Они направились в сторону склада.

– Какой сегодня день? – спросил Генка на ходу.

– Среда, – ответил Денис. – Что, танцев ждешь? А ты хоть танцевать умеешь?

– Не знаю, – честно ответил Генка, – но, кажется, да.

Рабы божьи обогнули мэрию и оказались перед огромным каменным сараем с бесчисленным количеством дверей и ворот. Вокруг здания сновали люди с тачками, нагруженными разными вещами. Больше всего было тачек с картошкой. Но встречались и те, которые перевозили туалетную бумагу; какие-то канистры, покрытые масляными потеками; а также коробки разного размера.

– Это не весь груз, – сообщил Денис. – Тяжелее всего возить металлолом. Но его доставляют на глюкальный завод. А еще возят столярные отходы. Их сразу же сваливают у ворот мебельной фабрики. Эти конторы находятся за поселком.

– И что там производят?

– Глюкала, табуретки, столы, стулья, кровати и шкафы. Ну, еще всякую мелочь.

– Что такое глюкала?

– Так просто не объяснишь. Завтра сам увидишь.

– А куда идет продукция?

– Часть остается нам. Остальное грузят в поезд, и увозят – япона мама знает куда.

– А когда мне дадут пожрать?

– Скоро.

Они зашли в одну из дверей, где толстый мужик, бывший, по всей видимости, кладовщиком, сверился с какой-то бумажкой и выкатил здоровенную двухколесную тачку. Макнув в банку с зеленой краской кисточку, кладовщик жирно вывел на борту тачки цифры: двадцать три тире восемь и прибавил к ним маленькую букву «а».

– Забирай, – сказал он Генке.

– Ничего себе! – возмутился Кабанов. – Да это не тачка, а целый кузов! Я что – самосвал?!

– Эти вопросы не ко мне, – заявил кладовщик, снова заглядывая в бумажку. – Вот тут написано: Гений Кабанов, двадцать пять лет, физическое состояние выносливое, тачка размером два икс эль. Иди разбираться к Очкасову.

– И пойду! – крикнул Генка.

– Вот вместе с тачкой и шуруй, – невозмутимо произнес кладовщик. – Один уже сходил. Очкасов распорядился забрать у него тачку два икса эль, а выдать вместо нее три икса эль. Так потом этот жалобщик толкал ее с вечно разъезжающимися ногами. И, кстати, до сих пор толкает.

– Не спорь, – посоветовал Генке Рыжий. – Что написано пером – не вырубишь топором. Будешь просто меньше грузить.

– Ха-ха! – ржанул кладовщик. – Козлаускас так поменьше нагрузит, что ноги твои даже без движения разъедутся, а язык вывалится на плечо еще до начала работы!

– Пойдем, – Рыжий дернул Генку за край мешка.

Кабанов взялся за ручки и вывез тачку из помещения. Как ни странно, она вела себя хорошо. Ее резиновые колеса мягко катились по асфальту, и была она легкой в любом маневре.

Они, обогнув сарай, подошли к одной из дверей. В этом месте люди не сновали, и потому вокруг было тихо.

– Хочу предупредить, – сказал Денис серьезным голосом. – Мы сейчас зайдем в посудный склад. Так вот – будь осторожен. С кладовщицей будь осторожен. Понял?

– Понял, – ответил Генка. – Почему?

– Потому что она любовница самого Очкасова. А он очень ревнив. Зовут ее Орнеллой Мясоедовой. Все.

– Чудесное сочетание! – заметил Генка.

Рыжий открыл дверь и исчез внутри сарая. Генка, толкнув вперед тачку, шагнул следом и остановился как вкопанный.

Большая комната была заставлена стеллажами, на которых лежали коробки. В центре помещения находились стол и стул, причем стул стоял боком к двери, и потому кладовщица прекрасно обозревалась в профиль. Эта позиция была достаточно выгодной для нее.

Она сидела на стуле, положив ногу на ногу. Правая рука ее упиралась локтем в поверхность стола и поддерживала ладонью прекрасную голову. Золотые длинные волосы стекали по руке волнами и плескались прибоем возле локтя, а влажные зеленые глаза вопросительно смотрели на Генку, посмевшего нарушить покой богини.

Но это не главное!

Мешок, который служил богине одеждой, был подрезан так сильно, что вся длина ее восхитительных ног сразу открылась Кабанову и мгновенно повергла его в шок. Желудок, требовавший пищи, вдруг заткнулся, зато мужское достоинство резко вспомнило о своих сантиметрах и толчками погнало кровь по телу.

Рыжий, видимо, привыкший к таким явлениям, дал Генке локтем под ребра (отчего тот вернулся к обычной жизни), и произнес бодрым голосом:

– Привет, Орнелла!

– Здравствуй, Рыжий, – ответила богиня хрустальным голосом и Генку опять накрыла прежняя волна.

Она никак не поменяла своей позы, продолжая смотреть на Кабанова.

– Вот, новенького привел, – сообщил Денис. – Надо бы ему получить, что полагается.

– Хорошо, – произнесла Орнелла и медленно встала.

Она была несказанно хороша! И знала об этом. И пользовалась этим от души.

Мешок на ее теле уже не был мешком, а представлялся элегантным коротким мини-платьем, туго подпоясанным, с удлиненным вырезом на груди. Даже сандалии, сплетенные каким-то хитрым способом, крепились на деревянных подошвах с искусно выточенными каблучками, что еще больше подчеркивало красоту ее ног. Все в ней было прекрасно, в том числе и грудь, кокетливо выглядывавшая из слишком откровенного выреза.

Она медленно подошла к одной из полок и слегка нагнулась. Край мини-платья пополз вверх, немного обнажив нижнюю часть ягодиц Орнеллы. Генка чуть не рухнул на пол!

Но Рыжий, встряхнув его, прошептал в ухо:

– Очнись, идиот!

И Кабанов очнулся.

В памяти его вдруг всплыл один из рассказов Марка Твена. В нем ангел божий делил паству на две категории: христиан по призванию и христиан по названию. Мозг Генки моментально произвел корректировку и заключил, что делить таким способом можно не только христиан.

Делить можно кого угодно. В том числе и шлюх. И если Лада Чемурдосова попадала в категорию шлюх по названию, то уж кладовщица Орнелла выходила стопроцентной шлюхой по призванию, что никоим образом не умаляло ее достоинств, а наоборот, делало их ярче и востребованней.

Эти логические умозаключения окончательно привели Генку в чувство, и он нашел в себе силы не смотреть на задницу Орнеллы, поскольку понял, что путь к телу любовницы начальника может закончиться для него получением путевки на фестиваль, с которого только что вернулся Коля Бублик.

Инстинктивно подчинившись столь значимому житейскому закону, Кабанов решил ограничиться благосклонностью особ, не представлявших для него явной опасности. К ним он пока отнес Собачкину с Чемурдосовой, но не исключил возможности появления новых претенденток на роль скрашивательниц его нынешнего положения.

Последняя, правда, была женой какого-то Грузина, но Рыжий сказал, что это скоро закончится, и Генка ему поверил. Он мог и подождать. Если место, в котором он сейчас находится, действительно является раем, то времени у Генки – завались!

Пока мозг Кабанова был занят перекладыванием перспективной любовной добычи с полки на полку, прекраснозадая Орнелла выложила на стол ряд предметов, которые Генке полагалось получить. Среди них обнаружились: деревянные кружка, ложка и миска; чугунные сковородка и котелок; две глиняные бутылки – одна наполненная растительным маслом, вторая пустая; алюминиевые солонка и сахарница. В довесок Генке достались два рулона туалетной бумаги.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил Кабанов.

– Заходите по мере надобности, – с явным намеком произнесла Орнелла и улыбнулась, обнажив ровные зубки.

Генка и Денис свалили выданное имущество в тачку и быстро выскочили на улицу.

Затем они зашли в еще одну дверь, где Кабанов получил вафельное полотенце, обычную шестидесятисвечовую лампочку и большой кусок хозяйственного мыла, а также тоненькую тетрадку с простым карандашом. На обложке тетрадки красивыми буквами было напечатано: «Для заявлений и объяснений в любви». Карандаш оказался неточеным.

На вопрос: «Чем его заточить?» кладовщица (толстая наглая баба) ответила: «Зубами. Они здесь не изнашиваются».

В овощной части склада Денис загрузился картошкой и Генка покатил тачку на улицу.

– Это и вся еда? – спросил он.