– Гы-ы! – отреагировал Рыжий, наливая Грузину. – Выгнала?

– Выгнала, – кивнул Андрюха. – Собралась оладушек сладких нажарить из картошки. Кинулась за сахаром, а его нету. Я его вчера весь тебе на самогон отдал. Побежала в мэрию разводиться.

– Это так быстро делается? – удивился Генка.

– Ничего нет проще, – ответил Андрюха. – В любое время суток. Там на крыльце коробка стоит. Туда бросаешь заявление. Пишешь день недели и время. Все. Утром раба божия Козлаускене регистрирует в специальном журнале. Хочешь – женитьбу, а хочешь – развод. Курьер относит на склад ведомость.

– Баран ты! – воскликнул Денис. – Не мог два дня до пятницы подождать? Получил бы сахара в пятницу и потом – разводись, сколько хочешь.

– Сам ты баран, – миролюбиво ответил Андрюха. – Попробуй ужиться с этой стервой!

– Кстати, – Рыжий налил в остальные кружки самогона. – Зачем ты со своими вещами сюда приперся?

– А куда еще? – недоуменно поинтересовался Андрюха. – Я же тут жил раньше.

Денис сунул под нос Грузину кукиш. Подождав, пока тот налюбуется им, убрал и заявил:

– Вот тебе «жил раньше»! Я, по-твоему, кто? Идиот, чтобы болтаться с квартиры на квартиру? Дудки! Теперь я тут живу.

– А мне куда деваться?

– Ребята! – сказал Генка. – Зачем вы ругаетесь? У меня, вон, койка свободная.

– И то дело, – Андрюха почесал затылок. – Надо будет завтра заявление о переезде написать.

– У вас тут всегда заявления пишут?

– Да. Все через заявление. Это же надо будет номер на тачке перерисовывать. Так и живем.

Они выпили.

– А что это за патрульная троица сегодня была? – спросил Генка. – Сколько я здесь людей видел – вроде все русские. Ну, Петлюра не в счет, поскольку украинец от русского ничем кроме штампа в паспорте не отличается. Даже амбиции одинаковые: мы исключительные, весь мир нас хочет нагнуть и Христос – укроросс. Но эти трое совсем не наши!

– Наши-наши, – сказал Денис. – Почти. Размик Айрапетов – обрусевший армянин, не знающий армянского языка, Кеша Гуревич – крещеный еврей, а вот Додихудо Назархудоев – таджик. И не просто таджик, но даже мусульманин. Последний, возможно, оказался здесь по ошибке, принимая во внимание обстоятельства его смерти. Но мне кажется – балансодержатель не ошибается. Только филиалы у него разные есть. Может, филиал для мусульман переполнен был, вот Додик сюда и загудел. И вообще. Козлаускене говорила, что все заветы остались в той, земной жизни. Мы жили по ним, молились, трудились. А теперь ничего этого не нужно. Раз мы не фестивалим, значит – все заветы выполнили. Теперь пора отдыхать.

– С тачками! – заметил Андрюха.

– Да, с тачками. Ну, а моральный облик жителя рая должен соответствовать моральному облику жителя рая. Вот за этим Козлаускене и наблюдает. А за тачками следит Козлаускас…

– Снаряд ему в хвоста́ускас! – добавил Андрюха и загоготал довольно.

Генка с Денисом переглянулись. Кабанов начал жалеть, что пригласил Грузина жить к себе.

– Ну что ты за человек! – недовольно сказал Рыжий. – Так и прет из тебя солдафонщина.

– Это здоровый армейский юмор, – оправдался Андрюха.

– Если по этому юмору судить об армии, получится, что все военные – педики, зоофилы и дол… понятно кто. Я вот тоже служил, но почему-то юмор у меня приличный. Или взять того же Бублика – никакого хамства от него не услышишь!

– Откуда ты знаешь, что служил? – поинтересовался Андрюха. – Вот мы с Бубликом точно служили, поскольку знаем, как погибли. А ты?

– Да я это просто чувствую!

– Кстати, – вспомнил Генка, – я, когда оказался в вагоне, точно знал, что от армии откосил. Даже рожу военкома, которому деньги заряжал, вспомнил. Выходит, память сообщает о чем угодно кроме информации о родителях и месте жительства.

– Так ты, значит, косильщик от армии? – спросил недобро Андрюха.

Глаза его начали наливаться кровью.

– Ша! – рявкнул Денис. – Все, что было там – там и осталось.

В стенку справа опять застучали шваброй.

– Вот гады! – злость Грузина моментально переключилась на соседей. – Пообщаться не дадут! Ну, сейчас я политинформацию устрою, очкас им в глаз!

Он вскочил на ноги, опрокинул стул и пулей вылетел в коридор.

Рыжий, театрально вскинув руки к потолку, пропел красивым баритоном:

– А я люблю военных – красивых, здоровенных!

В коридоре раздался грохот, похожий на звук ломаемой двери. Рыжий вскочил на ноги и выскочил вслед за Грузином, ну, а за ним подался и Генка.

*

Потрогав пальцами заплывший глаз, Кабанов припомнил, что это повреждение он получил не от довбеневцев. Соседи справа оказались двумя пузатыми мужиками. Каждый из них весил за сотню килограммов и потому в драке, случившейся в тесном коридоре, они получили неоспоримое преимущество.

Сначала пузачи отдубасили Дениса, Грузина и Генку (его умение драться не помогло, потому что удары увязли в животах оппонентов), а потом предложили выпить мировую и в результате вылакали весь находившийся в комнате запас самогона.

Из дальнейшего разговора Генка понял, что Рыжий с Грузином неоднократно отоваривались тумаками у соседей. И Бублик с ними. На вопрос Кабанова: «Зачем участвовать в мазохистском шоу с заранее известным концом?» Грузин недоуменно развел руками, а Рыжий ответил: «Сами не знаем, просто получается так».

– М-да, – протянул Генка, трогая рукой челюсть.

Она слегка побаливала.

Дверь открылась, и в комнату с полотенцем на голом плече бодрой походкой вошел Грузин. Его мешок был элегантно обмотан вокруг бедер.

– Проснулся?! – сказал он веселым голосом. – Первый гудок – семь утра. Иди, умывайся. Через тридцать минут мы должны быть на площади, а надо еще успеть позавтракать.

– Кто тебя разбудил? – спросил Генка.

– Никто. Со временем сам привыкнешь просыпаться за десять минут до подъема.

Лицо Грузина было слегка опухшим, и на правой скуле чернел уходивший в сторону полного исчезновения синяк.

– Ага, – сказал он. – Тут у тебя три вареных картошки есть. Ну, вот и чудесно! Ничего готовить не надо. Дуй умываться!

Генка сходил. В помещении с санузлами он оказался один, из чего заключил, что остальные жители уже здесь побывали. Он посетил туалет и с ужасом вспомнил, что забыл в комнате туалетную бумагу. Но окинув кабинку пристальным взглядом, Кабанов нашел под унитазом не до конца использованный старый рулончик, а также самодельный ершик с деревянной ручкой. Сказав про себя слово «спасибо» супругам Прищепкиным, он отправился умываться.

Вернувшись в комнату, Генка обнаружил, что Андрюха уже позавтракал. Но съел он ровно полторы картошки, а генкину порцию очистил от кожуры, положил в миску, и мусор сгреб тряпкой в ведро.

Такие честность и хозяйственность понравились Кабанову.

– Давай, ешь, – сказал Андрюха, подвигая тарелку к Генке. – Советую полить растительным маслом и посыпать солью. Вкуснее будет. Меня этому бабушка научила. Они после войны плохо жили, сливочного масла не было. А мне нравится. Вот дай мне сейчас пачку сливочного масла…

Грузин на секунду задумался.

– Нет, – продолжил он. – Сейчас бы не выкинул. В прошлой жизни – запросто. А теперь я бы его кусками жрал! Как пирожное.

Генка полил картошку растительным маслом, посыпал солью и, разломив ее деревянной ложкой, быстро съел.

– Очень вкусно, – сказал он.

– Ну, пойдем! – воскликнул Грузин, довольный достигнутым взаимопониманием.

Глава пятая

Перед подъездом стояло более десяти тачек. Грузин сказал, что они им сейчас не понадобятся.

– Я тоже сегодня работаю на глюкальном заводе. Там свои тачки есть. И на мебельной фабрике также. Вообще-то личные тачки требуются всего три раза в неделю. Два при разгрузке поезда по средам и воскресеньям и третий раз в пятницу для получения картошки, сахара и соли.

Они медленно пошли по улице в сторону площади. По пути Генка спрашивал, а Грузин отвечал.