В сопроводительной информации, которую Майк, по своему обыкновению, несмотря на дефицит времени, внимательно изучил, история Тагхарского сопротивления делилась на такие этапы. Первые 20 лет почти спокойной жизни, когда у центавриан просто руки не доходили до этого края, они были заняты разграблением захваченных к тому времени столиц и дележом лакомых территорий. Около 10 лет расцвета, когда регион превратился в ту ещё головную боль оккупантов, назначение сюда было у центавриан явным знаком непопулярности. 14-16 (тут разные исследователи по-разному определяли тот рубеж, к которому центавриане прочно обосновались в регионе) лет медленного, при всех огрызаниях и недолгих реваншах, отступления, сокращения подконтрольной территории. На 36 следующих лет Тагхарское сопротивление обосновалось в горах, где центаврианской технике приходилось всё же сложновато, туда когда массово, когда поодиночке бежали арестанты из устроенных центаврианами в долинах рек трудовых лагерей (а больше что можно построить на землях, десятилетиями бывших только полями сражений, изрытых и выжженных?), что всё-таки вынудило центавриан, в течение этого периода и далее, когда лагеря из региона убрали, а оставили несколько военных баз, постепенно решать этот надоевший партизанский вопрос. И далее, вплоть до окончания оккупации, жалкие недобитки когда-то огромной армии, ускользнувшие от карательных отрядов, хоронились в неприступном сердце гор уже в статусе легенды… Сейчас по календарю – 2136 год по земному летоисчислению.
Взгляд по карте блуждал недолго. Где с наибольшей вероятностью может быть Г’Сан? В наиболее крупном лагере как можно ближе к передовой, там, где происходит больше всего событий. Да, не факт, что ему легко повезёт с первого раза, в жизни, говорят, тоже есть чит-коды, да найти их потруднее… Ну, тогда придётся искать возможность загрузиться ещё раз…
Дайенн как раз гнала от себя разнообразные, слабо оформленные, но в равной мере панические мысли, когда за домом послышались шаги и весёлые голоса. Альберт и эта девушка. Вернулись. Со своих мест повскакивали все, кто имел на то силы. Сидевший ближе к двери Матап отпрянул, налетев на Даура. Миу зашла первой, а за ней… Дайенн могла поклясться, что тоже видела, как переступал порог – хурр, а потом хуррское лицо словно растаяло, как тает полиэтиленовая плёнка, поднесённая к огню, и перед ними явился Альберт.
– Вы успели решить, что мы пропали без вести? Я считал, мы отсутствовали всего четыре часа. Ну, старались как могли, – он спустил с плеч большой плетёный короб, второй такой же опустила на пол хуррка. Кроме этого, оба притащили по небольшому тюку термопокрывал. Беглецы уставились на них едва ли не с такими же голодными глазами, как на корзины с едой.
– Хорошо, что здесь такое вообще продаётся. Боюсь, если б пришлось брать обычные одеяла – мы бы принесли ну пять, ну, десять… Стоят они тут, конечно, втридорога, но Миу удалось выгодно продать один браслет, который ей всё равно не нравился.
Миу между тем восторженно щебетала, извлекая из корзины лепёшки и аппетитно пахнущие свёртки – по-видимому, что-то мясное.
Из соседних комнат поползли, услышав про еду, все, кто понимал хуррский язык, за ними и те, кто не понимал. Дайенн нахмурилась, отмечая, что кроме ллортов, не видит и ещё нескольких землян. Может быть, пора пойти проверить их… Не хотелось. Совершенно не хотелось обнаружить то, что она, скорее всего, обнаружит.
– Я вижу, вам лучше, – Альберт прошёл к Аскеллу, – это очень хорошо. Потому что, вы догадываетесь, в Четвёртый ангар нам предстоит вернуться очень скоро. Да, именно мне и вам. Нет, я не передумал уничтожать машину, но не прямо сейчас. Я пообещал этой девушке спасти её подругу, а в этом мне понадобится ваша помощь. Мне нужно будет повторить тот её сеанс, в который пропала юная Фималаиф, будет затруднительно сделать это одному.
– У кого какие цели, – хмыкнул Аскелл, – порой весьма причудливые, конечно… Но услуга за услугу, господин техномаг…
«Техномаг! Он техномаг… Это многое объясняет… Но… почему такой? Молод… с волосами…».
– Да, я действительно техномаг, – обернулся Альберт, улыбаясь, – хотя понимаю, не вполне соответствую вашему представлению о техномагах.
– Я думал, что техномагов… ну… больше нет, – растерянно пробормотал Матап, – что они ушли, как все Изначальные…
– Нет. Но, это долгая история… Предлагаю вам пока сосредоточиться на еде, а не на вселенских загадках.
Первые пироги уже крошились в дрожащих руках землян, они жадно подбирали падающие крошки. Дайенн бросилась к ним – надо знать, сколько времени они не ели, не опасно ли… Сами измученные, истощённые люди едва ли способны сейчас осознавать такие вещи.
– Нам-то чего сосредотачиваться? – пожал плечами Забандиакко, – я, слава богу, крепкий мужик, я потерплю, пусть больные едят. Им нужно.
– Аналогично, – кивнул Гратаскнаф. Матап сглотнул слюну – лично он к такой самоотверженности был уже меньше готов, но назвать себя больным язык бы не повернулся, позориться уж точно не хотелось… Дайенн отметила краем глаза, как Вадим и Илмо обменялись короткими жадными взглядами – похоже, у этих двоих есть то, что интересует их как-то даже больше, чем еда, видимо, всеобщая трапеза для них удачный повод, чтоб уединиться где-нибудь в соседнем помещении…
– Да сколько б нас тут ни сблагородничало, – махнул рукой Даур, – на всех так и так не хватит. Вон их сколько. Как делить собираетесь?
– У нас говорят, – улыбнулся один из тибетцев, – «питает не пища, питает благодать». Вкушайте с верой, на всех хватит.
– Разве вы христиане? – удивился Илмо, – кажется, это ведь в христианских мифах есть легенда о насыщении пятью хлебами… Впрочем, я могу путать.
Тибетец подошёл к корзине, вынул из неё пирог и отошёл с ним к стене, где лежала пожилая бракирийка.
– Легенд много, и у христиан, и не только. Нам жаль, что вы можете поделиться с нами едой, а мы не можем поделиться с вами верой. Но мы бы хотели.
– Благодарим, но мы, корианцы, успешно обходимся без этого. Извините, не хотел вас обидеть. Нам… жаль о вашем учителе.
Другой тибетец улыбнулся ему ласково, как ребёнку.
– Не стоит, поверьте. Здесь есть куда более достойные вашего сожаления. Великий учитель Бадмагуро ушёл в мире и покое духа, дождавшись исполнения ожидаемого…
– Меня вот заинтересовало, – вступил в разговор Вадим, – то, что он тогда сказал… Майтрейя…
– Алварес, для верующего человека естественно в последнюю минуту жизни призывать господа.
– Но – Майтрейю?
– Он не призывал, – покачал головой тибетец, – он приветствовал.
– Что?!
– Трое вошли под своды нашей темницы. Один из них – Будда Майтрейя.
Вадим потряс головой.
– Ну уж нет… Один из нас – я, Дайенн или… Аскелл? Вы это как себе представляете? Мы не то что не ваши соотечественники, мы даже не люди!
– Разве это имеет значение? – обернулся первый тибетец, поддерживающий под спину бракирийку, – Будда и не человек, он высшее существо.
– А то, что я, например, атеист, вас не смущает?
– Их не смущает то, что я тилон, – усмехнулся со своего места Аскелл, – я от всего сердца советую вам не занимать себя этой темой, господин Алварес. Людям нужна вера, особенно в такие моменты, как этот. Наверное, от мысли, что их ведёт Майтрейя, им действительно спокойнее. А себя можете успокоить мыслью, что это, вероятно, госпожа Дайенн. Ей такая роль всё равно идёт больше, чем вам или мне.
Дайенн покосилась на него с глухим раздражением. «Чего доброго, эти два атеиста теперь сдружатся и будут совместно гнобить меня…».
Миукарьяш дёрнула Альберта за рукав и что-то проговорила, смущённо и сбивчиво. Он ответил ей тоже по-хуррски, затем обернулся к собравшимся.
– Мне нужно проводить девушку в сторону дома. Она отсутствовала целый день, неразумно будет задерживать её и дальше. Всем приятной трапезы, надеюсь, когда я вернусь, мы соберём достаточно полных коробов…
Ночное небо было мутным, беззвёздным – спасибо бесчисленным бомбёжкам, тучам дыма и пыли, сделавшим его таким надолго. На этом буром фоне причудливые чёрные силуэты скалистых берегов каньона выглядели точно чем-то на тему адских пейзажей. Какая ж широкая и глубокая это когда-то была река! Как, господи боже, она могла пересохнуть? Вот была такая умопомрачительная бездна воды – и? кончилась вся? В некоторых каньонах, вроде, в сезон по середине ещё бежит ручей около двух шагов шириной – остатки былой роскоши, не вода, считай, а грязь. А восточнее, между этим каньоном и соседним, сверкает под солнцем нарядным праздничным поясом Дулу’Мару, по-прежнему полноводная, сильная, словно молодая цветущая женщина среди старух, в засушливые месяцы она может мелеть до трети, но и это, кажется, не внушает ей никакой веры в возможную смерть… По её берегам всё ещё растут кое-где, уцелевшие, могучие боркамы, когда-то здесь от горизонта до горизонта всё было покрыто их рощами. Ствол среднего среди них таков, что рыбаки выдалбливали из них цельные лодки, которые так и назывались, тоже боркамами. Теперь широкая Дулу’Мару несёт густую муть и щепы и ветви от своих развороченных взрывами берегов. А здесь по каменистым высохшим берегам только кое-где цепляются за жизнь кривые, с очень плотной древесиной, которую настоящий ад рубить, тасы, а в основном не растёт ничего крупнее кустов джатила. В сезон дождей тут бывает зелено, но большую часть года щедрость солнечного жара избыточна для этой земли. Как ни много разрушений принесла этому региону война, основное-то было ещё до центавриан. Вот как так получается? Много загадочного в природных процессах…
