. А сейчас, извини, Игорь, мне необходимо проверить, как там идут дела. Подойду, чуть позже. Проходи в дом…
Губернаторов, ощутив неприятное подсасывание под ложечкой, медленно поплёлся за остальными, взглянув на удалявшегося Горчевского. Заметив отделившуюся фигуру Глеба, Дея окликнула его.
– Я проверю, как идут работы, и вернусь, – громко ответил тот, и ушел не оборачиваясь.
Завидев гостей, направляющихся в сторону усадьбы, Агаша подсуетилась и, как обычно, быстро накрыла на стол, так что, когда они вошли, то попали с «корабля на бал». Надо отдать должное Агаше, она умела, и, как следует встретить, и проводить гостей.
Пока группа Рожнова немного переводила дух после поездки, и ничто уже не способно было отвлечь их мысли, Дея, систематически поддерживаемая Далиной, посвящала их во все детали событий. Так получилось, что к тому моменту, когда она заканчивала свой рассказ, вошел Глеб, неся в руке заветный ларчик. Дея только обратила внимание, что ларца в его руках не было в момент встречи с прибывшими.
– Вы, вовремя, Глеб. Кирилу Даниловичу уже не терпится посмотреть находку. Впрочем, …как и нам самим… – послышался голос Николая Романовича.
Глеб усмехнулся.
– Обе, Глеб, обе… – поправил Рожнов, кротко, улыбаясь. – И будьте снисходительны к нашей нетерпеливости.
