– Каким образом мусульманин оказался здесь?

– Как и все – дурацким, – охотно пояснил Андрюха. – Он был гастарбайтером. А такие рабочие не выбирают поле деятельности. Фирма заключила подряд – вперед ишачить! Вот и выпало на его долю красить колокольню одного из православных храмов. А накануне у него случился день рождения. Естественно, он его отметил по обычаю страны, в которой работал. То есть нажрался водки. Утром, опять-таки по обычаю – похмелился. И полез на колокольню.

– Надо полагать – свалился? – весело поинтересовался Генка.

– Не перебивай! – обиженно воскликнул Андрюха. – Это же не главное! А главное – в этот момент под церковью проходил Кеша Гуревич. Еврей теперь говорит, что сон, который ему приснился, показал, будто шел он на встречу с церковным старостой. Последний, будучи жуликом от религии, пообещал продать ему какую-то редкую икону. Увидев на колокольне красившего крест Назархудоева, Гуревич остановился и принялся давать тому советы. Додик его обматерил. Завязалась ругань. Ну, Додик захотел послать советчика еще и фигурально, взмахнул рукой и жахнулся вниз, прибив собой еврея. Вот так они сюда и попали. Теперь Гуревич поясняет, что пытался спасти Додика своим телом как подушкой, но никто в это не верит.

– А Размик? – поинтересовался Генка.

– А Размик совсем не Размик! – раздался голос Рыжего.

Денис присоединился к ним возле своего дома и тут же встрял в разговор. Они поздоровались.

Рыжий моментально перехватил инициативу и продолжил вместо Грузина:

– Он обрусевший армянин, обосновавшийся в каком-то городе России. И фамилия у него Айрапетов. Но в горах, где до сих пор идет война (мы сошлись во мнениях, что имеется в виду Карабах) живут его родственники, которые армянский язык знают хорошо. В отличие от него. По предположению Размика – в день его рождения из Карабаха прибыл какой-то важный дедушка и назвал его армянским именем Мраз. Родственник, видать, был авторитетным и потому в паспорте так и записали: Мраз Айрапетов.

– Бедный ребенок! – пожалел младенца Генка.

Они неторопливо шли к площади и рядом, обгоняя их, двигались другие люди. Но троица не обращала на них внимания, поскольку была увлечена разговором.

– Где-нибудь в Армении это, может, и является нормой. Но не в России, поскольку уменьшительным именем служит слово Мразик. А с таким именем, согласись, даже в детском саду делать нечего. Вот родители и переназвали его Размиком. Кстати – распространенное армянское имя. Переводится как «воин».

– А это случайно не форма имени Рамзес? – поинтересовался Генка. – Армяне вообще-то специалисты по отбиранию имен у соседей.

– Да хоть Гамлет! – воскликнул Рыжий. – В России все равно лучше, чем Мраз.

– И как он умер? – спросил Кабанов.

– С его слов – по-дурацки.

– Это понятно. Все здесь такие, как я погляжу. Конкретнее.

– Пожалуйста, – с готовностью продолжил Денис. – В один прекрасный момент он вспомнил о своей исторической родине и поехал воевать. Видимо – в Карабах. Скорее всего – из-за неудач в личной жизни. Сон, который ему приснился, рассказывает, будто он бухал в палатке с сослуживцами и вспомнил о подвиге адмирала Нельсона, который в разгар Трафальгарского сражения появился на палубе флагманского корабля в адмиральском мундире. Ну – в роли мишени. А Размик вышел из палатки, взобрался на бруствер окопа и справил малую нужду в сторону противника. Снайпер, естественно, не смог пропустить такую цель. Вот и все.

– Ну, вообще-то Нельсон все сражение провел в адмиральском мундире, – сказал Генка, – хотя ему предлагали одеться обычным офицером. С точки зрения военного дела – полный идиотизм. А с точки зрения примера и воодушевления – чистая комиссарская жертвенность. А вот насчет Размика могу сказать – он не первый. Существует много случаев идиотизма подобного рода. Вот, например, отец французского короля Генриха Четвертого Антуан Бурбон. Он тоже бухал в палатке с офицерами, а потом вышел за палисад и справил малую нужду в сторону противника. Там и снайпера не понадобилось, потому что противник был совсем рядом. Геройство, скажешь?

– Слушай, – вмешался в разговор Андрюха. – Откуда ты все это знаешь?

– Что знаю? – удивился Генка.

– Ну, все это. Про Нельсона, и про этого, как его? А! Бурбон – флакон ему в кордон!

Генка задумался на несколько секунд.

– Не помню, – наконец ответил он. – Само в голове появляется. Как будто там и было.

– Но у меня в голове такое почему-то никогда не появляется, – сказал Андрюха.

– Потому что в твоем чайнике кроме военных команд сроду ничего не болталось, – сказал Рыжий. – А у него есть. Значит, человек занимался интеллектуальным трудом, в отличие от тебя, дурака военного.

– Что вы все: дурак да дурак?! – возмутился Андрюха. – Если военный, значит, по-вашему, сразу дурак?

– Нет, что ты?! – примирительно воскликнул Денис. – Военные – вершина человеческой эволюции. Все, потом поговорим…

Они вышли на площадь.

Перед крыльцом мэрии стояла толпа, вытянутая полукольцом. Генка окинул взором площадь и пришел к выводу, что здесь собралось около четырехсот человек. Толпа была неплотной и говорливой. Люди, разбившись на небольшие кучки, негромко беседовали, и от этого над площадью повис тихий гул.

Гул вдруг резко смолк. Люди обратили свои взгляды в сторону крыльца.

– Пойдем скорее! – сказал Грузин, дернув Генку за локоть. – Сейчас начнется.

Они быстро подошли к толпе и заняли место в одном из проходов, разделявших кучки.

Из-за угла мэрии вышел человек, в котором Генка узнал одного из членов вчерашнего патруля. Им оказался Додихудо Назархудоев, неудачно покрасивший колокольню. В руках он держал какую-то лохматую тряпку.

Остановившись перед крыльцом, Додихудо встряхнул тряпку, и она развернулась в коврик, сплетенный из ветвей ивы. Постелив коврик на асфальт, таджик встал на него коленями, стукнулся лбом в мостовую и над площадью понеслись звуки молитвы, произносимой на арабском языке.

– Ты же говорил, что все обеты выполнены и потому здесь молиться не надо, – обратился Генка к Денису.

– Ты смотри-смотри, – шепнул ему Рыжий. – Он это каждый день вытворяет. Дальше будет интересней.

Двери мэрии распахнулись, и на крыльцо вышла чета Козлаускасов. Если с Юрисом Екабовичем Генка уже успел познакомиться, то Инессу Андрисовну он увидел впервые, и она сразу же произвела на него отталкивающее впечатление.

Козлаускене представляла собой ту категорию зрелых женщин, которых в народе принято называть мымрами, грымзами, стервами, ну и так далее, и в том же духе. Она была стройна, высока и даже по-своему красива, но от ее красоты веяло холодом и надменностью. Зато одевалась Инесса Андрисовна не в пример остальным обитательницам поселка.

Она была одета в костюм, состоявший из блузки с длинной юбкой, и изящного пиджачка-безрукавки, а голову серьезной дамы украшала маленькая соломенная шляпка с несколькими бутончиками свежих роз, пришпиленных к тулье. Сандалии, правда, были обычными, но Генка уже привык не обращать внимания на такие мелочи.

Тем временем Додихудо, заметивший появление начальства, резко перешел на русский язык, но этим не ограничился. Он увеличил громкость голоса, и молитва стала отчетливо слышна каждому, кто находился на площади.

– О горе мне, горе! – вопил таджик. – Зачем, о Всевышний, заточил ты меня среди этих неверных?! Они настолько убоги, что могут мечтать только о жареной свинине! О Милостивый, сжалься надо мной, и отправь в наш рай, мусульманский! Ведь если я в раю – мне положены гурии! А у меня их нет! Значит – это не рай…

Козлаускас, сойдя по ступенькам вниз, остановился перед таджиком и сказал:

– Назархудоев! Опять ты затеял балаган?

Додихудо приподнял голову над землей и сообщил без пафоса:

– Я молюсь. Не мешай мне, неверный.

– Тебе же сказали, что молиться уже не надо. Там нужно было молиться.

Козлаускас указал пальцем руки вниз.

– Я молился усердней всех! – опять завыл таджик. – Я соблюдал заповеди!