– Нет, – покачала головой женщина, – но нужно время. Возможно, конечно, времени у нас и нет… Но мы ещё кое-что можем. Как вас зовут?

– Лионасьенне.

– Меня Талик. Я дочь Так-Шаоя, как вы можете догадаться. Его… не главное, конечно, но доверенное лицо. В конце концов, всё это в дальнейшем – и моё тоже, я вхожа в курс дел даже больше, чем брат, потому что он, во-первых, младше, во-вторых, со слов отца, у него ещё ветер в голове.

– Вы родились здесь?

– Нет, но привезли меня ребёнком, Громаху я не помню… да и слава богу, мой дом здесь.

– Интересно, конечно, события развиваются.

– Что ты об этом думаешь?– Дэвид прошёл вглубь комнаты, обставленной скромно, но, на его взгляд, весьма удобно. Высокое стрельчатое окно, наполовину задвинутое ширмой, каковые служили тут, видимо, в качестве штор, бросало на стену рыже-золотое пятно закатного света.

– Что думаю? Ну… этот Так-Шаой, определённо, находится на своём месте. Плохи дела у Марга Тейн.

– Ты полагаешь, он победит?

Диус прошёл к шкафу – разумеется, почти пустому, в нём лежало только несколько полотнищ мягкой ткани – по-видимому, полотенец, и несколько просторных длинных рубах, должно быть, домашний вид одежды.

– Плохи дела Марга Тейн в том, что они вообще пропустили такой экземпляр… Впрочем, это должно было однажды произойти. Абсолютная власть хороша и соблазнительна, пока не понимаешь – чтобы меч был острым, его нужно точить. А меч не точится об мягкое, он точится о брусок. Абсолютная власть однажды становится слепа и дряхла. Оппозиция нужна хотя бы для того, чтобы не потерять нюх и не разучиться думать.

Дэвид посмотрел на него пристально.

– Не нравится мне, когда ты так говоришь.

– Я остаюсь центаврианином. Но я свои мозги предпочитаю тренировать другими вещами. Я слишком люблю результат, а политикой стоит заниматься, если любишь сам процесс. Кроме того, если стремишься наверх, надо уметь жертвовать… а я жертвовать не люблю, я капризен и самолюбив, и желаю, чтобы то, что мне нужно, было у меня гарантированно и всегда, – он подошёл к партнёру и запустил пальцы в его волосы, лениво прикусил рожек, – центаврианский Двор был не готов к такой императрице, а я был не готов взрослеть и позволять диктовать мне, с кем мне жить.

Дэвид откинул голову ему на плечо.

– Вот когда так говоришь – очень люблю.

– Любишь слышать, что стоил больше, чем трон Центавра?

– Не шути так. Больше, чем трон Центавра, стоила твоя свобода. Я же всё равно не оставил бы тебя. Им бы трудов стоило вытащить меня из твоей постели.

– Ты говоришь для минбарца как-то совершенно неподобающе. Создатель… Дэвид, я не заблуждаюсь, это – кровать?

– Думаю, она самая. Ничего более похожего на кровать я здесь не вижу.

– Да, судя даже по гостевому варианту, Так-Шаой умеет жить… Ты думаешь о том же, о чём и я? Уверен, что да.

Дэвид повернулся.

– Теперь ты ещё мне скажешь, что у меня совершенно неподобающее для минбарца выражение лица. И вообще мысли неподобающие. Слышали бы тебя мои учителя – они б сказали, что ты стал минбарцем вместо меня.

– Да никогда в жизни. Но ведь говорят у землян, что супруги – это… как это… единое падшее существо…

– «Муж и жена – одна сатана», когда ты запомнишь уже.

– Ладно, пошли, падём, что ли… Такого-то у нас, вроде, пока не было… Хотя ты знаешь, некоторое сходство с центаврианскими конструкциями здесь прослеживается… Может быть, заимствование? Или они шли сходными путями? На их менталитет как будто непохоже…

– Диус!..

– Всё, уже отложил теорию на потом после практики.

Дэвид прислонился к одному из витых фигурных столбов, подпирающих свод над кроватью, и наблюдал, как Диус расстёгивает пиджак, нетерпеливо облизываясь.

– Да… у тебя определённо именно то настроение… Чёрт, я создал монстра, не смотри на меня так, я когда-нибудь рехнусь…

Дэвид с притворной покорностью отвернулся, картинно склонив голову и закрыв лицо ладонями. Вырвавшийся на свободу гибкий «язык» обвил его запястья, устремившийся следом второй скользнул по щеке, поворачивая его лицо к Диусу.

– Это представление для кого было, Дэвид Шеридан? Я тебя знаю 30 лет, я помню, когда ты последний раз смущался…

– Нет, не тогда.

Диус возвёл глаза к потолку.

– Просто отлично, теперь ты будешь шариться у меня в голове напрямую, а не довольствоваться архивами своего чудесного колечка…

– Ну а почему нет, в ней и теперь можно найти немало интересного.

– Тебя, как вижу, совсем не напрягает, что мы тут в несколько неодинаковом положении?

– Нет, а должно? Будто в моих целомудренных минбарских мыслях могло б найтись что-то сопоставимое с…

– Дэвид. Мне ж телепатия не нужна, чтоб иметь представление, насколько твои мысли целомудренные, да и насколько минбарские, местами тоже.

– У меня были прекрасные учителя.

Они упали на кровать, взволнованно спружинившую под ними.

– В твоём случае, Дэвид Шеридан, учить – только огранять природные задатки.

– Недостаток практики компенсируется пытливостью ума, не сам ли ты говорил.

– О да, как раз после этого ты так продемонстрировал свою пытливость ума…

– Ой, вот уж не знал, что тебя так легко впечатлить.

– Хотел бы я посмотреть на того, кого ты бы НЕ впечатлил.

– Так уж и хотел бы?

Диус ненадолго расплёл живые путы, давая Дэвиду возможность подползти к спинке кровати, представляющей из себя столь замысловатой формы решётку, что лучше бы гроумам признать, что да, заимствование, чем позволить думать, что талант к садо-мазо у них в крови.

– Они тут нигде в тумбочке ничего ещё полезного не оставили, как думаешь?

– А нам чего-то не хватает?

– Ну чёрт возьми, ты своими собственными меня собрался привязывать?

– Дэвид, развратная тварь! – Диус крепко, с наслаждением укусил его в плечо, – воспользуемся твоим поясом… найти бы ещё, где он тут…

– Хорошая мысль, но пояс у меня один.

– И? ты планируешь разорвать его в порыве?

– А ноги чем, умник?

Диус бросил взгляд на край кровати и присвистнул – нет, возможно, конечно, назначение этого каркаса иное, но воображению почему-то рисуется только это.

– Кажется, тут из завязок балдахина можно вытянуть пару лент… Надеюсь, они переживут эту ночь, иначе…

– Может быть, мне всё же перевернуться?

– Да уж сделай милость, такое выражение твоей физиономии меня смущает!

– Всё ещё?

Мягкая, немного похожая на фланель ткань простыней не скользила, это было тоже приятно.

– Удобно?

– Хоть всю ночь так!

– Ну ладно, никто тебя за твой язычишко глупый не тянул…

Первый орган легонько скользнул, острым кончиком, по разведённым бёдрам Дэвида – сначала по одному, потом по другому. Дэвид погасил стон в очень удачно лежащей подушке.

Уже два острых кончика-стрелочки скользнули вдоль позвоночника – Диус навис над ним, жарко нашёптывая куда-то в затылок что-то очень пошлое на центарине, потом скользнули по бокам, обвивая распластавшееся под ним тело, встретились на груди, проскользнув друг по другу крест-накрест, пощекотали соски, потом вернулись на спину, обвили предплечья. Дэвид приподнял бёдра, пропуская два нижних, устремившихся жадно оглаживать низ его живота.

– Всё-таки у вас, конечно, крайне обеднённая конструкция…

– Да, я уже много, много раз признал, что вы физически куда совершеннее всех рас, какие мне известны! Но мужчинам, разумеется, лесть в интимном плане не надоедает…

– Будто тебе известен в этом плане кто-то ещё! Хотя меня, естественно, не так чтоб огорчает, что не известен…

– Я изучал анатомию, ревнивец проклятый! Я же не припоминаю тебе тех девочек на Центавре…

– Первый уровень, ревнивец проклятый! Эти «девочки» были поопытнее меня!

– И что, тебе правда так сложно было синхронизировать их… хотя бы до второго уровня? Вроде, девочки были вполне…

– Ну да, как будто ты ещё в девочках что-то понимаешь! Чёрт, и ведь рот тебе уже не заткнёшь, теперь если рот занят, примешься болтать у меня в голове…