Света оставалась за старшую. Белья и пеленок для детей не хватало. Поэтому мои красивие платьица и кофточки, сшитые бабушкой с любовью и фантазией, использовались в качестве пеленок. Я очень переживала разлуку с бабушкой. Мне здесь не нравилось. Наверно, потому, что я росла одна, и мне одной уделяли много внимания и ласки. А маме, в многодетной семье, было не до меня. Все мы были предоставлены сами себе. Я хотела, чтобы за мной приехали и увезли в Киев. Часто смотрела вдаль, и мне казалось, что вот за тем лесом, если идти прямо, никуда не сворачивая, можно отправиться в Киев пешком и броситься в объятия к бабушке. Я строила планы побега, но у меня не было уверенности, что достигну цели. Тогда решила написать бабушке письмо и в нем выразить крик своей души. Письмо я написала, в нем изложила всю трагедию своего существования. Но главное в том, что я не знала адреса и не могла отправить письмо по почте. Света перехватила мое письмо, прочитала и отдала маме со злорадством. Я получила взбучку и поняла, что сама ничего не смогу изменить в текущей ситуации, а буду надеяться на чудо.
Когда я, будучи уже взрослой, прочитала книгу Н. Андерсена «Дитте – дитя человеческое», то сравнила судьбу Светы и особенно ее детские годы с тяжелой жизнью героини этого произведения. С утра, взвалив на спину узел грязных пеленок и детского белья, Света вместе со мной шла на ставок (пруд), который был далеко за полем, чтобы постирать и высушить для дальнейшего использования. Мы шли голодные, но зато мечтали вслух, что бы мы сейчас покушали. За разговором и фантастическими картинками время шло быстрее, а голод незаметнее. На ставке Света опускала узел в воду, чтобы отмокали пеленки, а мы тем временем собирали какую-нибудь травку и ели с удовольствием. Особенно вкусны очищенные корешки осоки. Иногда нам удавалось поймать маленькую рыбку или рака, тогда дома можно было сварить и съесть. Света стирала детское белье, тут же полоскала и развешивала на кустах посушить. Тем временем мы отдыхали на берегу. Земля была очень теплая. Пахучая трава поила ароматом знойный летний воздух. Небо казалось высоким, а белые воздушные облака в виде фигур медленно проплывали над нами. Света складывала просохшее белье в наволочку, оно теперь было намного легче, и мы возвращались домой быстрее. Дома дети были одни, ждали, когда к ним кто-нибудь подойдет.
Тяжелая обстановка была не только в нашей семье. Некоторые жители переносили трудности еще более тяжелые, чем мы. Хлеба не было совсем, его не давали даже по карточкам. Постоянно то тут, то там хоронили людей, умерших от голода. Они были распухшие и отечные. Хоронили молча, за гробом почти никто не шел, некому было и не было сил. Винницкая область долго была в оккупации. Поэтому скот, продовольственные запасы были давно съедены и уничтожены, не было даже запаса семян для посева весной после окончания войны. Конечно, правительство принимало меры, доставляя колхозам, оказавшимся на оккупированной территории, семенной фонд из других областей страны. Нельзя же было оставить не засеянными поля нашей главной в то время житницы – Украины. Однако эти семена были на вес золота, и они должны были быть израсходованы по назначению. Поскольку на засеянные под хлеб площади был жесткий план по сбору и продаже зерна государству, то ни один колосок не должен был пропасть с поля, за это судили строго по закону. Когда начало наливаться зерно в колосьях, у голодных людей появился соблазн нарвать колосков и как-то утолить голод. Но на это никто не отваживался, так как тюрьма неминуема. Мама иногда приносила отруби. Она нам выдавала их по порции, и мы ели отруби сухими, как животные. Это казалось очень вкусно. Иногда ржаную муку заваривали кипятком, получалось что-то в виде клейстера. Это тоже было очень вкусно. Начало кое-что поспевать на огородах. Хотелось есть, и мама накопала молодой картошки, которая была чуть больше гороха. Мама сказала, что все равно украдут, не дадут вырасти чужие люди. Пока картошка варилась, я предвкушала, с каким аппетитом буду ее есть. Когда мама поделила нам сваренную картошку, у меня не хватило терпения ждать, пока ее очищу, наелась картошки с кожурой и отравилась ядом – солонином, которого много в кожуре именно молодого картофеля. Помню, как однажды Илья Семенович принес рыбьего жира, конечно, с просроченным сроком годности. Он стал жарить на нем картофель на сковороде на печке во дворе. Пошел ужасный смрад на всю округу. Мы хотели есть, но не могли. Очень хотелось сладкого. Видимо растущий организм требовал глюкозы. Но сладкого ничего не было. Я вспомнила, как дедушка читал мне книгу про первобытных людей «Борьба за огонь».
Первобытные люди утоляли потребность в глюкозе путем поедания сладких корешков каких-то растений. Я мечтала найти такие растения, слышала и от бабушки о корне солодки, но не могла найти. Работа в огороде нас изнуряла. Однажды мы со Светой не выполнили задание по прополке грядок, и мама нас наказала, выгнав на ночь из дома. Мы сидели в траве во дворе. Наступила ночь, вышла луна. Все уже спали. Появилась роса, нам стало холодно. Мы принялись стучаться и проситься в дом. Нас пожалели, и мы, едва добравшись до постели, сразу крепко уснули. Свете часто попадало как старшей, поэтому она требовала послушания от меня. Я часто ее не слушалась, мне крепко попадало от нее. В Муркуриловцах мне ничего не нравилось. Сказывалась послеоккупационная разруха. На полях еще кое-где стояли дзоты, валялись гранаты, бомбы, человеческие останки, поломанные машины. На окраинах братские могилы с надписями, что здесь похоронено несколько тысяч евреев, или поляков, или солдат и офицеров, освобождавших Украину. Дома разоренные, чаще всего под соломенной крышей. Электричество не на каждой улице. Местная власть предпринимала меры по ликвидации последствий войны. Но это было не так легко. Главным в то время было вырастить и убрать урожай, чтобы накормить людей. Колхозники, изнуренные голодом и работой, с утра до вечера работали на полях за трудодни. Скота не хватало, транспорта и горючего практически не было, все делали своими руками и на своем горбу. Поэтому требования были жесткие, что к взрослым, что к старым, что к детям. Жизнь заставляла трудиться всех.
В лесах появились грибы, дикая черешня, яблоки и груши. Дети стали ходить в лес за дарами природы. Грибы брали всякие, даже мухоморы. Их вымачивали, варили, ели, и все сходило с рук от голода. Правда, были некоторые случаи отравления грибами, но тогда никто не знал, от чего умирают люди, от голода или отравления. Умер и умер, ничего не поделаешь, другого выхода не было. Лес от населенного пункта находился далеко, за колхозными полями. Проходя краем полей, мы потихоньку срывали стручки гороха, подбирали зерновые колосья и все с аппетитом съедали. Особенно любили горох, сладкий, сочный, его можно было есть вместе с зелеными стручками. Лиственные породы деревьев составляли лесную чащу. То тут, то там попадались высокие деревья черешни, которая начинала краснеть. Плоды ее были сочные, сладкие, но с примесью горечи, поэтому ее много не съешь. Дички яблок и груш падали с деревьев, их можно было подбирать с земли сколько хочешь. Они были кислые и терпкие, им необходимо вылежаться, а потом употреблять в пищу. Зато стали зреть ягоды ежевики, костяники, их было много. Наливались молочком лесные орехи. Скорлупа их была еще мягкая, требовала дозревания. В лесу попадалось много змей. То они обвивали деревья и грелись на солнце, то с шипением проползали мимо ног в траве и исчезали где-нибудь в норках. Наверно, среди них были ядовитые особи, но нас Господь миловал, ни разу не укусили. Домой возвращались с грибами, ягодами, смертельно уставшими, но довольными. Наконец Юрика устроили в детский садик, который был неподалеку от нашего дома. Он часто болел, и его отправляли домой. Мама посылала меня за обедом для брата. Мне наливали в кастрюльку суп, давали что-нибудь на второе, и я бережно несла домой, чтобы не разлить драгоценное питание. От обеда пахло так вкусно, что не удержаться от того, чтобы не попробовать. Я заходила в кусты и отъедала из посуды Юрин обед, оставляя и ему.
