Сориентировавшись по карте, висящей на стене, я проехал несколько станций и вышел на Тверской. Пушкин был хорошо виден, и я пошёл к нему. Моё внимание сразу привлёк пожилой плохо одетый бородатый мужчина лет шестидесяти, сидящий на бордюре неподалёку от памятника. Вокруг него на асфальте лежало несколько огромных собак. Я отметил, что все они чёрного цвета. Мужчина пил пиво из жестяной банки. Я присел рядом на бордюр и одна из собак, подняв голову, зарычала на меня.

Мужчина почесал её за ухом и спросил:

– Хочешь пива?

– Хочу.

Он достал банку из пакета и протянул мне.

Я приподнял металлический язычок, и шипящая белая пена брызнула мне на брюки.

Мужчина засмеялся:

– Забыл предупредить, оно тёплое. Я тут уже часа два сижу.

Я сделал большой глоток. Пиво и в самом деле было тёплым.

– Собаки у Вас все чёрные,– заметил я. – Из одного помёта?

– Сам не знаю, как так получилось,– отмахнулся он и прижал банку к губам.

– А что Вы тут делаете?– спросил я.

– Отдыхаю,– ответил он. – Устал немного после рабочего дня. И собачки устали. Видишь, языки высунули. Сейчас посидим немного и дальше пойдём. Меня милиция знает и не дёргает лишний раз. Я тут вроде ещё одной достопримечательности,– он кивнул в сторону памятника,– но за красные линии не захожу. Деньжат соберу с туристов и ухожу.

– Куда?– спросил я, почувствовав, как от пива начала кружиться голова.

– Как куда? Домой! В ночлежку!

– Вы живёте в ночлежке?– удивлённо спросил я.

– А ты подумал, что я Путин? Вышел такой со своими собачками прогуляться, пивка попил, и в Кремль?

Шутка мне понравилась и я засмеялся.

– Я бомж, как принято говорить в некоторых кругах. Без определённого места жительства. Ещё пива?

– Ещё!– уверенно сказал я. – Но Вы не очень-то похожи на бомжа. Одеты Вы, прямо скажем, не по моде, но речь правильная, хорошо поставленная.

Он усмехнулся:

– Лет семь назад я был вполне себе успешным человеком. Преподавал в институте физику. Потом скоропостижно скончалась жена. За месяц сгорела от рака. Я запил и не смог остановиться. С работы выгнали. Пропил машину, потом начал выносить вещи из дома. А приблизительно через год единственная дочь выгнала меня из дома: сунула, кому надо денег на лапу и квартиру продала. С тех пор я девочку свою не видел. Да и не хочу уже. Что мы при встрече скажем друг другу?

Он так спокойно и буднично говорил об этом, что я вдруг расплакался и, размазывая пьяные слёзы по лицу, начал рассказывать ему историю своей короткой жизни. Про родителей, про бабушку, про поездку в Москву и про своих неверных друзей.

Он внимательно смотрел на меня, часто кивая головой.

А потом мы опять пили пиво и его верные друзья, огромные чёрные псы, облизывали мне руки и лицо своими шершавыми тёплыми языками. Я смотрел в их умные печальные глаза и был совершенно счастлив. Так счастлив, как не был ещё никогда!

А после этого я провалился в бездну и пришёл в себя на нижней полке плацкартного вагона на Московском вокзале. Люди торопливо спешили к выходу, задевая мои ноги чемоданами и сумками. Голова болела страшно, я не понимал, как оказался в Питере и тряс головой, пытаясь прийти в норму.

В кармане брюк я обнаружил двести рублей и записку. Ровными печатными буквами там было написано:

"Сынок, ты очень понравился мне и моим собакам, а они абы кого за своих не признают. Мы будем скучать. Позволь по- отечески сказать тебе вот что. Не кури так много, а лучше брось вообще! Пить ты не умеешь, это особое искусство, а посему брось пить! Вычеркни из жизни своих "друзей". Навсегда! Устройся на работу, найди надёжную подругу и будь счастлив! Помни: людей много, а Человеков мало! Если встретишь на своём пути нуждающегося в помощи, будь Человеком! Я очень благодарен тебе за вчерашнюю беседу! Тебе требовалась помощь, и я постарался помочь тебе. С уважением, Борода. P.S. Извини за тёплое пиво!"

Я не понимал, за что он меня благодарит, но постарался исполнить то, о чём он попросил. Получилось всё кроме надёжной подруги.

В Москве с тех пор я не был ни разу.

И вот опять я видел перед собой подобного человека. Он был стар, измотан и, вероятно, болен. Судя по изрезанному морщинами лицу, ему было за восемьдесят. Он мог быть ровесником Войны. Той Великой Войны, в которой наши предки с таким трудом победили, щедро удобряя землю своей кровью и оставляя на наспех сколоченных деревянных крестах свои немудреные имена и фамилии. И за одно это его можно было, если не любить, то хотя бы уважать. Я не знал его истории, не знал кто он, откуда и куда едет. Но я видел его глаза. И шагнул в его сторону.

– Разрешите присесть?– спросил я его, стараясь не обращать внимания на ужасный запах, которым была пропитана одежда старика, его сумки и он сам.

– Милости прошу,– ответил он.

– Знаете,– сказал я,– не хочу, чтобы Вы подумали, что я подсел из жалости.

– Я думаю,– ответил старик,– ты подсел потому, что не хочешь быть таким, как все. Это твоё право. Видишь ту толстую тётку в синем пальто? Смотри, как она на тебя глаза вылупила. Вот, дурачок, думает, сел к деду, от которого за километр мочой прёт и беседует с ним. Да и другие пассажиры на тебя косо поглядывают.

Состав качнуло, и моё плечо коснулось его плеча.

– Мне один человек в Москве,– ответил я,– он там… ну, в общем, у него нет квартиры и он… как бы сказать…

– Бомжует, что ли?– подсказал старик то, что я боялся произнести вслух.

– Ага, типа того. Сейчас, может, уже и нет, я не знаю, если честно. Он мне однажды помог очень и записку написал.

– И что написал?

– Что в любых обстоятельствах нужно оставаться Человеком! Эта записка до сих пор у меня, я её частенько перечитываю.

В это время состав остановился, и в вагон вошли парень с девушкой. Они мельком глянули на нас, сморщились и пошли в центр вагона.

– Что же,– сказал старик,– всё правильно. Только Человеком быть не просто, этому в университетах не учат. Нет такой науки.

Поезд покачивался, колёса мерно стучали, и я почувствовал, как накопившаяся усталость постепенно овладевает мыслями и телом. Я потёр глаза и зачем-то сказал:

– А я сегодня в отпуск вышел.

– О, как! Где отдыхать будешь?

– Поеду на машине на Байкал, я там ни разу не был.

– Странный выбор,– сказал старик,– сейчас там довольно неприветливо. Дороги такие, что и танк не везде пройдёт и погода постоянно меняется. Я в тех местах частенько бывал. Учить тебя права не имею, но одному ехать не советую.

– Так я не один поеду.

– Это правильно!– одобрил старик.– Кланяйся от меня Байкалу батюшке!

– Непременно.

Свет в вагоне мигнул.

Я опять потёр глаза и сказал:

– Можно я Вам денег дам? У меня с собой наличных не много, я ребятам в офисе проставлялся. Вы только не обижайтесь.

Говоря всё это, я достал и раскрыл кошелёк, из которого к ногам старика упала маленькая фотография с изображением Скара. Старик поднял её, прищурился, разглядывая, потом протянул мне и сказал:

– Чего только не придумают! Не пойму, ты, что ли?

Я отрицательно покачал головой и протянул ему тысячерублёвую купюру.

– Возьмите, прошу Вас. Для меня это очень важно.

Старик взял бумажку, некоторое время рассматривал её, а потом сунул в карман испачканной куртки.

Между тем, до конечной оставалось две станции. Глаза слипались, и поддерживать беседу становилось всё труднее.

– Вы где выходите?– спросил я.

– Да не решил ещё. С такими-то деньгами хоть в центр возвращайся,– пошутил он.

Вагон тряхнуло с такой силой, что моя голова прижалась к плечу старика. Я, было, отстранился, но старик негромко сказал:

– Поспи чуток, чего ты. Намаялся за день, отдохни.

Я послушно положил голову на его плечо и увидел, как женщина в синем пальто, скривив губы, что-то сказала своей соседке. Ещё я успел отметить, что от старика совершенно не пахнет и закрыл глаза.