Илмо посмотрел на неё тоскливым взглядом, в котором читалось сопереживание, которого не выразить словами.
– Никто и не таит иллюзий. Но для того, чтоб дождаться, когда всё действительно закончится, мы должны бы были поселиться здесь. А этого мы не только, положа руку на сердце, не хотим… Не имеем права. Но тут вы правы, от этих соображений почему-то не становится спокойнее. Но я могу только передать вам то, что сам услышал от них – переводил Забандиакко, сам я, как понимаете, не того уровня знания языка… Они всё понимают. И они считают, это правильно, что мы сейчас улетаем. Мы не бросаем их, мы… Если мы останемся сейчас и будем продолжать как-то решать их проблемы, которым, вообще, не одна сотня лет – это не поможет им обрести сознательность, взять ответственность за свои жизни в свои руки. Эти улучшения, если мы действительно добьёмся их, а не поляжем за них тут все до единого, будут нашей заслугой, а не их. И это даст дополнительное оружие их врагам… Вы ведь слышали, как они повернули дело в Сайкоймаксе и других городах?
Дайенн покачала головой.
– Поверить не могу, что так можно… Но на это ведь действительно купятся… многие.
– Ну да. Инопланетная угроза – это на самом деле мы, Рувар – цитадель захватчиков, а доблестные военные не жалеют сил и средств… И сразу всему нашлось объяснение, сразу распределили, что из прозвучавшего по «независимому радио» – наша дезинформация, а что совершили на самом деле мы, а что – было необходимой мерой борьбы с нами. И опыты над живыми существами сразу простились, ведь это же иномирцы, соплеменники захватчиков, и никаких тилонов вовсе нет… Но это уже задача «союзовских». Они знают правду, они верят нам, и они не сложат оружия. Галартиатфа погиб, мы улетаем, но это не значит, что здесь никого не остаётся. Остаются солдаты Галартиатфы, те, кто остался жив. Фималаиф, Миукарьяш, Забандиакко и его ребята. Они тоже решили остаться здесь. Как ни крути, вернуться к мирной, легальной жизни им никто не даст, они слишком много знают… Такримошотто решил попытаться, забрал с собой Муссеань – хочет показать ей семейную тыйфу… Но подозреваю, не будет у них семейного счастья под её кронами. Им тоже придётся уйти в подполье. Но по крайней мере, они принесут правду о происходящем и туда.
– Это Фималаиф говорила?
– Да. Но не нужно думать, что верит и готова сражаться здесь одна Фималаиф.
Мимо них, из комнаты в комнату, пробежали раннята, гружёные стопкой чистых пелёнок. Готовят пациентов к эвакуации… «Квинрас» сядет на пустыре через два часа, и времени у них будет немного, совсем немного…
– Рувару не устоять…
– Рувар устоит как идея. Фималаиф уже сейчас думает о том, как эвакуировать, пока относительное затишье, хотя бы кого-то – перебросить хотя бы в ближайшие города, и «союзовские» берутся помочь, вон эти их непробиваемые машины что-то да могут… А каждый вырвавшийся отсюда во внешний мир – это ещё один голос правды. Когда она пришла к Галартиатфе и рассказала обо всём – что ждёт его самого, что будет происходить в городе спустя пятьсот лет – оказалось, до трагедии у них несколько дней… И они пытались что-то сделать. И им тогда так же трудно было что-то сделать и при том не поднять панику. Они пытались вывезти людей – как помните, город был в осаде, а ни о какой авиации тогда говорить не приходилось, даже дирижаблей не было… Раза два они смогли прорвать осаду, но повозки расстреливались – из допотопных ружей, из луков пучками горящей соломы… Кто-то, кажется, смог прорваться, но большинство погибли. Они до последнего пытались. И Фималаиф думала уже, что просто разделит судьбу города, судьбу Галартиатфы. А когда неожиданно снова открылся портал – они вошли туда вместе… Они ведь даже не знали точно, куда они идут, Фима только предполагала, что это снова химичат в её времени, но могло ж быть – через год, через десять, через сто, и они вышли бы посреди нового базовского полигона, и обрели бы всё равно смерть, только другую…
– Поэтому Галартиатфа не попытался спасти через этот портал мирных жителей?
Илмо кивнул.
– Главным образом потому, что не успел. Это было ночью. Он смог взять из своих солдат только тех, кого смог собрать за краткое время, они даже не знали точно, сколько простоит портал. И тем более не знали, что их может ждать за ним. Этот путь мог привести их в самое пекло сражения – или в базовские лаборатории. Но они решили – если их и там и там ждёт смерть, не всё ли равно, где её встретить. А может быть, будущее сможет помочь прошлому. Может быть, они помогут нам здесь – и вернутся туда. Вернутся достаточно загодя, чтобы снова попытаться…
– Но машина больше не включилась. А теперь и вовсе её нет…
Илмо поднял связку деревяшек с привязанным к ним полотнищем – разборные носилки.
– Галартиатфа любил город, за который сражался. Но готов был пожертвовать Старым Руваром ради Рувара Нового, ради потомков. Фима – нет, она ничем не хотела жертвовать, но…
– Но у Старого Рувара не было шансов. Как нет их сейчас у Нового.
– Мы этого не знаем. Жители Старого Рувара были приговорены – город был окружён, и они не могли ни улететь вверх, ни спуститься вниз, как мы здесь. Но легенды говорили, что оттуда не спасся никто… Это уже не так. Есть шансы или нет – это меняется каждый день. Сейчас шансы есть у нас. У пациентов вашего госпиталя. У монады, которую спасла Ли’Нор. У Рауле Арвини, Дэвида Шеридана и Джани Эркены. У них – тоже есть шанс. Мы отбили две атаки, каждая из которых могла стать концом всего. Мы, и Альберт, и воины Галартиатфы – дали им пример, а дальше они сами. Об этом нужно думать.
Миукарьяш повязывала Фималаиф шейный платок – в зелёный и жёлтый узоры, такой же, какой был у Галартиатфы. Никакого особого значения он не имел, не был знаком различия, просто его личной вещью… Но Миу нашла похожий платок – и вышила на нём такие же узоры, решив, что вот теперь должно быть так. Форма на Фиме давно уж та же, какую носят все солдаты Старого Рувара, и волосы она, как и они все, завязывает в пучок на затылке…
– Вот не знаешь, когда и как слова твои небо услышит. Говорила я, что ты – новый Галартиатфа, и гляди, как вышло…
– Миу, прошу, что ты такое говоришь…
– То и говорю, что есть! Будто одна я говорю! Сама видеть должна, что иначе они на тебя и не смотрят уже. Они все… Что б там ни говорили теперь про судьбу Рувара, а одно хотя бы можно видеть, что мы сделали, немыслимое ведь – женщина во главе воинов встала, мужчины женщину слушают! Уж этого не должны забыть… Мы кончимся, камня на камне тут не останется – а память будет жить.
– Может быть, и не будет. Они хорошо умеют убивать и память… Это я говорила тебе ещё в той, прежней жизни, когда мы откапывали здесь историю, которой уже почти ни для кого не было…
– Ну, для тебя-то была. Для отца твоего, для друзей вашей семьи была. И откопали ведь! И мир эту историю увидел… Радиостанцию-то нам, взамен разрушенной, Альберт оставил, переносную, хорошую! Там уж пусть сами решают, кому верить, нам или им, а наше дело сказать, а говорить мы будем…
Фима улыбнулась, потрепав подругу по взлохмаченным кудрям.
– Что ж ты без лент до сих пор? Нам идти провожать…
– Ай, да ну! Кому дело есть до лент моих? Что есть они, что нет… Да повяжу, конечно, сейчас что-нибудь, нехорошо, в самом деле, будто даже неуважение какое… Надо при параде быть…
Как ни прятала Миу взгляд, а в глаза подруге посмотреть пришлось.
– Может, не ходить тебе? Зачем сердце рвать?
– Вот ещё! И чего прямо рвать? Понимала же, что улетит он, не сегодня так завтра, да хоть бы и через год, много ли разницы… не жизнь же ему тут жить… Да будто большое горе у меня! Не перед твоим горем.
Фима стиснула её руку.
– Я его не осознала. И наверное, никогда не осознаю. Он не мог умереть… он не может быть мёртвым. Не тот, в ком было столько жизни, столько веры… Не мог умереть, или и я – не жива тоже.
Миу всхлипнула.
– Вот неправильно это… Как есть неправильно! Может быть, этот… ворлонец его забрал и спас? Они ведь всё могут… и машина у него… Но тогда, наверное, он просто его в своё время вернул… Скотина, конечно! Трудно, что ли, было и тебя тогда забрать?
