– Мне сразу не понравилась эта особа, весь вечер строит мужикам глазки, виляет кормой, так Снегурки себя не ведут, – негодовала Коновалова, – та – скромный и невинный персонаж, а эта прямо копытами стучит, мы таких знаем, – и опять брезгливая, надменная маска накрыла ее возбужденное лицо.
– Я не совсем согласен с уважаемым профкомом, Снегурка нынче молодая и танцует прекрасно, вспомните сорокалетних теток в прошлые годы: ни петь, ни лаять, ни танцевать толком… Но один изъян все-таки есть, язычок бы ей следовало подрезать и хитро щурясь он осушил очередной бокал.
Снегурка, пытаясь завершить свою программу вечера, попросила Деда играть «Маленькой елочке холодно…», тот проиграл первые аккорды, но на меха баяна легла чья-то тяжелая рука:
– Не торопитесь артисты уходить, вашу загадку мы все-таки разгадали, вы оказались бессовестными гостями, оскорбившими хозяев дома, пусть теперь она нам спляшет без костюма, мы хотим увидеть, кто же исполнял роль Снегурочки? Заодно посмотрим, чем она «виляла»… – хохотнул и расплылся в улыбке довольный придуманной подленькой затее ведущий экономист Мищенко. Дальше пьяные, плохо контролирующие свои поступки, обиженные и разгневанные хозяева начали действовать в русле собственных представлений о справедливости, гостеприимстве и с высоты своего положения. Кто-то сдернул с нее шапочку, затем затрещали застежки на ее костюме, она вскрикнула, попыталась избавиться от цепляющихся рук, но ее окружили кольцом. Иван рванулся к ней, но тяжелый удар сбоку остановил его, он осел на пол, кто-то пнул в спину, одна из любопытных дам сдернула шапку, парик с бородой и размахивая ими над головой, счастливая от захваченной добычи, визжала:
– Я же вам говорила, что не старый, совсем молодой и наверное не холодный, надо проверить…
Иван вспомнил армейские навыки, где он кроме кистей и красок освоил еще кое-что… Он ударил экономиста по ногам, затем крюком снизу в живот, тот согнулся и замер. Иван рванулся к Веронике, но опять получил удар сзади, кто-то вцепился в руки. Верхушкин запустил пятерню в ее роскошные, упавшие на плечи волосы, другой рукой сдавил грудь, она закричала от боли и страха, но техническая интеллигенция не проявляла ни малейшего сочувствия к ней; кто-то не торопясь в сторонке потягивал вино, брезгливо наблюдая пошлую сцену, кто-то сосредоточенно покуривал, другие азартно держали кольцо оцепления, куда ворвался Иван и нанес резкий прямой удар в голову Верхушкину, который с разворотом тяжело рухнул навзничь на затрещавший и развалившийся под ним стол; загремели бутылки и бьющаяся вдребезги посуда, хрустальные бокалы, оранжевыми и красными пятнами раскатились по полу дефицитные апельсины и импортные яблоки, шлепнулись на пол бутерброды икрой вниз. Народ завизжал, завязался клубок дерущихся и их разнимающих тел, который превратился в свалку рычащих, скверно ругающихся, раздрызганных инженерно-технических работников, некоторые уже были в крови.
Гости плохо помнили, как вырвались из зала и бежали в панике полураздетые и растерзанные, проскочили мимо ошалевшего дежурного и устремились в спасительный Дом культуры, сопровождаемые комментариями и сочувствием прохожих:
– Надо милицию вызвать, наверное, их избили…
– Сами разберутся, какой праздник без драки…
– Может, им помощь нужна?..
– Молодые, сами справятся…
– Хорошо, видать, погуляли, на полную катушку, от души!
В полдень тридцать первого декабря семья Антоновых сидела в квартире на кухне за чаем. Раздался звонок в дверь, хозяйка пошла открывать, вошли двое в форме и спросили художника Ивана Ивановича Антонова… Иван все понял, молча оделся, на выходе приобнял ее:
– Мама, не переживай, там разберутся, я защищал девушку.
Машина стремительно подъехала к зданию милиции, его завели в кабинет, где пожилой следователь Муравьев изучал какие-то бумаги, бросил взгляд на Ивана и велел сопровождающим ждать за дверью. Затем стал составлять протокол допроса, но в какой-то момент остановился и положил ручку:
– Я изучил твое личное дело, – служил в армии, отмечен благодарностями командования полка, комсомолец, хороший художник и вдруг; преступник! Короче, поступило заявление от потерпевшего Верхушкина, из чего следует, что ты в состоянии алкогольного опьянения устроил драку в кабинете управления «ДальЭнерго», избил заместителя, выбив ему зубы и сломав руку, нанес удары еще нескольким сотрудникам и в сговоре с гражданкой Зайцевой проводил клеветническую, антипартийную пропаганду.
Факт совершения преступлений подтвердили восемнадцать свидетелей, осталось приложить заключение «судмедэксперта» и все, ты поехал… Следователь закурил папиросу, выпустил струю дыма:
– Дед Мороз избил хозяев и агитировал членов партии против партии, – такое в страшном сне не приснится!
Иван понял, что над ним сгущаются тучи, вдруг подкатила противная тошнота, и озноб пробежал по телу, он немало удивился, с какой оперативностью были собраны бумаги про него и против него.
– Ты подтверждаешь факт избиения заявителя?
– Меня били, а я отвечал, он напал на Снегурку – Веронику, ну я стал защищать, а руку он сам, завалился своей тушей, и стол вдребезги…
– Ты подтверждаешь факт опьянения? Что ты пил и сколько?
– Вообще-то я не любитель выпить, а тут праздник, народ просит Деда Мороза, даже физически настаивают… выпил шампанское, коньяк, – подтверждаю.
– Теперь давай про антипартийную пропаганду.
Иван сбивчиво рассказал про игру с загадками-отгадками с юмором, шутками…
– За такие шутки в тридцать седьмом давали по десять лет и на лесоповал… Ты наскреб себе на горб три уголовные статьи, по совокупности тебе грозит до восьми лет, да еще в пьяном состоянии, а это отягчающие обстоятельства. Ты хоть понял парень, куда влип? Там ведь все являются членами партии, а каждый второй – орденоносец, у всех друзья – приятели в партийных органах, они не прикидываются, они так воспитаны, с верой в идеалы парии, а ты им хиханьки-хаханьки и кулаками по зубам, тебя как культурного человека пустили в уважаемый дом, а ты взял и нагадил, да еще погром устроил.
– Я вообще не люблю драться, я честно рассказал, что защищался, но не избивал, я вступился за девушку.
– Факт нападения на девушку надо еще доказать, это большой вопрос, а вот факт злостного хулиганства в официальном учреждении с нападением и нанесением ущерба и вреда здоровью налицо, есть подписи свидетелей, есть признание подозреваемого, то есть твои. А дискредитация общественного строя и клевета на партию со стороны комсомольцев Антонова и Зайцевой тоже подтверждены кучей свидетелей.
Следователь положил перед Иваном бумагу и предложил подписать, Иван взял ее в руки и прочитал: – Ордер на арест Антонова И.И.
Ему надели наручники и увели в цокольный этаж милиции в камеру предварительного заключения, где содержались хулиганы, воры, тунеядцы, беглая шпана; эта разношерстная компания расположилась на широких деревянных нарах; вверху под потолком тускло светилось засиженное насекомыми зарешеченное окошко, в углу у железной двери стоял железный, зловонный бак с крышкой – это был туалет. Помимо ужасной тесноты, спертого воздуха, отвратительной кормежки в виде рыбьей баланды из ржавых голов и хвостов приходилось испытывать ночные кошмары, когда полчища клопов выползают на охоту, особенно на новеньких, и битва с ними продолжается до утра под скрип грызущих доски полчищ мышей.
Для защиты обвиняемому назначили молодого адвоката Сазонову, миловидную с большими открытыми глазами девушку, у которой это было едва ли не первое дело. Изучив ситуацию и ознакомившись с доступными для адвоката документами, она оценила всю серьезность обвинений и возможность тяжелых судебных решений. Она для себя выбрала тактику довольно рискованную и спорную, но ей она казалась выигрышной; встретилась с Вероникой, с которой следователь взял подписку о «невыезде», и которую уже поспешно уволили за «несоответствие требованиям к идейно-нравственному уровню»… короче, сдали хорошего молодого работника на «съедение». Сазонова убедила Веронику не отсиживаться в печали и слезах, а начать действовать немедленно. В тот же день в отделение милиции поступило заявление от Зайцевой Вероники о «посягательстве на ее честь и попытке насилия»; и хотя свидетелями могли бы стать все присутствующие, но по понятным причинам (коллектив своего начальника ни за что не сдаст) в заявлении свидетелями были указаны только Антонов Иван и дежурный по зданию управления; свидетели, правда, спорные, но все-таки они будут в деле. А когда мама Вероники, школьная учительница принесла следователю справку медицинского освидетельствования дочери, следствие заметно замедлило темпы, огульные обвинительно-разоблачительные тенденции пришлось умерить в связи с возникшими новыми обстоятельствами. Адвокат настойчиво пыталась опровергнуть обвинения в групповом сговоре и очернении партии, настаивала и утверждала, что обвиняемые играли лишь роли сказочных персонажей, где старый Дед и молоденькая Снегурка пользовались традиционной формой массовых игр, где юмор, шутки – это естественные элементы праздника, к тому же оба комсомольцы и уважают партию, ведь их родители из числа инженеров и учителей являются членами партии. Следователь, после долгих сомнений, мотив «сговора» из обвинительного заключения исключил, в процессе судебных заседаний орденоносный судья демонстрировал объективность, непредвзятость подхода к рассмотрению дела, общественные заседатели, назначенные в разбирательстве дела от лица народа держались молчаливо и подчеркнуто беспристрастно, Вероника Зайцева проходила по делу в качестве свидетеля. Иван держался с достоинством, все обвинения в свой адрес признал и всю вину за содеянное взял на себя. А глазами он все искал в зале заседания родителей, но так и не нашел. Всё случившееся коммунисты Антоновы расценили как безрассудную, хулиганскую злонамеренную выходку сына и негласно отреклись от него.
