– Что на этот раз?
– Убийство, ты же знаешь, шеф не занимается мелочевкой, дело должно его чем-то заинтересовать, иначе он просто за него не возьмется. Как я понял, наш клиент чертовски мнителен, он не доверяет полиции и убежден, что без вмешательства со стороны убийце удастся уйти от наказания. Там вроде как замешаны очень влиятельные люди ну или что-то вроде того, я сам еще толком ничего не знаю. Имя жертвы, кажется, Алексей.
– Алексей Самойлов?
– О, а ты-то откуда знаешь?
– Тот мнительный гражданин, о котором ты мне сказал – это давний знакомый моего отца, Дмитрий Рокотов. Отец хорошо знает Чернова, поэтому-то и посоветовал Рокотову обратиться в наше агентство.
– А этот Алексей он что, сын Рокотова?
– Нет, он его крестник, сын его друга, погибшего в Чечне. Ладно, я скоро выезжаю.
– Смотри не опаздывай, встретимся в офисе.
Работа помощника частного детектива была довольно интересным занятием. Едва ли Вадим мечтал о подобной карьере с детства, точнее сказать, он просто об этом не думал, тем не менее это было намного лучше протирания штанов в очередном безликом аквариуме для офисного планктона. Кроме того, дела, как правило, попадались по-настоящему интересные. Его начальник, Николай Чернов, был человеком по-своему уникальным, в свои 36 он считался одним из лучших частных детективов Москвы. Отец Вадима, устав от его вечных исканий и бесконечных подработок, упросил Чернова, чтобы тот взял его непутевое чадо к себе в агентство, так сказать, на поруки. Поначалу, Вадим отнесся к данной идее без особого энтузиазма, но уже через некоторое время с воодушевлением постигал азы своей новой профессии. Он работал в агентстве чуть больше семи месяцев и не переставал удивляться, с каким изяществом его шефу удавалось распутывать порой весьма сложные дела. У Чернова была хорошо отлаженная, разветвленная сеть осведомителей, которой могла бы, пожалуй, позавидовать даже московская полиция, со многими из них он работал исключительно лично, не доверяя это дело даже своим помощникам, он имел выход на довольно известных и влиятельных людей города, а некоторые из них были в свое время его непосредственными клиентами. Его живой острый ум, эрудиция, вкрадчивый и спокойный голос, делали Чернова невероятно притягательной личностью; казалось, он мог поговорить с кем угодно и о чем угодно, от простого грузчика или водителя такси до высокопоставленного чиновника. Чернов не был эталонным красавцем, но определенно обладал природным обаянием: тонкие губы, благородное треугольное лицо, высокий лоб и длинный прямой нос придавали его внешности своеобразный французский шарм. Для своих подчиненных Чернов был фигурой чрезвычайно интересной, но в то же время абсолютно загадочной, в его глазах, пытливых и проницательных, будто пытающихся заглянуть тебе прямо в душу, невозможно было не заметить какую-то невероятно глубокую, пронзительную печаль, причину которой Вадим не знал, да и не мог знать.
Выйдя из подъезда, Вадим быстро зашагал в сторону метро, настроение у него было скверное. Утренняя Москва, как всегда, была наполнена спешащими по своим делам не выспавшимися горожанами, застигнутыми врасплох резкой сменой погоды. Серое осеннее небо вот-вот готово было обрушить на городские улицы потоки ледяного дождя; Вадим вспомнил, что забыл дома зонтик и прибавил шаг, до подземки оставалось совсем немного. Он люто ненавидел этого гигантского московского Кракена, распластавшего свои многокилометровые щупальца во все концы города, ежесекундно всасывающего и отрыгивающего бесконечные толпы, беспорядочно копошащиеся в его душном чреве. Картина была всегда примерно одинаковой: на станции уже стояла толпа людей, больше похожих на спортсменов перед стартом в крупном соревновании, которое ни больше ни меньше должно было решить судьбу всей их дальнейшей жизни. Осознание того факта, что сейчас придется штурмовать переполненный вагон, продираясь сквозь ряды прытких старушек, праздных студентов, угрюмых работников офисов, туповатых молодчиков с пустым взглядом, беспрестанно шатающихся по столице в поисках дешевого жилья и легкого заработка, и прочей разношерстной толпы, каждый раз вызывало у Вадима непреодолимое чувство глубочайшего уныния.
ГЛАВА 3
– Вы должны найти этого подонка, – голос Дмитрия Рокотова звучал жестко и отрывисто. – Я знаю местных, которые ведут расследование, эти болваны коз должны пасти в деревне, а не работать в полиции! К тому же я просто уверен, что дело попытаются спустить на тормозах. Так что вы, можно сказать, моя единственная надежда на справедливый исход дела. Я хорошо знал Лешкиного отца, Михаила Самойлова, это был настоящий мужик, отличный друг, таких сейчас все меньше, да и парень у него золотой вырос. Однажды Алексей спас моего сына, если бы не он, Сергея не было бы сейчас в живых. Поймите, я боевой офицер, мне пришлось поучаствовать во многих войнах, видеть много смертей, побывать там, где многие не захотели бы оказаться даже во сне, но я привык знать врага в лицо, а тут… Этот удар исподтишка, я ведь Лешку с пеленок помню. Я уже о Даше, матери его, не говорю, как ей теперь жить? Она сейчас в больнице, понятия не имею как она перенесет все это, Алексей ее единственный сын, единственный мужчина в доме. Миша погиб в Чечне, у меня на руках, а Даша с тех пор замуж так и не вышла. Он ведь тогда просил меня позаботиться о сыне, а я вот его не уберег. Не уберег, понимаете! Хотя обещал, ведь обещал! – с этими словами Рокотов ударил своим увесистым кулаком по столу с такой силой, что несчастный предмет мебели, казалось, готов был разломиться надвое.
Окно в кабинете было открыто, с улицы тянуло сыростью, звук начавшегося недавно ливня смешивался с гулом проносящихся мимо машин и навязчивым тарахтением, издаваемым двигателем желтого грузовичка коммунальной службы, стоящего в соседнем дворе. Чернов внимательно слушал своего собеседника, высокого подтянутого седовласого мужчину с волевыми чертами лица, изредка записывая что-то в небольшой синий блокнот. Рядом с Рокотовым сидел его сын Сергей, неподалеку расположились Юрий и Вадим, который попал под дождь при подходе к офису и теперь старался держаться поближе к батарее, чтобы поскорее обсохнуть. Детективное агентство Чернова находилось в Мерзляковском переулке, недалеко от музыкальной школы. Это тихое неприметное место, пропитанное уютной стариной московских улочек, надежно укрылось от раздражающей толчеи и гвалта, вызываемых бесконечным броуновским движением Нового Арбата, а при подходе к офису можно было без труда расслышать непрерывную какофонию струнных, клавишных и духовых музыкальных инструментов, то и дело перебиваемую отрывками из разнообразных оперных партий, исполняемых учениками школы.
– Отец сказал чистую правду, – вмешался в разговор Сергей. – Если бы не Лешка, я действительно не сидел бы сейчас здесь. Наши семьи всегда очень близко дружили, мы с ним были почти как братья, он меня всегда защищал, сперва перед пацанами во дворе, потом в армии. Это случилось как раз во время нашей службы, в казарме был пожар, я надышался дыма и потерял сознание, а он вытащил меня, хотя сам получил сильные ожоги, у него на руке и спине до сих пор шрамы остались. Так что можно считать, что у меня с тех пор два дня рождения. Лешка спас мне жизнь, тогда он чуть не пожертвовал своей собственной, и теперь я обязан найти его убийцу. Отец сказал мне, что вы один из лучших в своем деле, мы очень надеемся на вашу помощь, в противном случае, боюсь, что нам придется действовать самостоятельно.
– Я почти уверен, что этот гаденыш причастен к его смерти, – продолжал Рокотов, его гнев нарастал с каждой минутой, – чертов папенькин сынок! А его ведь почти поймали за жабры, но он выкрутился. Нашел каких-то липовых свидетелей, наверняка им заплатил, да и без папочкиной помощи, я думаю, не обошлось.
– Кого вы имеете в виду? – спросил Чернов.
– Да Родиона этого. Его фамилия Мезенцев. Считает себя хозяином жизни, а по сути – редкая сволочь. Он злился, что Алексей отбил у него девушку, угрожал ему постоянно, обещал устроить большие проблемы, однажды даже подговорил своих шестерок подкараулить Алексея у подъезда. Леха не робкого десятка был, накостылял им будь здоров, но и самому досталось, конечно. Была бы моя воля, я бы всю эту сволочь к стенке поставил вместе с их ворами-папашами, которые воспитали такую мразь.
