Еще были важны показания Эдит – после нескольких дней молчания она рассказала о пузырьке. Важно ли это? Кардинально важно! Это меняет всю картину и распутывает явные противоречия. Он едва затронул этот вопрос в разговоре с Солтом. Сначала он хотел как следует обдумать его, и в предрассветные часы, когда сон не шел к нему, перед его глазами крутились разрозненные части головоломки и послушно вставали на свои места.

В четыре часа он включил торшер возле кровати и взял последнюю анонимку, полученную доктором Фейфулом. Он внимательно перечитал ее. Она занимала свое место в головоломке, и оно было более значимым, чем предполагал автор письма. Когда он выключил свет и снова лег на подушку, у него уже было решение. Оставалось еще найти место для пары частей головоломки, чтобы догадки стали явными фактами, но это можно сделать завтра. А сейчас у него было решение. Он разоблачил убийцу. И его гнусные дела.

Он встал рано, проспав всего пару часов. Но, тем не менее, он чувствовал себя свежим, словно проспал всю ночь. После вчерашней усталости у него открылось второе дыхание. Хотя инспектор не обвинял себя в смерти Хетти Пэрк, он не мог забыть предчувствия, возникшего у него после ее допроса.

Сегодня была среда, он вел это дело уже пятый день, а на горизонте уже маячило окончание расследования. Но предстояло еще немало дел. Нужно увидеться с доктором Фейфулом, показать Ренни письма и запустить план, который он придумал этой ночью. Доктор шел первым в списке. Во время завтрака инспектор набросал план дня Солту, но не углубляясь в подробности. Перед девятью часами он позвонил Лакландам. Кэрол ответила и выслушала краткие инструкции. Далее – звонок Карновски. Пардо был не уверен, сможет ли он застать актера дома в этот час. Однако тот был на месте и ответил ленным голосом. Судя по его интонации, можно было предположить, что он все еще находится в постели.

Следующим шагом был визит к Фейфулу. Инспектор собрался выйти, оставив Солта в «Лебеде и переправе» на случай поступления каких-либо новых сообщений касательно аутопсии Хетти. Но тут доктор сам пришел в гостиницу.

– Я собирался увидеться с вами, – сказал Пардо, пододвигая гостю стул.

– Я так и подумал, и когда я начал утренний обход, мне пришло в голову, что я первым могу прийти к вам. Как вы, должно быть, знаете, на вчерашний вечер у меня нет ни малейшего алиби.

Последнее замечание было высказано внезапно и словно напрашивалось на немедленный ответ. Но вместо этого Пардо задумчиво посмотрел на доктора, присмотревшись к суровым морщинкам вокруг его усталых глаз. «Плохо спит, – подумал инспектор, – как и все, втянутые в это чертово дело». Вслух же он сказал:

– Почему вы думаете, что я должен об этом знать?

Доктор пожал плечами:

– Я же проезжал через весь Буллхэм не в шапке-невидимке. Да и вы видели Костера.

В его голосе не было вопросительной нотки, так что Пардо принял его фразу как констатацию факта.

– Да, конечно, я видел Костера. И он сказал, что вы перевязали ему руку.

– Этот дурень на заслуживает лечения, – выпалил Фейфул. – Не удивлюсь, если он потеряет и ее. Он все делает только хуже. В субботу я наложил ему нормальную повязку, но когда вчера я увидел его, на нем была перепачканная грязная тряпка. Я сказал ему все, что думаю, и он насупился, как черт. Не хотел, чтобы я снова наложил ему повязку, ведь она мешает работать. И какая же работа у этого ленивого увальня? Не сомневаюсь: как только я отвернулся, он наверняка сорвал мою повязку и обернул руку очередной тряпкой.

Пардо с интересом слушал, и как только Фейфул сделал паузу, инспектор сказал:

– Доктор, в какое время вчерашнего дня вы видели Костера?

– В половине шестого. Я зашел сначала к нему, так как у меня было еще много пациентов, а этого гуляку позже можно было не застать, – угрюмо улыбнулся доктор.

– А во сколько вы покинули Буллхэм?

– Разве я не говорил, что у меня нет алиби? – сердито заметил врач. – Ни малейшего. Половина детишек Буллхэма заболела корью, да пятеро Локков, так что я справился только после семи. На обратном пути меня застигла буря. Последний пункт моего обхода – дом миссис Элдер, можете спросить у них, когда я там побывал. Но после этого у меня начались проблемы с двигателем, иначе я успел бы добраться домой до того, как дождь разбушевался.

– Спасибо, доктор. Не думаю, что я настолько заинтересован хронометражем вашего пребывания в Буллхэме, как вам это представляется. Я знаю, что вчера вы там были, но меня не так сильно беспокоит ваше алиби…

– Ну, вы же должны уточнить, – перебил его доктор, голос которого теперь стал добродушнее. – Разве я не был обвинен в предыдущем убийстве еще до того, как оно произошло? А теперь какой-то маньяк убил эту бедняжку в то же самое время, когда я был там. Вы можете быть уверены, что все это не случайно.

– Возможно, – ответил Пардо. – Но думаю, вы знаете, какое большое значение мы придаем тем письмам. Через минуту я перейду к ним. А сейчас я собираюсь сказать прямо, так как знаю, что вы понимаете, что все сказанное будет конфиденциально.

Фейфул внимательно посмотрел на Пардо, и теперь в его взгляде не было раздражения. Даже стоявший в стороне Солт удивленно уставился на инспектора.

– Полагаю, что все, сказанное мне до этого, также было конфиденциально, так что немного дополнительной информации ничего не изменит, – ответил врач. – Но не нужно возлагать на меня ответственность и сообщать мне имя вашего убийцы – сейчас для меня это будет слишком сложно!

– Значит, теперь вы уверены, что это один убийца?

– А вы? – парировал доктор, приподняв бровь.

– Боюсь, если я скажу вам это, то возложу на вас слишком большую ответственность, – добродушно отшутился инспектор. – Не будем об этом. Вам я хотел сообщить другое. Под телом девушки мы нашли ношенную повязку.

Он кивнул Солту, и тот отпер ящик и протянул повязку Пардо. Инспектор передал ее Фейфулу.

– Надеюсь, вы сможете сказать, эту ли повязку носил Костер, когда вы видели его в понедельник?

Склонившись над тряпочкой и крутя ее между пальцами, врач покачал головой.

– Нет, он носил не эту. Его самоделка была лишь куском тряпки. А эта, как вы видите, сделана из обрезка старой хлопчатобумажной перчатки.

– Понимаю. Но это делает все еще занятнее. Потому что если он убил девушку, то в этой повязке нет никакого смысла.

– Но смысл есть! В понедельник Костер не хотел, чтобы я перевязывал его руку, и я был уверен, что он собирался сорвать повязку, как только я уйду. Допустим, позже он смастерил повязку из перчатки?

– Но когда мы видели его, он носил вашу повязку, – напомнил инспектор.

– Конечно. Он же потерял свою, заметил пропажу слишком поздно и не стал возвращаться и искать ее. Поэтому он вновь повязал мои бинты.

– Его повязка выглядела профессионально, – задумчиво отметил Пардо.

– Миссис Селби служила в пункте неотложной помощи, – кратко ответил Фейфул. – И кое-что еще. Если Костер хотел задушить девушку, ему пришлось бы снять бинты.

– Верно. И это переносит нас к следующему пункту. Можете ли вы сказать, с точки зрения медицины, мог ли Костер задушить девушку, учитывая состояние его руки?

Доктор на мгновение задумался.

– Да, – наконец ответил он, – конечно, он мог это сделать, несмотря на боль и риск разбередить рану. Большой палец служит чем-то вроде рычага, так что для удушения руками требуется именно он… – доктор прервался, сделал глубокий вдох и продолжил: – Однако жаль, что мне не представилась возможность взглянуть на его руку тем вечером, после того как умерла девушка. Может, были какие-нибудь симптомы. Но, как я только что сказал, использование повязки означает, что убийство было преднамеренным. И должен сказать, мне это кажется нехарактерным для Костера. Я могу представить, как он убивает в порыве импульса, но не действуя по заранее составленному плану.

– В этом я полностью согласен с вами.

Наступила недолгая тишина, а затем инспектор, внезапно оставив тему о Джордже Костере, посвятил доктора Фейфула в свои планы на утро.