За столом снова поднялся шум.

– Господа! Господа! – гаркнул граф. – О деталях вы можете договориться и без меня. А сейчас лучше ответьте на мой вопрос: что вы скажете тем господам, которых собираетесь привлечь на свою сторону. У вас непременно спросят, зачем мне войско.

– Наши соседи, как и мы сами, недовольны повышением налогов, произволом двора, – рассудил Артеноки. – Мы скажем соседям, что ты собираешься наказать виновных, установить порядок в стране, а возможно, и сесть на трон, если на то будет воля Божья.

Камберленд неодобрительно покачал головой.

– Эдак вы только всех напугаете, а себя подведете. Вас сочтут за смутьянов. Лучше сказать людям правду, а правду вы знаете: мои враги, которых возглавляет Джон Чендос, сначала оклеветали меня, выбив ложные показания у Агаты Фалон, а теперь намереваются схватить и предать суду. Чаша моего терпения переполнилась, и я хочу покарать клеветников и изменников. Вот эту правду и передайте своим соседям.

– Мы завидуем твоему уму, милорд! – воскликнул молодой рыцарь.

– Если бы я не был умен, то не дожил бы до своих лет, – ответил Камберленд. – Не забудьте моих наставлений и помните: впереди сражение.

На противоположных концах поляны, поросшей редкими кустами дрока, выстроились друг против друга ряды рыцарей. Камберленд поднял руку и бросил ее вперед. На другом конце площадки похожим жестом ответил Джон Чендос. Копья разом склонились на упоры, шпоры вонзились в бока коней и рыцари обоих отрядов полным галопом понеслись друг на друга.

Граф глазами поискал Джона Чендоса. Тот скакал навстречу чуть слева. Камберленд попытался взять влево. Конь не слушался. Камберленд повторил попытку.

Жеребец упрямо скакал вперед. Граф натянул поводья и пнул коня в бок. Жеребец недовольно фыркнул и замедлил шаг. Рыцари Камберленда пронеслись мимо. Через мгновение они сшиблись посреди поляны со своими противниками. Лязг оружия, ржание лошадей и возгласы рыцарей слились в гулкий шум.

– Дьявол тебя раздери! – вскричал Камберленд, изо всех сил вонзив шпоры в бока коню.

Жеребец рванулся вперед. Оказавшись в гуще сражающихся, Камберленд закрутил головой, стараясь отыскать Джона Чендоса. Промедление не прошло даром: чье-то копье угодило в середину его щита. Граф вылетел из седла, грохнулся оземь и потерял сознание…

Камберленд застонал и открыл глаза. Его окружали вооруженные люди. Впереди всех, облаченный в рыцарские доспехи, стоял Джон Чендос. Граф молча уставился на него, стараясь подавить закипающее в нем бешенство, которое все усиливалось по мере того, как прояснялось его сознание. Инстинкт подсказывал ему, что гнев никак не поможет ему сейчас и любой ценой следует его обуздать. Он взял себя в руки, приподнялся на локтях и огляделся по сторонам. Может быть, поблизости стоит лошадь? Стоит вскочить в седло, и ищи ветра в поле. Лошади близко не было.

Камберленд застонал снова.

Джон Чендос кивнул солдатам. Солдаты помогли графу сесть и прислониться к стоявшему рядом дереву.

– Как ты себя чувствуешь, милорд? – спросил Чендос.

– Лучше некуда. А как ты?

– Бог меня миловал, – ответил сэр Джон. – Я не получил даже царапины. Ты сможешь ехать верхом?

– Разумеется, – выдавил из себя граф. Джон Чендос испытующе посмотрел не него.

– Отдохни немного. Тебе принесут еды и вина. Я думаю, что за час ты придешь в себя, а через час мы тронемся в путь.

– Куда мы поедем? – глухо спросил граф.

– В Лондон, в Тауэр, – ответил сэр Джон. – Ты обвиняешься в государственной измене и колдовстве. Как только тебя доставят в тюрьму, ты предстанешь перед судом.

Мутно-красноватый свет факелов, пронизанный косыми солнечными лучами, едва пробивающимися через бойницы, освещал длинную комнату. В комнате за столом, установленном на помосте, на высоком председательском кресле сидел граф Оксфордский. Пониже сутулились судьи, одни в пурпурных мантиях, другие в черных сутанах. Еще ниже за небольшим столиком сидел маленький, остролицый человек в монашеском одеянии. Он что-то писал, уткнувшись носом в пергамент. У стен комнаты, уперев в пол алебарды, застыли солдаты. Перед помостом между двумя стражниками стоял Камберленд. На его лице играла презрительная улыбка.

– Вам не удастся меня запугать, господа! – произнес Камберленд.

– Молчи! – заорал граф Оксфордский. – Ты уже осужден. Тебя привели сюда лишь для того, чтобы ты выслушал приговор.

– Что ты несешь, Оксфорд? – взревел Камберленд. – Меня никто не судил. По какому праву вы схватили меня? Где ордер на мой арест?

– Молчи! – снова крикнул граф Оксфордский. – Тебе вставят кляп, если ты еще раз откроешь рот. Роберт де Клиффорд, граф Камберленд, повторяю тебе: ты здесь лишь для того, чтобы выслушать приговор. – Оксфорд опустил глаза и бросил монаху:

– Читай!

Монах поставил на пергаменте последнюю завитушку, взял лист в руки, поднялся и, преисполненный чувством собственного достоинства, гнусавым голосом принялся за оглашение приговора:

– Милорд, ты уличен в колдовстве, и потому Высокий суд лишает тебя права на защиту. Своими злонамеренными деяниями ты бросил вызов Святой Церкви. Из коварных корыстных побуждений ты вознамерился помутить разум королю Англии, да хранит его Бог. За совершенные тобой преступления Высокий суд приговаривает тебя к смертной казни через повешение с последующим четвертованием…

Камберленд изрыгнул ругательство и плюнул на помост под ноги чтецу. Монах отшатнулся и поднял глаза на Оксфорда.

– Читай дальше! – прогремел судья.

Монах уткнулся в пергамент.

– …Кроме того. Высокий суд постановляет лишить тебя всех титулов, а само имя твое и герб твой проклясть и предать забвению.

– Нет! – закричал Камберленд и рванулся вперед. Его остановили солдаты. Осужденный продолжал бушевать:

– Мое имя! Мой герб! Мои титулы! Вы не имеете право отнять их у меня!

Солдаты забили в рот Камберленду кляп и поволокли графа к выходу.

Спектакль, поставленный Джимом, закончился. Джим удивился: иллюзия удалась на славу, а эффект от нее превзошел все его ожидания.

Камберленд сидел за столом, уронив голову на руки. На его лбу выступил холодный пот, жилы на висках вздулись. Королевские солдаты, рассыпавшиеся по залу, застыли, как изваяния, обратив к помосту бледные искаженные лица с остановившимися глазами Внезапно граф поднял голову и издал душераздирающий крик:

– Мое имя! Мой герб! Мои титулы!

Он сверкнул обезумевшими глазами и, застонав, снова уронил голову на руки.

Джим удивился еще больше: имя и регалии значили для Камберленда больше, чем жизнь. Казалось, страшной тяжестью обрушилось на графа воздвигнутое им здание его жизни, и он был раздавлен этим обвалом.

Из-за стола поднялась Анджела и направилась к графу. Она не могла не посочувствовать человеку, на которого обрушилось неожиданное несчастье.

– Не надо, Энджи, – остановил ее голос Кинетете.

– Не надо? – растерянно повторила Анджела.

– Камберленд не поймет тебя. – пояснила Кинетете. – Если бы ты приходилась ему матерью или сестрой, тогда может быть… Ты для него посторонняя женщина – более того, жена недруга – и граф решит, что ты потешаешься над ним.

– Разве граф не поймет, что ему сочувствуют?

– В мире, куда ты попала, не рассчитывают на сострадание посторонних. Да ты посмотри… – Кинетете взяла Энджи за руку и развернула лицом к столу.

Епископ, Брайен и Дэффид смотрели на Камберленда с нескрываемым интересом, но в их глазах не было и намека на жалость или сочувствие.

Проследив за взглядом жены, Джим внезапно сообразил, что поставленный им спектакль не обошелся без зрителей.

– Каким образом… – начал он, но его прервал голос Кинетете:

– Тебе все объяснит Каролинус. Джим перевел взгляд на мага. Каролинус проснулся и, казалось, был полон сил.

– Не задавай мне лишних вопросов, Джеймс, – сказал маг. – Я сделал так, чтобы все сидящие за этим столом стали зрителями сотворенной тобой иллюзии. Мне кажется, она тебе удалась и не причинила никому зла. Надеюсь, что милорд епископ согласится со мной.