– Знаете, я не самый большой специалист по теням и голосам, – улыбнулся Вадим, – хотя допускаю, что в рассказах о явлениях призраков и чувствовании ауры места повинны не только чья-то впечатлительность и мистицизм. Тут мне один человек сказал: камень способен записывать информацию… Разве мы всё знаем о свойстве материи записывать информацию? Возможно, старые доски, которые ещё оставались на корабле, передавали свою историю доскам новым, а потом в свою очередь они… Возможно, и здесь каждая новая пластина и переборка пропитывалась этой самой аурой от соседних старых… Слово «аура», конечно, не очень-то научно, ну, наверное, со временем появятся другие слова.

– Можно, наверное, вынести все материалы конструкций и заменить весь воздух до молекул… Но невозможно отменить историю. Здесь я это очень ясно понимаю. Можно смеяться, но мне кажется, я очень хорошо чувствую, где были отсутствующие сейчас перегородки, и где были проходы вместо перегородок сейчас. Всё то, что она мне рассказала, что она мне показала, понимая, что я это должен узнать… Здесь начался её путь ко мне, здесь заканчивается мой путь к ней. Если когда-нибудь ты услышишь, как кто-то жалеет её или меня – скажи им, что такого откровения, такого цельного, прекрасного смысла в жизни, в отношениях удостаивается не каждый… Мне повезло с нею. Мне действительно очень повезло.

Жену Зака Аллана, фриди Мелиссу, Вадим помнил смутно, но помнил. Когда они ещё жили на Минбаре, она часто заглядывала к ним в гости, играла с ним и Уильямом – Уильяму особенно нравилась незатейливая игра, в которой он прятал какой-нибудь предмет, а тётя Мисси его находила. При том невозможность спрятать так, чтобы тётя не нашла, его не огорчала ничуть, его именно это забавляло и радовало, зато удивляла такая способность у Вадима…

– Она мне действительно многое рассказала… И потому, что это важно было, чтобы я понял её, и потому, что это важно было, чтобы я понял кое-что нужное мне самому. О любви, которая была и которая остаётся, о любви, которая всегда права и всегда свята, о любви, которая становится верой… Когда с поцелуем чувствуешь вкус пепла на губах…

Альтака, несколько раздосадованный тем, что неожиданный звонок сдёрнул его, практически, с Мэрси, очень быстро сменил выражение лица на странно довольное.

– Шустро дела разворачиваются… В общем, так, ребята – они сейчас на Вавилоне, но вам туда лететь смысла нет, такой крюк вам совершенно ни к чему. Следующим этапом они отправляются на Марс, вот там с ними и встретитесь. Двигайте туда, подозрительных попутчиков по дороге не берите… Лучше никаких не берите… Будут какие-то изменения – сообщу дополнительно.

– А… – Диего даже растерялся от такого оборота, – но наши дела…

– Не пригодятся вам в могиле, мой мальчик. Прямо сейчас возвращаться на Атлу вам не следует. Я очень удивлюсь, если они вам на дороге не организуют никакую подлянку, в вашем астероидном поясе это не трудно… Вот как передадите Дэвида Шеридана с рук на руки моим ребятам – тогда пожалуйста.

– Но…

Старый бракири нетерпеливо махнул рукой.

– Возникнут какие-то трения с начальством – посылай всех ко мне, от меня ещё ни один не уговоренным не уходил.

– Но если они… Ну, если мы прилетим туда раньше их?

– Тогда выписывать им взыскания – в любом случае не ваша работа.

Тихие шорохи по углам – видимо, всё те же неизбывные крысы… Зака Аллана они, похоже, не беспокоили ничуть, перестали беспокоить и Вадима. Странное, дикое, нерациональное очарование этого места, кажется, коснулось и его.

– …Она всего этого, конечно, не видела сама, но видела их глазами, в их памяти. История их странствий до Вавилона-5, история скитаний, борьбы, взаимовыручки, такой подготовки ни один рейнджер не получал… Сколько раз они ускользали из-под самого носа ищеек, сколько находили выход в самый последний момент, это, наверное, просто невозможно без веры… Один раз… Им надо было срочно уезжать, даже был корабль, готовый увезти их всех, но один парень умудрился, из-за некстати случившегося приступа, попасть в больницу. И они остались, пока не вызволят его, из-за одного только человека остались, хотя по любой логике надо было валить, ищейки уже дышали им в спину… Он никогда никого не бросал. Я помню, как эта фраза врезалась мне в память, на горячем окровавленном песке Центавра – «Он никого не бросал»… Если им приходилось разделяться, лететь на разных кораблях – они обязательно договаривались о месте встречи, и не улетали, пока не дожидались всех… Я говорил, что с такой блаженностью нельзя быть лидером, а она говорила, что только с такой и можно. Один раз им крупно не повезло, пришлось прилететь не в то место, куда первоначально надеялись… Там некому было их встретить и приютить, к подозрительной компании уже начали проявлять интерес полицейские, какой-то хмырь на вокзале начал цепляться на тему очень, по его мнению, гомосексуального вида, спрашивал, сколько за ночь… Они там знали ровно одну гостиницу, где не задают лишних вопросов, но там с них запросили столько, что не хватило бы, даже если друг на друга укладываться… Он ушёл, вернулся часа через три шатающийся, с ободранными запястьями и с деньгами… В другой раз – они только прилетели, небольшой группой, и к ним на улице подошла девочка, начала жаловаться, что потеряла котёнка… И они как были, с вещами, полумёртвые с дороги, пошли вместе с нею искать этого котёнка. И нашли… Было время, когда-то – я знать всего этого не хотел… Но она зашивала мои раны… Ещё там, после старта «Асторини» – и много лет после… Она нашла меня, как он того потерявшегося котёнка, чтобы больше не отпускать из заботливых рук… Чтобы зависть к тем, кто смеет называть себя братьями и сёстрами, больше не мешала заживать моей ране. Джирайя Арвини – уже не помню, о чём мы говорили тогда – сказал: «Смысл, как цветок тлол, раскрывается не сразу». Главное – что он раскрылся, и, как полагается вере, сделал меня свободным. Не через забвение, через понимание… Через признание… Я любил её, Мисси любила его, и соединив наши руки, соединив наши жизни, служа вместе, служа друг другу, мы служили им, мы сумели воздать…

– Кого на сей раз, получается, ждём? Алвареса? Где его, интересно, умудряются до сих пор черти носить?

– Большой мальчик, надеюсь, не заблудился, – проворчала Дайенн, которой это было интересно не меньше.

– Кто как, мы свой номер уже сдали, – хмыкнул Гидеон, – не отправимся сегодня – ночевать будем у него. Я одну ночь уже провёл в увлекательной прогулке по станции, больше не хочу.

– Нам с «Белой звездой» примерно одно время хода до Марса, лучше не задерживаться.

Рауле вдруг обратил внимание на орнамент ворота Софьиного платья.

– Это же… Пси, или мне кажется?

– Да, – улыбнулась телепатка, проведя рукой по золотистой вышивке, – тот же символ, только с другой стилизацией… Больше похоже на тюльпан. То есть, более живой… В таком виде он стал символом Парадиза, хотя это тот же знак, который когда-то внушал не лучшие эмоции очень большому количеству людей, со способностями или без них… Но символ-то ни в чём не виноват, и вообще, он принят для обозначения пси-способностей ещё до образования Пси-Корпуса. Символ наполняем значением мы, и иногда символ заслуживает, чтобы ему дали второе рождение.

– Так, всё, я звоню… Надеюсь, у него есть серьёзное объяснение…

Вадим тронул за плечо задремавшего старика.

– К сожалению, нам пора. Ну, то есть… мне пора. Я помогу вам выйти обратно к цивилизации… Эй! Мистер Аллан! Ми… Да чёрт возьми! Да, Дайенн!

– Алварес! Чем бы ты ни был занят, Вален свидетель, я тебя отрываю не из вредности. У нас тут новости. Такие новости, что надо срочно… Что у тебя там такое?

Вадим, отчаявшись прощупать пульс на запястье, теперь искал его на шее.

– Подожди, Дайенн… Да, я скоро буду…

Он нашёл их уже на подходе к посадочной полосе.

– Где ты был, чёрт возьми?

– Провожал одного очень хорошего человека.

Софья тронула за плечо Эркену.

– Постойте. Один миг постоим здесь.