ПРОЛОГ

Олег неподвижно сидел на узкой железной кровати, ножки которой были намертво прикручены к полу и не отрываясь смотрел на массивную бледно-желтую дверь. Он ждал. В зарешеченном окне за его спиной расстилалась черная пелена ночи, а сердце бешено колотилось в предвкушении того, что должно было произойти с минуты на минуту.

Олег не входил в число тех счастливчиков, которые вспоминают свое детство с неизменной теплотой и любовью, желая порой хоть на несколько часов вернуться в этот прекрасный райский уголок их жизни. Его детские годы напоминали скорее один большой, невыносимый, нескончаемый кошмарный сон, в котором не было место бабушкиным пирожкам, родительской любви, подаркам на Новый Год и день рождение, уютным посиделкам за столом перед телевизором, поездкам за город, сказкам на ночь, а также многим другим радостям, доступным его сверстникам. Семья Олега жила на окраине маленького городка. Когда он был еще совсем ребенком, его мать, Варвара, сбежала из дома с молодым любовником; одни говорили, что во всем виновата ее цыганская кровь, другие обвиняли ее мужа Петра, угрюмого, жестокого и очень ревнивого человека, третьи называли саму Варвару бессердечной тварью без стыда и совести, которая без раздумий бросила и тем самым предала родное дитя. Опозоренный супруг крепко и беспробудно пил и довольно часто избивал сына, вымещая на нем свою досаду. Замкнутый, тихий, с исхудалым тельцем и легкой сутулостью, почти всегда молчаливый, Олег неизменно становился предметом злобных шуток и травли дворовой детворы и одноклассников, и потому едва ли не каждый день пребывания в школе был для него пыткой. В этом отвратительном квадратном аду с темно-коричневыми коридорами, где каждая перемена сулила новые издевки или затрещины, он смог найти лишь одно убежище, в котором укрывался до начала следующего урока. Этим убежищем стала для него школьная библиотека. Именно там он от нечего делать стал читать книги, в изобилии стоящие на полках, и в результате сам не заметил, как постепенно пристрастился к этому, как он выяснил, весьма интересному занятию. Он поглощал все без разбора: от художественных произведений русских и зарубежных классиков, до научно-популярной литературы и старых потертых учебников по разным предметам. Если бы у него был выбор, он сидел бы там целыми днями, будто бы снаружи неожиданно наступил конец света, и ничего хорошего во внешнем мире уже давно нет. Здесь же он чувствовал себя в полной безопасности, блуждая по сотням миров, образов и историй, как реальных, так и порожденных богатой фантазией авторов их создавших и наслаждался своим таким недолгим, но таким желанным уединением. Сама школа считалась одной из худших в городе и располагалась на самой окраине. Ученики школы, преимущественно дети из бедных и неблагополучных семей, не имели особой тяги к знаниям, а учителя, в свою очередь, не горели желанием что-то менять, понимая всю тщетность таких попыток. Вместо этого, педагоги практиковали железную дисциплину и нередко перекладывали определенные функции управления классами на старост, которые, однако, весьма скверно справлялись со своими обязанностями и воспринимались остальными не иначе как стукачи и лизоблюды. В результате неформальными лидерами как правило становились самые сильные и жестокие мальчики или девочки, способные подчинить себе остальных. Такое положение дел приводило к тому, что почти каждый класс представлял из себя своего рода стаю во главе с вожаком и его свитой, состоящей из трех-пяти самых близких приятелей. Не удивительно, что участь Олега, являвшего собой яркий пример белой вороны, была незавидной.

И все же, в безотрадной череде серых, безрадостных дней своего существования, Олег, тем не менее, мог с уверенностью выделить три по-настоящему ярких и значимых события, каждое из которых по-своему изменило его жизнь. Первое такое событие до сих пор откликалось в его сердце ужасом и жгучей ненавистью, но в то же самое время было сопряжено с первыми, по-настоящему сильными чувствами и эмоциями. Когда Олегу было двенадцать, в их классе появилась Мила, она приехала с родителями из соседнего города и была, пожалуй, единственной, кто общался с ним и при этом не старался унизить или оскорбить при первом же случае, единственной, кто относился к нему с добротой и теплом, единственной, кто видел в нем просто мальчишку, с которым можно дружить, а не объект для насмешек. Милу сразу привлекли его задумчивость, молчаливость и абсолютная непохожесть на разудалых и глуповатых сверстников. Она очень сильно обрадовалась, когда узнала, что он тоже любит читать книги и, к ее удивлению, знает огромное количество разнообразных произведений, о которых даже она не имела ни малейшего представления. Им было весело и по-настоящему интересно друг с другом, во время своих прогулок они могли болтать часами и надолго пропадали в переулках узких городских улочек, начисто забывая обо всем на свете, и мир, казалось, забывал о них, и теперь даже ругань и побои отца не были так страшны Олегу как раньше. Во многом Мила и Олег были очень похожи: та же романтичность, то же ярое, неизвестно откуда взявшееся стремление к познанию всего нового и необычного, то же богатое воображение и какая-то невероятная, инопланетная оторванность от грешного земного бытия. Их излюбленным местом встреч был огромный парк, находящийся недалеко от школы. Больше всего их привлекало в нем то, что многие сочли бы, скорее, недостатком, чем достоинством: его абсолютная заброшенность и запущенность, разросшийся повсюду непролазный колючий кустарник, покрытые мхом каменные тропинки, скрывавшиеся в густой траве, и могучие деревья с толстенными стволами и раскидистыми кронами, через которые с трудом проникал солнечный свет. В их воображении парк являл собой дремучий сказочный лес, полный волшебства и неразгаданных тайн, бережно хранимых им от посторонних глаз. Но самой главной изюминкой было полуразвалившееся здание старой усадьбы, которую они излазили вдоль и поперек, досконально исследовав каждый ее уголок. Мила мечтала поступить в театральный институт, она не раз читала Олегу отрывки из разных пьес, обожала танцевать и учила танцевать его, что, однако, давалось ему с большим трудом. На этом забытом Богом и людьми клочке земли, будто созданном, чтобы стать для них их собственным театром под открытым небом, они часто разыгрывали сценки из любимой сказки Милы «Красавица и чудовище», где Мила конечно же была смелой девушкой, попавшей в сумрачные владения заколдованного принца, роль которого, само собой, доставалась Олегу. Сама же усадьба была замком принца, где Олег и Мила не раз кружились в слегка неуклюжем подобии вальса под израненными беспощадным временем сводами белого потолка с огромными зияющими дырами, словно в роскошной тронной зале, а вокруг не было ни души, и ничто постороннее не проникало в созданный ими удивительный мир, и давно мертвая усадьба будто оживала, на короткий срок вновь обретая смысл своего существования. Но в их печальной сказке не было и не могло быть счастливого конца. Произошла история, омерзительная и ужасная в своей банальности и обыденности: они были слишком не похожи на остальных, чтобы не вызвать ненависть. Стая должна была наказать двух нелепых, непонятных и оттого еще более ненавистных ей паршивых овец, которые имели неслыханную дерзость просто радоваться жизни и быть счастливыми, позабыв свое место в негласной иерархии, она должна была сожрать их с потрохами и обглодать их кости. Когда Олега поймали двое и затащили его в одну из подворотен, он едва ли успел сообразить, что происходит. Он еще отчаянно брыкался и пытался вырваться, когда к нему подошел третий. На нем, как и на остальных, была черная балаклава, но Олег узнал его по голосу: это был Славик, член местной подростковой банды, вожак и непререкаемый авторитет их класса. Он был полон решимости проучить того, кто посмел отнять у него его добычу. Славику нравилась Мила и ее прогулки с Олегом, с этим мерзким убогим лягушонком, были настоящим оскорблением, которое нельзя было прощать. «Я слышал, ты у нас любишь изображать чудовище, – с ехидной усмешкой произнес Славик, – что-то ты не очень похож на чудовище, недоумок. Но ничего, мы это сейчас поправим.» С этими словами он разбил пустую пивную бутылку о кирпичную стену дома и со всей силы полоснул свою жертву по лицу. С тех самых пор лицо Олега было обезображено огромным глубоким шрамом, тянущимся от края левого глаза и до самого подбородка. Но месть стаи была бы не полной, если бы она не наказала и Милу, посмевшую сделать неправильный выбор, посмевшую жалеть изгоя, достойного лишь презрения. Ее стали травить и унижать так же, как травили и унижали Олега, не давая ей прохода. Увы, ей не хватило сил сопротивляться, в ней будто что-то надломилось, она стала замкнутой и молчаливой и уже не была той прежней веселой и жизнерадостной девчонкой, какой Олег узнал ее почти год назад. Родители вскоре забрали Милу из школы, не раз прокляв это ужасное место, и переехали в другой район, а Олег остался наедине со своей судьбой и своим приобретённым уродством лишь усугубившим и без того жестокие издевательства, которые теперь стали куда изощреннее. В добавок ко всему, отец стал еще чаще колотить его, называя трусом и слабаком, не способным даже постоять за себя. Именно тогда вездесущая и мудрая тьма, улучив самый подходящий момент, впервые лизнула своим черным языком его детское сердце. Красавица не смола спасти своего принца, и он превратился в чудовище. Когда Олегу исполнилось четырнадцать, он понял, что устал от постоянных унизительных побоев и оскорблений, незаметно выкрал ключи от гаража, где стоял старенький отцовский москвич и сделал их копию. Олег знал, что отец часто копался по вечерам в своей машине и как правило в одно и тоже время, с обреченным упорством Сизифа стараясь продлить жизнь этой древней развалюхе, которая явно вызывала в его душе куда более теплые чувства, чем собственный сын. В один из таких вечеров Олег заблаговременно проник в гараж, захватив с собой пачку сигарет, достал из багажника канистру с бензином и облил машину, пол и стены, после чего быстро вышел и спрятался неподалеку, а когда пришел отец, незаметно последовал за ним. Войдя в гараж, Петр быстро учуял запах бензина и тут же почувствовал, как ему в спину плеснули чем-то жидким и маслянистым. Он инстинктивно обернулся и увидел стоящего перед ним Олега, держащего в одной руке дымящуюся сигарету, а в другой – канистру. В тот самый миг он все понял, но предпринять что-то уже не успел. Он лишь в изумлении взирал на сына, не в силах поверить в его намерения и, кажется, не осознавая свой близкий конец. Этот взгляд, наполненный животным страхом, растерянностью и отчаянием, стал для Олега своеобразной компенсацией за причиненные страдания. Отшвырнув пустую канистру, он бросил сигарету под ноги отцу и весь гараж в считанные секунды заполыхал ярким пламенем. Наблюдая как истошно кричащий огненный шар выбежал из гаража и рухнул на землю, Олег с трудом сдерживал гомерический хохот, вырывавшийся у него из груди, а все его тело сотрясали сильнейшие судороги.