– А вы меня не хороните раньше времени, господин Гуаносфато. Я здесь не им на потеху, а по делу. И дело собираюсь сделать. Для начала, конечно, отсюда выбраться надо…
Старик усмехнулся – улыбка, при наполовину выбитых зубах, вышла страшная.
– Это ты хорошо сказала, выбраться… Ровно они тебя в чулан заперли и метлой подпёрли. Вон, погляди – решёточка-то… не решётка даже, а нити лазерные. Сунься-ка.
Двери у камеры, действительно, как таковой не было. Огромный, в половину стены, проём был зарешечен тонкими, ровно сияющими розовыми нитями. Расстояние между ними – для мыши, может быть, в самый раз, ну, человек руку просунет…
– Их ведь можно как-то отключить? Не может быть, чтоб не было способа…
Старик пошевелил разбитыми губами.
– Говорят, есть способ… Варахалито говорил, слышал от кого-то… Он подох, Варахалито, хоть то хорошо, что раньше меня… Вроде как, то ли кровью, то ли мёртвым телом их загасить можно. Ну, вот берёт один заключённый другого, кидает его в проём, его в клочья, конечно, ну и вот если крови достаточно много, то что-то там закоротить может… Не знаю, не проверял. Варахалито, он быстро сдох, утащили его, а Гегертафито сам ушёл, как-то, скотина, к ним там подмазаться сумел, чем-то им там полезен… Ну а чего, он не родня мне, даже дальняя, ему можно… С Куаркалаем мы, ха, так вот друг напротив друга сидели и глаз не сводили, обоим же нам Варахалито об этом способе сказал, может, и брехня, конечно, но чего ж не попробовать… Тогда я, правда, отбивную-то чуть меньше напоминал… Потом эти опять в гости зарулили, ну и Куаркалая вынесли по итогам, похлипше меня-то он… Ну, в общем, теперь-то, конечно, ты если захочешь, легко меня на эту решётку бросишь, хоть и девка, со мной сейчас и старуха древняя справится… Только куда дальше-то? Думаешь, так они тебе и сбежать дадут? Да ты знаешь, сколько тут замков-то всяких, да и до периметра пока доберёшься – десять раз с тебя кожу снимут и наизнанку оденут.
– Дальше – видно будет. А вы, господин Гуаносфато, если вправду какое-то время тут за гостя ходили, расскажите хоть что, про планировку, про персон местных… Мне и попроще будет сообразить, куда идти. Коль скоро мы не в одном их этом блоке для живого материала, полагаю, центр управления у них и тут может быть, а почему нет-то… Хотя мне можно и не очень центр, главное – компьютер, в общую сеть включенный…
Гуаносфато застыл, таращась на неё узкой щёлкой приоткрытого глаза.
– Ты это чего такого задумала-то? По уму ли, по силе ли? Хотя, говорят, смелость многое может… Люди, когда им терять нечего, и не такое делают…
– Это вам, господин Гуаносфато, терять нечего. Вы всё уже потеряли. Власть, имущество, семью, я так понимаю… А у меня за спиной Рувар. И я собираюсь его отстоять. Вы – не смогли. Потому что для вас Рувар – собственность. Или женщина, которую берут силой, силой удерживают. Ну так сила вас предала. А для меня Рувар – земля родная.
Старик покачал головой.
– Ну и говоришь ты, ну и говоришь… где только выучилась? От Галартиатфы этого вашего, что ли? Нечто и впрямь он не смертный, как мы все? Ну да мне-то что… пытайся.
– Много крови, говорите? Интересно, а если руку под этот луч сунуть – хватит? Если руку отрубить – кровищи же много должно быть? Поди, и с одной рукой управлюсь… Если только плутать не сильно долго буду… Ну так что, господин хороший, поделитесь со мной, тем, что вам всё равно без надобности? Я-то, пока вели меня, не много успела увидеть.
Гуаносфато какое-то время молчал.
– Однако, чудная ты девушка, Фима… То ли сумасшедшая, то ли… Однако же, и правда… Я-то уже ничего не смогу, может, хоть ты сможешь? Ну, хоть что-то? Слушай-ка меня. Отниму у тебя немного времени, а потом уж иди, или погибай дурной смертью – но она всё одно дурная, а так хоть, может, быстрая будет – или делай, что задумала… Я тебе помогу. Одним только могу помочь, но что уж теперь. Хоть на что-то да сгожусь. Они, Фима, всю семью мою, ясное дело, убили. Сына одного на моих глазах, другого не на моих, но я не сомневаюсь как-то… Дочерей с зятьями, конечно. Срубили дерево, со всеми ветками… Один только побег остался. О том они не знают. Сын у меня на стороне есть. А в доме у меня в сейфе завещание есть, что в случае, если все законные мои наследники погибнут, я законным наследником его объявляю. Не многие знали, что он сын мне… Но кто и проболтаться мог. Он сейчас здесь. Потому что отец его официальный, дурак дураком, мог же удрать, многие удрали, кто в Сайкоймакс, а кто и дальше, он не родня мне, кто б его разыскивать стал… на этих стервятников работать вздумал, ну и вот чтоб хорошо работал, они сына в заложниках держат… Спаси его, Фима, и – что ни говори, отплатить мне тебе нечем, да с того света и не платят… Но парень-то ни в чём не виноват, ни в моих грехах, ни в грехах отчима своего. Ему лет-то меньше, чем тебе… Выведи его отсюда, правду ему скажи – а там пусть сам решает, что с этой правдой делать, только пусть жизнь свою спасёт… Золотом я своих законных сыновей осыпал, а любил его… Слушай, Фима. Не всё я, может, в жизни имел, что пожелать можно, но многое. А когда человеку всё дано, так что ж этим не пользоваться? Что ж не наслаждаться, пока получается? Оно ж вон как может обернуться… Пить и есть я, конечно, любил, но не так, как иные. А вот женский пол до чего любил… да сама ты знаешь это. По мне, если не всех женщин, кого можешь получить, ты получишь – так глупость это… Да и женщины ведь меня любили, я с ними щедр был. Немногие, как твоя мать, строптивые-то были… Но вот была среди женщин одна – особенная. Что, подумаешь, в женщине может быть особенного, глаза, или волосы, или груди? Так и у других есть, не хуже. А вот особенная. За другим мужчиной замужем, ну так что, будто замужних у меня не бывало… И чего я, спрашивается, мужа её не устранил и себе её не забрал? Будто так уж сложно б это было… А вот тут хоть голову сломай, а не поймёшь. Не мыслилось мне такого, чтоб она совсем моей была. И страшно мне было от одной мысли о ней. Вроде, не юноша и тогда уже был… Вроде, чем меня женщина и удивить могла, вроде, и удивлять не пыталась, ну конечно, красива, конечно, искусна – так и жена моя место в моей постели не даром занимала… А только одно её слово дара речи совсем лишало. Она, бывало, только ленты свои начинала развязывать, а меня словно дурным зельем опоили, к кровати шёл и мимо кровати падал, и это не вру сейчас… Это что ж она, при такой силе своей, со мной сделать бы могла? Да захотела б – верхом на мне по городу ездила, хочет – шагом, хочет – рысью… Оно правда, не то чтоб не понимала она, а молчала об этом, просто молчала и всё. Но под видимой этой её покорностью, как под покрывалом, такой огонь, такой яд нестерпимый – бежать хотелось, глаза зажмурив, куда попало… И злость брала, и поколотить её хоть раз хотелось… Не мог. Когда сын мой родился – я в тот день совсем ни с кем не разговаривал, лодку взял и по реке вверх плыл, пока из сил не выбился… А ещё такая погода тогда была – как не утонул, сам не понимаю, ветрищем с ног сбивало… Сын мой, он на меня растёт похожим, как до сих пор не догадались все, не понимаю. Только характером, разве, куда серьёзней, видать, этим в неё, что ли… Сроду не думал, что у женщин тоже какой-то характер есть, до того… Спаси его, Фима. Других желаний у меня нет сейчас. Слушай. План там, расположение – это пустое всё… Обскажу, конечно, что сам знаю… Но как ты попадёшь-то, даже если доберёшься, до сердцевины их? Туда и я не добирался, случая и не подошло как-то… Но хоть часть-то пути ты пройдёшь, а там сама уж думай. А может, и туда тебя пропустит, я-то не проверял. Так вот, был же я добрым гостем тут сперва… И пока добрым гостем был, карта доступа у меня была. Когда им распоряжение пришло, не помогать мне, а изничтожить меня и Эферрахтидо так, чтоб следа не осталось, и они меня сюда вот… перевели… карту они искали, да найти не могли. Ну, вроде как, и пустяк, чем она мне тут-то поможет. А карта – она вот, – он поднял руку, – в ней же сила вся – в одном маленьком чипе… Я этот чип сковырнул, руку себе разрезал и внутрь себе его спрятал. Зачем, спросишь? Так карту потерять можно… Или отобрать могут… А мне этот доступ, какой есть, на подольше пригодился бы. Друзья-то друзья эти ребята, а друзей у нас проверять принято. Так вот знай теперь – у всякой женщины, как ни бедна она, одно оружие всегда с собой. В постели только не с собой, и то когда как… Расплети волосы, вытащи железку ту, на которую вы волосы накручиваете. Не так чтоб очень она остра, но мать твоя меня такой едва жизни не лишила… Вот ею чип и сковырни, рана-то не до конца ещё заросла… А потом – хватай меня, уж откуда хочешь силёнки бери, и выключай лучи эти, если и правда работает оно… Сам я не смогу, уж ты прости. Как ни страшно, когда в следующий раз кто придёт и что сломает, а сам себя жизни лишить не могу. Больше жизни я только мать сына своего любил, но и эта любовь мне силы не дала, одну только слабость…
