Он почувствовал, как на его руку, крепко сжавшую поручень, опустилась маленькая ладошка - твердая, в мозолях от штанги и гантель, - и крепко сжала, со странной для своих размеров силой. Он не открыл глаза, не остановился - слова рвались наружу, не желая больше оставаться внутри.

   - Я уже вижу свой предел, Янг... осталось просто протянуть руку - и я коснусь его; сделать шаг - и окажусь на той стороне, где больше нечего терять, нечем пожертвовать и некого любить. Мне осталось отдать только одно: твою жизнь, твое будущее и безопасность. Сегодня я пришел сюда ради этого: чтобы попросить тебя навсегда поставить себя вне закона и разрушить судьбу. Дать тебе жизнь в постоянном напряжении, оглядываясь, в вечной готовности драться или бежать; жизнь без простых ответов и приятных путей. Попросить оставить позади то, что тебе дорого - отца, сестру и подруг. Я думаю, это будет достойным завершением длинного списка моих преступлений. Поэтому...

   Глубоко вздохнув, он открыл глаза. Она смотрела на него затуманенными наркотиками нежно-сиреневыми глазами, что снились ему всю последнюю неделю... и вряд ли даже понимала до конца все, о чем он говорил.

   "Прости меня, мой Фонарик..."

   - Помоги мне. Я не справлюсь один.

   Почувствовав, как беспокойно дернулись на макушке большие медвежьи уши, он вновь закрыл глаза и горько улыбнулся. Его расширенный животный слух различил тяжелую неправильную поступь солдатских ботинок - будто левая половина тела была раза в три тяжелее правой и представляла собой один большой стальной протез.

   - У меня даже нет времени правильно объяснить тебе, почему это так необходимо, - сказал он, отодвигаясь от девушки.

   Не вставая с кровати, он отвернулся от Янг, вытащил из кармана Свиток и бросил его перед собой на кровать. В раздражении стерев слезы с лица, тяжелым взглядом уставился на дверь.

   - Просто доверься мне. Просто помоги.

   Айронвуд вошел в палату один. За его спиной, в щель закрывающейся двери Браун еще успел увидеть белоснежную форму старшей Шни, что осталась охранять вход. Шевельнулась было пестуемая годами ненависть... и тут же утихла, придавленная свинцовой усталостью, в первую очередь душевной и только после - физической. У него остались силы на один последний рывок - и потратить их следовало с умом.

   Несколько секунд они просто смотрели друг на друга - настороженно, оценивающе. Браун подмечал в облике генерала все те же признаки подступающего измождения, что видел в каждом встречном, того самого, что пустило корни и в нем самом: помятый мундир, колючая щетина, круги под глазами, тронутый усталым равнодушием взгляд и резко обознавшиеся горькие складки у губ. Генерал был уже немолод - и где сам Моррон еще мог черпать силы из молодости и природной выносливости, ему приходилось заменять это волей и стимуляторами.

   - Не думал, что тебе хватит наглости явиться сюда, - пропуская приветствие, начал Айронвуд.

   Браун тоже не стал ходить вокруг да около.

   - Охотники Озпина передали тебе мое послание, генерал?

   - CFVY притащили мне голову, - скривился Айронвуд. - И заставили прослушать запись. Кажется, ты произвел на них впечатление.

   Фавн подался вперед, чувствуя, как напрягается тело, будто готовясь к бою. Он никогда не был дипломатом - Адам воспитал своего ученика воином. Слова, которые он собирался произнести, Браун привык подкреплять силой.

   - Я здесь, чтобы повторить тебе это в лицо, - рыкнул он. - Мы заключили договор: я останавливаю Адама, ты - делаешь так, чтобы всех собак повесили только на Торуса, а не фавнов и всю организацию. Ты возглавляешь Охотников и армию - у тебя два голоса в Совете Атласа. Осталось убедить всего одного.

   - Это будет сложно сделать - после того, что устроили твои друзья, - процедил генерал. - Мое положение ненадежно - после взлома моей армии. Очень опасно сейчас идти против всех.

   Медленно, по-волчьи оскалившись, Браун продолжил, чувствуя, как клокочет в горле черная злоба - генерал говорил логичные вещи, но фавн видел за ними лишь то, что ненавидел всей душой: равнодушие, едва прикрытое оправданиями, страх потерять теплое местечко и рискнуть хоть чем-то ради других.

   - Мне плевать, чего это будет тебе стоить. Найди козла отпущения, повесь всех собак на него. Разрушь жизнь стольким людям, скольким понадобится. Но фавны должны остаться не причем.

   Он замолчал на мгновение, вновь взвешивая слова, что должны быть произнесены.

   - Такие как ты один раз уже обманули таких как я - фавны поверили вашим словам и красивым строчкам в Конституции. Если ты не выполнишь свою часть договора - я буду считать это доказательством того, что Адам был прав, а я ошибался. Посмотри, что мы сделали с Вейл - хочешь, чтобы также заполыхал и Атлас? Обмани меня, солдатик, и я начну именно с твоей родины.

   Припомнив Адама, он попытался скопировать те интонации, вложив в следующие слова весь свой гнев и ненависть, что давно и уже, наверное, навсегда пустили корни в душе, боль от принесенных жертв и свою решимость принести следующие - столько, сколько потребуется:

   - Больше никаких полумер.

   Видя, как резко выпрямился генерал, как сжались его пальцы на рукоятке револьвера и напряглось все тело, готовясь к бою, он понял - у него получилось не хуже.

   - Их время прошло. Вы - те, кто у власти - или вытащите головы из жопы, или я вытащу их сам... и вам не понравится, как я это сделаю. Если даже судьба Вейл ничему вас не научит... что ж, в мире есть еще три страны. Может, люди в Мистрале или Вакуо будут поумнее тебя.

   - Или я могу убить тебя прямо здесь и сейчас, - отрубил генерал, вытащив из кобуры револьвер и наставив на Брауна. - У меня здесь три полных команды, а ты - один.

   - В этом, - оскалился Моррон. - Ты ошибаешься.

   Он положил руку на бедро Янг, что все это время безмолвно ждала, и легонько сжал.