– Если? – дёрнула бровью Дайенн, – то есть, можете и нет? Простите…

– Ну, железного запрета никто не ставит, – хмыкнула Ли’Нор, – могу и от землянина. Дети всё равно будут нарнами.

– Нарн это не количество пятнышек, а состояние души, – рассмеялась Софья.

– Точно. Генетика – это только материал, из которого можно сделать то, можно иное. Воспитание – всё. Ну так вот, о чём я… У минбарок этого противоречия тоже, насколько я вижу, нет. Женщина вольна вообще не создавать семью, целиком отдав себя избранному служению. Или, родив детей, оставить их на попечение отца и других членов клана и вернуться к своей профессиональной деятельности. Или быть главным образом женой и матерью, и это невозбранно, но это не превозносится. Что же лишает покоя вас? Верно, тут ваша природа входит в противоречие с вашим воспитанием? Вам начинает казаться, что мысли о любви, о возможном потомстве – легкомысленны и несвоевременны, чтобы не сказать, вовсе недостойная слабость… В то же время, грызёте себя за «утекающее время», подозревая, что за чувство профессионального долга выдаёте личные амбиции. Вы повышенно требовательны к себе, Дайенн, видимо, ещё и потому, что помните, хотя бы подсознательно, что создавались как совершенный солдат и генетический эталон. Державы уже нет, а долги остались. Вы рассматриваете себя как набор ценных ресурсов, которые надо как можно эффектнее применить, в гораздо большей мере, чем это правильно бы было ожидать от меня.

Что-то остановило Дайенн от того, чтоб просто отмахнуться. Она приподнялась на локте, заинтересованно глядя на Ли’Нор.

– И как вы поступали бы на моём месте?

Нефилим вернулась за бокалом и снова села рядом.

– Честно? Не знаю. Я сказала бы – так же, как на своём, но это будет достаточно… спекулятивно. Между нами есть разница – я со своей двойственной природой любимое и желанное дитя своего мира, которому при том дозволено самому решить, когда и как вложить свой личный капитал так, чтоб он принёс максимальные дивиденды. Благо, нас, гибридов, уже не так мало, чтобы возлагать на каждого из них столько ответственности за судьбу нации, чтобы он подломился под её грузом. В конце концов, у некоторых нефилим сложности с естественным деторождением – тут уж у кого как гены легли, и никто из этого трагедию не делает, всё преодолимо с современными-то технологиями. А у вас иная ситуация – ваш вид это то, с чем вашему миру просто пришлось примириться, в вас не то чтоб не видят никакой пользы… Всё-таки вы сильны, умны и будучи воспитаны минбарцами, возлагаете свои природные дарования на алтарь отечества не с меньшим рвением, чем ваши рогатые соплеменники. Но вот как быть с личными вопросами – тут великие минбарские умы аккуратно обходят сложную тему, бестрепетно обрекая вас на вечное напряжение из-за страха не угадать, чего они от вас хотели бы. Я вопросом не владею, но кажется, маловероятно, чтобы с минбарцами вы могли бы иметь общее потомство? Можно жить и без потомства, конечно, многие живут, но есть опасение, что именно в вашем случае на такой выбор будут смотреть косо. Некоторые дилгары, как я слышала, уже создали семьи – друг с другом… и это уже порождает в минбарском обществе определённые смущения, на тему образования внутри их народа ещё одного народа, совершенно иной природы. Которого, правда, численно пока маловато, чтоб в ближайшем будущем угрожать заместить коренное население, но при дилгарской многоплодности, помноженной на ваше отменное генетическое здоровье, в принципе перспектива реальная. И вы теперь мечетесь между опасением увеличить напряжение в обществе, выбрав мужчину-дилгара, и нежеланием скандализировать общественность при каком-либо ином выборе. Время у вас, конечно, есть, и его ещё немало – вы молоды. Но, во-первых, ваша дилгарская натура сама по себе нетерпелива, во-вторых, откладывание этого вопроса на неопределённый срок делает его только мучительнее. Вам хочется, чтоб всё уже как-то решилось… само собой.

– Наверное, да, – бесцветным голосом проговорила Дайенн.

– Плохо, говорю же, быть дилгаркой, воспитанной минбарцами. Минбарская культура требует подчинения личного общественному, что, правда, становится крайне обременительным, когда непонятно, чего это общество от тебя хочет. И к дилгарским истокам не обратишься – там примерно то же самое, разве что дилгарские корни потребовали бы от вас выбрать себе подобного и когда-нибудь, действительно, переименовать Минбарскую Федерацию в Дилгарскую – хотя, правда, в последнее время минбарцы передумали так уж стремительно вымирать, их диаграммами больше не пугают эмансипированных женщин других миров… Ну не знаю, попробуйте в этом вопросе быть нарнкой. Знаю, сложно, но вы попробуйте. Вот нарнка нипочём не позволит, чтоб её заставляли заниматься таким самомучительством. И… может быть, тут я не права, конечно… Но если причину ваших печалей зовут Вадим Алварес, то вам стоит… как это говорят? – брать коня за рога… Или плюнуть вовсе. Потому что он, кажется, именно такой человек, который в очередном мире, в который его нелёгкая занесёт, влюбится в какую-нибудь рабыню и погибнет на баррикадах мировой революции, с гордым огнём в очах и песней на устах… Некоторых людей и сканировать не надо.

– Возможно, Ли’Нор, вы как-то непростительно правы…

«Вокруг много достойных мужчин… – усмехнулся внутренний голос с интонациями Мирьен, – много достойных мужчин, а ты нянчишься с Вадимом Алваресом…».

Выглянув – осторожно приоткрыв дверь, из соседней комнаты, где Дэвид усадил их за игровую приставку, раз уж именно убаюкать этих детей биологической возможности нет – и убедившись, что «большие уже угомонились», Рефен и Эльгард на цыпочках прошли по мягкому пушистому ковру, взобрались на огромную, восхитительно пружинящую кровать, втиснулись между обнажёнными спящими телами и удовлетворённо завозились, греясь в их тепле и тихо переговариваясь между собой.

– Доброе утро, – Вадим аккуратно обогнул журнальный столик и остановился у кровати Эркены, – да, решил поработать горничной. Гидеон сказал, что вы ещё спите… Вам нездоровится?

– Да нет, с чего… – Эркена сел в постели, нервно одёрнув пижаму, принял с подноса чашку кофе и посмотрел на Вадима смущённо и даже сердито.

– Ну, ночью вам долго не спалось…

– Это с нами, знаете ли, бывает, я бракири.

– Извините, лезу не в своё дело.

– Да знаете… – Эркена сел, свесив ноги и шаря тапочки, – может быть, на самом деле, и правильно бы было… спросить тут у кого-то совета… Но я, по правде, и не знаю, можно ли тут что-то посоветовать со стороны.

– Смотря о чём речь.

Эркена встал, поднял с тумбочки переговорник, задумчиво на него посмотрел.

– Вы будете смеяться. Нормально ли, если взрослого мужчину беспокоит, когда к нему проявляет интерес женщина.

– Не буду. Меня бы тоже… ну, беспокоило… То есть, я всё же думаю, главный вопрос – интересна ли она так же вам.

Бракири неловко повернулся, опрокинув при этом стоящий рядом свой чемодан, чемодан, на беду, был открыт, из него выкатилось несколько мелких предметов.

– Интересна… В том и дело, что интересна, – он быстро, нервно подобрал медальон и сунул его обратно во внутренний карман, – но… Всё не может быть просто, когда между вами расовый барьер.

– Это вы тогда по адресу, – улыбнулся Вадим, – с кем лично у меня его может не быть? Я не хочу сыпать банальностями, но разве для любви хоть какие-то вот такие внешние соображения могут иметь значение? …Вы ведь про Софью, так?

– Про Софью, – Эркена снова отвернулся, явно раздосадованный на себя самого, по усилению акцента чувствовалось, что он готов сбиться на родную речь, – я понимаю, что вы не слепой… И тем более я не слепой. София очень красива, очень… Она необыкновенная женщина, несравненная… И то, что происходит, то, что я чувствую между нами, это…

– Вам кажется ненормальным? Поспешным? – внимание Вадима привлёк маленький портрет в матово поблёскивающей рамке – по-видимому, тоже выпавший из чемодана.

– Наверное, да. Это… похоже на какое-то безумие… на химическую реакцию… Может показаться, безумие чистое, светлое, но…