Гроумка шумно задышала, гневно раздувая ноздри.

– Зачем про женитьбу заговорил? У тебя кто-то на примете есть?

– Талик, ради Брона, я тут хуррку днём с огнём не найду! Ну, такую, чтоб жениться можно, чтоб не пол-Андромы перетрахало…

– Значит, хуррку хочешь? – в голосе Талик явственно звучали очень недобрые нотки.

– Честно? Хотеть не вредно, как говорится. Порядочную бабу хрен найдёшь, а шлюх и идиоток с меня хватило.

– Шлюх, значит… идиоток…

– Талик, прекрати! Я ж тебе говорил, как у нас с этим… Да тьфу, чего ты завелась! Дело всё равно не завтрашнего дня. Ты сама вперёд себе другую игрушку найдёшь. Что, нет? Ну сейчас, поверю я, что я такой непревзойдённый, что ты прямо сейчас ни на кого не поглядываешь! Вон, вернутся завтра от Рэв, покрытые военной славой… Хошь экзотики – так тоже, там трое нарнов и дрази, это кого я знаю… Да и вон, на корианца ты с интересом поглядывала – и то понятно, если правда то, что я о них слышал… Так что лучше уж уйду, пока ты меня сама не ушла. У меня, знаешь, мужская гордость какая-то осталась.

– Скотина! Мразь! – Талик пырнула его в плечо пилочкой, потом набросилась с кулаками, не ожидавший этого хурр свалился с кровати и заслонился упавшей вслед за ним подушкой, – вот, значит, для него всё как? Политику, значит, выстраивает! А я ему верила!

– Эй! Ты чего?

Талик с рыданьями повалилась лицом в подушку, продолжая бормотать, что все мужики – козлы, и лучше она, как эта землянка, найдёт себе бабу – например, бракирийку, у них тоже члены есть.

– Талик… – Заас пополз было на кровать, протянул руку, чтобы коснуться её плеча, потом сполз обратно, – прекрати, а? ну, ты же понимаешь… Ну не всю же жизнь мне твоей игрушкой быть? Не можем же мы пожениться, в самом деле, да и это…

Талик подняла из подушки злое заплаканное лицо.

– Ну да, «это»! Как трахать – так всё, что шевелится, и нарнок, и человечек, и лорканок – что у тебя с этой Лионасьенне было, а? – и Тени если б сейчас ещё были, так и то хоть одна тениха, наверное, под тобой бы побывала, а как жениться – так только на хуррке, да ещё и порядочной! Порядочную ему… Будто на твоём… блох на собаке столько нету, сколько на твоём побывало! А вот если… у меня, знаешь, свои рычаги давления есть… сагитирую папашу – заставит жениться, куда денешься тогда? Огородами в Республику побежишь? Ты тут добра порядочно нажрал, не бросишь же!

Заас ошалело хлопал глазами.

– Талик… ты – за меня?

– А что? И получше могла себе найти, чем козла такого! Если б головой думала, вон, как ты… Шлюха и идиотка, всё правильно… Да ещё и гроумка… Зато богатая гроумка, понял? Хрен ты от меня уйдёшь! Не на своих ногах по крайней мере!

– Талик… – Заас устало и зло отшвырнул подушку, привалился к тумбочке и принялся снова шарить сигареты, в процессе баталии, а может, и раньше свалившиеся в щель у стены, – я с тобой не потому, что ты богатая и дочь Так-Шаоя. То есть, сперва поэтому, конечно… Но вообще-то ты мне нравишься. Очень нравишься. Но что это меняет? Мы не в том возрасте и положении, чтобы любовь-морковь…

– Заас… Заас, у тебя кровь… Я тебя… сильно, да?

– Херня…

– Иди сюда… Заас, ты там сейчас… что такое сказал?

– Люблю я тебя, Талик. Дурак, правильно мне Керк говорит, дурак и это не лечится… Что, довольна? Жри меня теперь с потрохами, чего уж теперь…

Талик с визгом повисла у него на шее.

– Всё, Заас. Как выкуп по нашим обычаям делается – знаешь. Будь я проклята, если к объявлению независимости я уже не буду с обручем замужней бабы!

– Талик, зачем я тебе нужен…

– А сейчас держись, я тебе такое устрою, чтоб иномирцы за стенкой от зависти полопались!

Илмо заботливо придержал сотрясающееся тело Вадима над раковиной.

– Вот так опытным путём и выясняется, что после чего не пьётся.

– Всё в порядке… сам пил, никто не заставлял… Как говорит Виргиния, не о чем жалеть.

– Всё равно на пользу. Когда отмучаешься, остальные проблемы уже не так страшны… Так, подвинься, кажется, меня тоже… А, нет, показалось… Интересно, почему у них такие раковины маленькие? Они что, не блюют никогда? Ты всё?

– Вроде… Не, правда… думаю, это из-за этих… как их… розовые такие, на вкус как… в желудке не залежались, видать…

Илмо, едва сам стоящий на ногах, дотащил Вадима до кровати.

– Ничего, вот теперь проспишься и… Твою мать, зачем ходили-то!..

– Я спрашивал, у них так положено… Либо спят вдвоём, супруги в основном, ну или братья, либо один в комнате. Две кровати не ставят. Кровать – сердце комнаты, сердце одно. Ставят только если детскую кроватку у матери, но боюсь, в детскую ты б не влез, и я тоже.

– Ладно, будем считать, что мы братья. Тем более, что почти так и есть. Давай, помогу.

– Нет…

– Спать одетым – хуже будет.

– Илмо, ты же знаешь…

– Нашёл, перед кем стесняться.

– Вот именно перед тобой и стесняюсь. Вот именно поэтому.

Вадим зажмурился – настолько это было… почти невыносимо. Для нетрезвого, неспособного сопротивляться сознания. Слишком много этого… Пьяное дыхание, касающиеся его лица и груди кожистые отростки… Сколько раз они помогали Лиссе переодевать Даркани. Такое же дыхание – почти так же, да, пахли его губы, когда, обхватив его шею рукой, он что-то бормотал, не разобрать слов, приходилось нагибаться ниже – плевать же, что ничего важного, пусть пьяный бред… К тому времени он уже мог отличать возрастные изменения в теле корианца, но восприятие всё равно не становилось… таким, как надо… Он не считал, что возраст сделал его некрасивым… Сейчас он видел грудь Илмо в вырезе полурасстёгнутой рубашки – он был… Как он мог считать красивым тело корианца? Как хорошо, что Элайя не знал, и не мог знать об этом… И понимая, что задевает его, этими разговорами про мать и Даркани, про Виргинию и Цаммиу – представить себе не мог, как именно задевает…

– Илмо…

– Успокойся, дурак. Ткань у формы, конечно, слабо мнущаяся, но если ты в этом уснёшь – наутро это будет заметно.

Во вселенной существовал только один подросток, не интересовавшийся ксенопорнографией – или по крайней мере, не палившийся в этом интересе. Это Элайя Александер. У всех прочих с этим всё было нормально. И минбарское воспитание помехой не было – «с научно-познавательными целями», как выразился когда-то Диус Винтари, припоминая некоторые эпизоды из отрочества Дэвида. Минбарцы гении во многом, в благопристройных формулировках в частности. У Вадима было даже два старших приёмных брата, и сложно сказать про Ганю, а Уильям первое, что сделал, выйдя за круг отеческой опеки минбарских наставников, некоторые из которых были телепатами – это ознакомился с той «старой доброй классикой», которой когда-то потчевал Диус Дэвида, ну и поскольку грешить в одно лицо неинтересно – ознакомил и брата.

– Ну, это-то ты должен оценить. Центаврианин же, хотя бы наполовину…

Нет, в какой-то мере он даже оценил… Возня троих смазливых бритоголовых пареньков, гибких и изящных, была интересна хотя бы со стороны эстетики.

– Нда… Ну, больше нет вопросов о жизненном выборе дяди Дэвида. То есть, у меня-то и раньше не было, но вдруг у кого-то было? Не, за себя я как-то спокоен, вот за тебя не знаю.

– Я, конечно, как и Дэвид, полукровка, – нервно рассмеялся Вадим, – но по такой логике, это мне не центаврианина искать надо, а что-то третье, с обеими моими половинами и схожее, и разное.

– Так минбарца же. А соблазнить минбарца, как оказалось, не так и невозможно, дядя Андрес, если надо, даст мастер-класс.

Что полезного почерпнул Вадим из этого видео – это информацию о том, каким образом возможно самоудовлетворение… ну да, и в его случае тоже. До этого Ганя, правда, как-то попытался заговорить об этом, но он отмахнулся, Ганя выразил лёгкую тревогу, так как полагал, что половое созревание у младшего брата уже начаться должно было, но настаивать не стал. «Если возникнут вопросы – ты всегда знаешь, что можешь обратиться. На то я тебе брат». А потом, когда Илмо показал ему… нечто гораздо более целомудренное, на самом деле, просто эпизод в фильме… Когда он вспоминал об этом, потом, в своей комнате, ему это пригодилось… Сколько же лет ему было? Было это до или после… Странно, порой ему казалось, что тот день разделил жизнь надвое…