Лиар улыбнулся, трогая большим пальцем правой руки запястье левой, там, где вставлен катетер капельницы, потом посмотрел куда-то сквозь Дэвида, и вновь перевёл взгляд в эти невозможные, немного пугающие глаза, из глубины которых наружу рвалось голубое пламя, способное всё смести со своего пути. Лиар вздрогнул от осознания того, насколько же сильным может быть телепат, в том смысле, что для самого контроля необходима такая сила воли, которой можно только завидовать.

«На Земле есть такое животное – слон, которое при своих огромных габаритах умудряется передвигаться бесшумно, не ломая веток. На Минбаре нет слонов, зато есть поговорка – «Имеющие громкий голос склонны выбирать молчание». Моя сила со мной недавно, но задолго до того со мной глубокое убеждение, следствие воспитания, что чем больше твоя сила, тем больше твоя осторожность. Однажды я потерял над собой контроль… и это изменило многое в моей жизни. Позже я узнал, что всё не было столь однозначным, то, что сделал бы с этими людьми дракхианский артефакт, почувствовавший враждебную силу, было бы страшнее… Но это не отменяет самого факта, выстрела, сделанного моей рукой»

Лиар откинулся обратно на кровать, положив руки вдоль расслабленного тела, глядя в потолок, вернее, на сходящиеся железные балки, которые служили несущими для потолка. От длительного ментального контакта закружилась голова.

- Дэвид, ответь только на один вопрос. Кто ты? И ты понимаешь, что я не об именах и званиях сейчас.

- Ты, как будто, знаешь, что задававшие такие вопросы не кончили хорошо… Готов ли спрашивающий ответить, кто он сам?

Лиар вздрогнул, правая рука дёрнулась настолько неудачно, что игла выскользнула из вены. Мальчик перевёл взгляд на тоненькую струйку крови, постарался прижать ладонь второй на место ранки, однако кровь не остановилась.

- Моё имя Лиар. Это то, чем я являюсь.

- Ты же говорил не об именах и званиях.

- В моём случае это больше, чем просто набор звуков, на который приучают отзываться новое существо.

- Вот как? – очень спокойным и дружелюбным голосом поинтересовался Дэвид, касанием пальца останавливая кровотечение, – у тилонов так бывает? Сэридзава Цэрин дал нам понять несколько иное.

Лиар вздрогнул ещё сильнее, и не понять было, от прозвучавшего имени или от прикосновения.

- Что ж, в цель. Глупо было б с нашей стороны отрицать, что к именам мы не привязываемся так же, как и к лицам. И всё же у нас есть некие не то чтоб имена, но обозначения нашей сути, какой она очевидна для нас и для других.

- И твоя суть – ложь.

Губы мальчика расплылись в широкой улыбке.

- А разве не логично? Я ведь тилон.

- Следуя такой логике, вы все – Лиары, как все недавно помянутые – Коши? Раз мы заговорили о логике, задам ещё один неизбежный вопрос. Это ведь первый твой облик?

Смятение, не поддающиеся контролю мысли Лиара касались сознания Дэвида, словно концентрические круги, расходящиеся по воде, если б они могли быть разной амплитуды, разной силы каждый раз. Словно свет разлагается на составляющие в дифракционной решётке и собирается вновь воедино…

- Мне, по правде, действительно интересно, – продолжал Дэвид, – эти ваши банки генов – хранят не только ваши изначальные параметры, но и то, что вы наработали на вашем многотрудном пути? И не менее мне было интересно, как воспринимается собственная память у тех, чья жизнь начиналась не с младенчества. У меня был один знакомый, который мог кое-что рассказать об этом. Как я понял, и в вашем случае это происходит примерно так же.

- В нашем случае не стоит знака равенства между памятью и сознанием, развитием личности, опытом. Я помню себя с состояния десяти, по земным меркам, лет, с момента моего появления на свет, выхода из капсулы, где синтезировалось моё тело. С момента первого ощущения, испытанного физическим телом, первого моего взгляда, первого слова, обращённого ко мне. С первого существа рядом – моего учителя. Память была и до этого – то, чему обучала меня программа, с того момента, как оформился мой мозг. Но там не было, и не могло быть моей личности, были слова родного языка, факты истории, базовые знания, необходимые мне, но не было осознания, не было какой бы то ни было… оценки. Я и был этим всем, был знанием, но не желанием, целесообразностью, но не волей. Только момент отделения единицы от общего делает личность личностью. Отдельное тело, названное имя… Вопрос на вопрос. Как долго спали эти возможности внутри твоего тела? И почему, если только тебе известен ответ на этот вопрос?

- Ну, если отбрасывать ту сторону вопроса, которую многие находят мистической, я один из уникальных случаев, в плане позднего пробуждения способностей… Об этом сложно говорить, потому что я не рассматривал это как способности. Как именно своё, в какой бы то ни было мере, свойство. С кем-то рядом память ушедших живёт в виде фотографий или безделушек на память, со мной – так. Эхом, которое не оставляло меня никогда. Я не мог думать об этом как о способностях, потому что почти не видел их… за этим эхом, следом личности, отзвуком того, что было, и того, что могло бы быть, ещё не голос, не слова, просто понимание, что он мог бы сказать, если б был рядом.

Лиар кивнул. Вторая звезда – вовсе не в тени первой, силуэт растворяется в собственном свете, и можно б было поймать его взгляд, если б он не был обращён к тому, с кем спаян крепкими, причудливо перевитыми цепями силы.

- Ясно… Он мёртв, вернее, мёртв для всех… кроме тебя, потому что в тебе он продолжает жить… Я не видел до сих пор два сознания в одном теле, хоть и слышал о таком. Я имею в виду сознания, осознающие друг друга и сосуществующие гармонично, а не то, что у вас называют психиатрией, конечно.

Дэвид улыбнулся, с трудом удержавшись от вопросов о тилонских понятиях гармонии и психиатрии.

- И как это понимаешь ты? Я так и не понял, верят ли тилоны в душу. То, что является несомненным для меня, может не быть таковым очень для многих. Впрочем, у вас есть свои определения на этот счёт – что-нибудь вроде матрицы личности… Скажи, а твой генетический прообраз – ты знаешь что-нибудь о нём?

- Скорее, в силу того, что я в принципе мир воспринимаю через призму компьютерных программ, то да, матрица это подходящее определение. Любое сознание, любую личность, в принципе, можно оцифровать – вот это, получается, и будет душа. И её можно, переписав эту информацию в мозг, получается, снова вселить в тело. Иногда мы так делаем, когда в этом есть смысл. Можно одну и ту же матрицу записать десять раз – и получится умножение души на десять, достаточно забавно… Иногда мы и так делаем, если есть необходимость. Но чаще нам интересней наблюдать, как реализуются одни и те же вводные каждый новый раз… Нет, я ничего не знаю о своём прообразе. Учитель не говорил мне об этом, впрочем, мне это не столь важно.

- Действительно не важно? – Дэвид слегка прищурился, – это как минимум странно… то, что его не ставили тебе в пример, что он не мелькал в разговорах твоих собратьев. Неужели он был такой незначительной фигурой, при том, что обладал теми же свойствами? И из его жизни и достижений совершенно нечему было войти в твою учебную программу? Ведь в этом твоём… пренатальном опыте, если можно так выразиться, в период, когда твоё тело развивалось в капсуле, а твоё сознание оформлялось под воздействием обучающих программ, ты ещё не знал, допустим, какой облик будешь иметь, но уже знал, что будешь телепатом? Я, конечно, не знаю вашей истории… То, что я успел узнать – что телепатия среди вас, мягко говоря, не распространённое явление. Первая история, слышанная мною о вас – это попытка воскрешения вашего древнего вождя, который, помимо прочих своих достоинств, был телепатом. По-видимому, он не оставил своих генов, раз его не смогли воссоздать снова как-то проще, без походов к гробнице и потери ценного артефакта. Значит, ты – не новый он.

- Если бы это было так, я бы знал об этом, не находишь?

Дэвид поймал в его сознании всплывшее воспоминание об этом моменте – в той или иной мере, подобным образом устроена память у многих, впечатление, которому суждено однажды стать воспоминанием, отпечатывается, и при этом с ним могут происходить те же процессы, что с фотоснимком. Оно тускнеет, или наоборот выцветает, оно хранит особенности восприятия того момента так же, как фотоснимок говорит о модели камеры и типе фотоплёнки, которая использовалась при его создании. Нечто вроде визуального дефекта этого образа – хотя Дэвид понимал, что эффект был отнюдь не визуальный – было фрагментарное осветление, вроде рассеянных солнечных лучей… Он остановился на этом моменте, зафиксировал, выделил его – откуда тилон, родившийся на корабле, имел подобное впечатление о солнечных лучах? Положим, знать о них он знал, как и о корпускулярно-волновой теории, точно так же. Но их не видели его глаза именно так, чтоб проявить на фотоснимке значимого для него момента… Оттолкнувшись от этого момента, Дэвид двинулся глубже, словно к источнику этих лучей. Натолкнулся на стену, которая его в общем и целом не удивила… Точнее, стеной она могла быть для того, кто неизбежно остановился бы перед ней, не подвергая сомнению, что сквозь стены ходить нельзя. И кто не идентифицировал бы её как стену возведённую, а именно за точку отсчёта, за которой ничего нет, потому что и не могло быть… Но если переводить в те же аналогии – это снимок, потемневший полностью. Почти полностью… на нём отпечатались неясные тени «пренатального опыта», первых впечатлений ещё сонной, не осознающей себя личности, которой не о чем было ещё говорить, только слушать, воспринимать… Но этот фрагмент засвеченной плёнки – не длинноват ли он для того периода, который ему присвоен? За первыми кадрами «пренатального опыта» снова следует темнота… И там уже нет этой перебитой маркировки, нет никакой, она просто стёрта, всему отрезку присвоено единое нулевое значение…