Все кроме Генки рассмеялись.

– Погоди, – сказал Размик. – Зеленый что, в одежде купался?

– Ну да, – кивнул головой Рыжий. – Он стеснительный – дальше некуда.

– Га-га-га! – опять заржали хором.

– Ну, идем в поселок писать бумаги, – сказал Размик.

Рыжий натянул мешок на высохшее тело, нарезал пучок ивовых веток для новых сандалий, и они отправились гуськом по тропинке через лес. Ступая вслед за Генкой, Денис смеялся всю дорогу, так как кроме мелькавшей перед ним голой задницы смотреть было больше не на что.

*

Андрюха Грузин оказался веселым и общительным молодым человеком. И если что-то в его поведении напрягало, относилось оно в первую очередь к качеству юмора, который был откровенно казарменным.

Генка сидел в комнате Дениса, живущего на той же улице, называемой Первой, но в доме под номером десять, находившемся на сто метров ближе к площади. Комнату Рыжий делил вместе с Бубликом, в данный период своей жизни валявшимся в больничке. Раньше с Бубликом жил Грузин, но так как последний женился и съехал к Ладе в дом номер семнадцать по улице Второй, Денис перебрался на андрюхину кровать.

Генка с удовольствием ел жареную картошку, пил самогон и слушал своих опытных товарищей, ставших ему новыми друзьями. Последние тоже пили, но ели мало. Видимо, пища совсем не прибавляла им аппетита. Третий стул они взяли у соседей слева, которые решили устроить пикник и ушли на реку жарить шашлык из картошки.

– Эх, лучка не хватает! – заявил Кабанов.

– Я его сейчас стулом по башке долбану, – сказал Андрюха, обращаясь к Денису. – Мало ему, видимо, того, что он получил от довбеневцев.

– Не надо, – ответил Рыжий. – Он новенький, ему простительно.

– А что, никто не пробовал найти замену луку? – поинтересовался Генка.

– Чего только не пробовали! – воскликнул Денис. – Резали луковицы тюльпанов и прочих цветов. Или сладко, или горько. Короче – не то.

Дверь без стука распахнулась и в комнату вошла Лада. Генка с набитым ртом, перестав жевать, уставился на нее. Грузин взял со стола кружку с самогоном.

– Будешь? – спросил он обыденно.

– Нет, – коротко ответила Лада.

Она была не в духе.

– Я тебя дома жду, а ты пьешь! – требовательно продолжила Лада.

– А что мне еще делать? – искренне удивился Андрюха.

– С женой время проводить, – ответила Лада. – Прогуляться, например.

– Куда? – удивился Грузин. – На глюкальный завод? На мебельную фабрику? В кусты?

– Да куда угодно! – повысила голос Лада. – Хотя бы в кусты. Никакой романтики с тобой нет!

– Какая романтика? – еще больше удивился Андрюха. – Тебе что, шестнадцать лет? Да то, что делают в кустах, у меня прекрасно получается и в кровати.

– Вот и пошли в кровать!

– Так рано же еще!

– Бухать не рано?

– Самое время.

– Хватит! – крикнула Лада. – Бегом домой, я сказала!

На протяжении этого милого семейного разговора Генка с Денисом деликатно молчали, глядя в стену.

Грузин допил самогон в кружке, нехотя встал и сказал:

– Да пойдем, пойдем…

Он вышел в коридор, а Лада, обведя победным взором оставшихся за столом собутыльников, мило улыбнулась.

– Приятного аппетита! – пожелала она на прощанье.

– Спасибо! – хором ответили Денис с Генкой.

Когда за ней закрылась дверь, Рыжий заявил, махнув рукой:

– Не проживут они долго.

– Угу! – согласно кивнул головой Кабанов, снова наваливаясь на еду.

Далее он прослушал лекцию.

Суть ее сводилась к тому, что здоровье почти любому жителю поселка досталось отменное; правда – с некоторыми ограничениями, одно из которых оказалось существенным, но очень удобным. То есть каждый раб божий обладал прекрасными зубами, потенцией, возможностью регенерации поврежденных органов, но репродуктивной функции был лишен, что позволяло не заботиться о контрацепции.

А вот ногти и волосы не росли. Мужчинам не надо было бриться, и этот факт сильно их радовал. Бороду и усы имел только дед Макарыч. А у Козлаускаса вообще никакой растительности на теле не наблюдалось. Даже бровей. Но это были индивидуальные особенности некоторых рабов божьих, объяснения которым не существовало.

В связи с такими обстоятельствами стричь волосы на голове было строжайше запрещено. Стрижка считалась преступлением. И Лада, которая вчера с помощью канцелярских ножниц и Андрюхи Грузина поправила себе прическу, рисковала получить взыскание.

– За что она попала сюда? – спросил Генка.

– Ну, во-первых, ее зовут не Ладой, а Усладой, – сообщил, ухмыльнувшись, Рыжий.

– Услада Чемурдосова? – поднял брови Генка.

– Да, – кинул головой Денис. – А во-вторых, не думай, что она такая спокойная, какой кажется на первый взгляд. На самом деле у нее в заднем месте тоже торчит шило. Может, оно не такое кривое как у Собачкиной, но уж длина-то его намного больше! Да и раскалено оно сильнее.

– Не может быть!

– Еще как может, – сказал Денис. – Жила она в каком-то городе, расположенном на берегу большой реки. На мосту через эту реку ее дружок-коммерсант устроил аттракцион с резинкой. Ну, когда тебя привязывают за ноги и дают пинка. Ты летишь вниз головой и останавливаешься всего в нескольких метрах от воды. Зная, что аттракцион проводится под «черным флагом», то есть – не сертифицирован, а потому незаконен, она все равно решилась на прыжок. Острых ощущений захотелось. Да и бесплатно же для нее. А река-то была судоходной! Как раз в момент прыжка под мостом проходила баржа. А баржа-то выше воды! Но коммерсант этого не учел! Вот Чемурдосова и впечаталась в палубу.

– Бедная девушка! – покачал головой Генка.

– Ве-ечна-а-я па-а-мять рабе божьей Усла-а-де! – провыл Рыжий дурным голосом.

В правую стенку тут же застучали шваброй.

– Кто это? – спросил Генка.

– А, не обращай внимания, – махнул рукой Денис. – Там два сорокалетних маразматика живут. Они постоянно смотрят политического эксперта Скворцова по телеку, вот и поехали разумом. Пошли они в япону икону. Еще восьми вечера нет. До отбоя имеем полное право шуметь.

– Кстати, почему Чемурдосова? Если она замужем, должна быть Карасевой.

– Гм! – поперхнулся Рыжий. – Здесь фамилии не меняются. Бывает – замужество слишком мало длится. Если менять фамилии каждый день – у Очкасова с Козлаускасами крыши поедут, а кладовщики все перепутают.

– Телепередачи здесь показывают в записи?

– Наверное. Там, откуда мы прибыли, жизнь продолжается. Но здесь крутят всего три канала. По первому только политические программы со Скворцовым, каким-то языкатым Компотовым и прочими такими же; по второму мексиканские и индийские сериалы, а по третьему спорт: керлинг и шахматы. Все.

– А футбол или хоккей?

– Этого мы не заслужили, потому что придурки. Футбол, хоккей и единоборства показывают в более козырных филиалах рая. А для придурков – придурочное телевидение. Говорят, что российские сериалы крутят в поселках, где живут не совсем праведники, но и не такие как мы. Типа – середнячки. Мы называем их полупридурками. Один из таких поселков находится по железнодорожной ветке дальше нас и, представь себе, деду Макарычу иногда позволяется съездить туда к кому-то в гости. Но нашим жителям телевидения в принципе хватает. Вон, соседи за стенкой насмотрятся политических передач и начинают спорить. До драк доходит. Хотя и дураку понятно – здесь политика закончилась. Даже Петлюра с Радием живут душа в душу, так как Компотова не смотрят, а занимаются собственной подпольной деятельностью, ибо даже дураку понятно: если смотреть с утра Компотова, а вечером Скворцова, никакой революции не получится.

Дверь открылась, и в комнату вошел Андрюха Грузин. В руках он держал картонную коробку от писчей бумаги. Денис с Генкой удивленно уставились на него.

Андрюха поставил коробку в угол, достал из нее кружку и уселся за стол на свое прежнее место.

– Все! – сказал он, стукнув кружкой. – Я опять холостой. Предлагаю это дело отметить.