Бывшие солдаты вермахта и люфтваффе, словно убежденные «стахановцы» пахали днем и ночью, «ненавязчиво» подгоняемые строгим конвоем, в слабой надежде завершить текущую пятилетку за три дня. И хотя бы частично искупить свою вину перед русским народом. А заодно, заработать шанс на досрочно-условное освобождение. Предположительно, именно по этим причинам здание нашей казармы было построено очень добротно, качественно и на славу.

«Перековавшуюся» на гостеприимном Урале немчуру после окончания войны почти сразу отпустили на историческую родину.

Итак, усилиями гитлеровских «шабашников» наша казарма представляла собой стандартный образец саксонско-тевтонского народного зодчества в самом лучшем его проявлении. Опустим, что в здании были пятиметровые потолки, всевозможные грандиозные арки, идеальные мраморные полы в туалетах и огромные окна с метровыми подоконниками.

Что любопытно, окна легко открывались и зимой и летом. Их фрамуги никогда не перекашивались, в отличие от окон в казармах более поздней постройки, возведенных уже руками строителей коммунизма. Также в «немецких» казармах было достаточно много удивительных, но приятных мелочей, которые исправно функционировали, несмотря на преклонный возраст.

А еще была грандиозная, но тоже не менее старая и помпезная лестница с широкими ступенями и старомодными перилами. Чтобы подняться по ней на второй этаж, было необходимо затратить пару минут из своей «быстротекущей» жизни.

Пока командир роты совершал чинное восхождение по замечательной лестнице с благой целью величаво прибыть в подчиненное ему подразделение, дневальный на тумбочке… да и вся рота в целом, отчетливо слышали неумолимое приближение любимого отца-благодетеля.

Спрогнозировать его настроение и… последующее поведение было вполне реально. Причем, с большой  долей вероятности.

Эхо виртуозных и многоэтажных ругательств, изрыгаемых «дорогим» Нахреном, гулко разносилось по лестничному пролету. Эхо многократно усиливалось в акустической модуляции, хаотично отражаясь от фундаментальных стен и добротных перекрытий, приобретая наиболее угрожающие нотки. Именно по интенсивности звуковых колебаний, а так же по амплитуде и частоте вибрации, можно было определить текущее настроение капитана Хорошевского. Некоторым курсантам удавалось определить свою судьбу на ближайшие пять суток… грядущих лет… ибо в зависимости от эмоционального состояния Нахрена, ребята резервировали место дальнейшей службы в качестве офицера ВВС.

Итак, Нахрен поднимался по лестнице.

Дневальный на «тумбочке» у входных дверей непроизвольно напрягся. В предчувствии получить пару внеочередных нарядов, курсант лихорадочно подтянул поясной ремень и смахнул пилоткой символическую пыль с сапог.. Дневальный по роте мгновенно вспоминал все свои прегрешения: вольные и невольные.

Остальные курсанты, не будучи намертво прикованными дисциплинарной цепью к «тумбочке» дневального, поголовно испытывали острый приступ «медвежьей болезни».

Пацаны наперегонки ломанулись в туалеты казармы, лелея в душе смутную надежду занять пустующую кабинку.

Основная масса курсантов, затаив дыхание, плотно облепила массивные колонны, поддерживающие тяжеловесные своды арок, которые отделяли спальное помещение от центрального коридора. Все приняли максимально обтекаемый вид, стараясь придать своим лицам бежевой оттенок в соответствии с колером известки на побеленных стенах.

Лишь один человек хаотично метался по спальному помещению. Провокационно грохоча сапогами и привлекая внимание бесноватого Нахрена не только к себе, но и к доброй сотне ребят, затаившихся в помещениях казармы, одинокий курсант 45-го классного отделения представлял реальную опасность. Это был незабвенный Петрович. Петрович в состоянии неконтролируемой паники –  само по себе, достаточно опасное и непредсказуемое явление. (см. «Петрович и дерево»)

Накануне «ротный письмоноша» вручил  Петровичу серенькую бумажку под названием «Извещение». Парню исполнилось восемнадцать лет и заботливая мама выслала дорогому сыночку огромный фанерный ящик, битком набитый всевозможными вкусностями, чтобы единственный и неповторимый Артурчик смог достойно отметить совершеннолетие, порадовав сослуживцев.

Получив долгожданную посылку из Пензы, сияющий Петрович торжественно собрал личный состав 45-го классного отделения на долгожданное пиршество. И только «пензюк» приоткрыл заколоченный ящик, как случилось то, что случилось: «К нам приехал, к нам приехал, Володя Нахрен, дааа-раааа-гоой!»

Перепуганный вусмерть Петрович в растрепанных чувствах метался по спальному помещению, повторяя траекторию элементарной частицы при броуновском движении. И метался бы вплоть до факта неизбежного «палева», если бы киевлянин Лелик беззлобно не рыкнул на Артура, приведя нерешительного «пензюка» в относительное просветление.

Определившись с направлением спасительного бегства, Петрович не придумал ничего лучше, как поставить фанерный ящик на проходе в спальном помещении, то есть на самом видном месте. Совершив непростительную глупость, впрочем, вполне прогнозируемую для вечно суетливого и слегка подтормаживающего  «пензюка», Петрович примкнул к ребятам «а-ля-атланты и кариатиды».

Судорожно прижавшись к массивной колонне между Леликом Пономаревым и Витей Копыто, Петрович зажмурил глаза. Все замерли. В казарме наступила тревожная тишина.

Хлопнула массивная входная дверь. Разъяренным тигром, Володя Нахрен ворвался в роту.

Донеслось монотонное бубнение – дневальный пытался доложить стандартную «молитву» об отсутствии происшествий.

– Бубубубу-бу! Бубубубубубу….

Раздался звериный рык!

– Твою мать… бардак и срач! Где личный состав? …на хрен! Почему не так стоишь?! Подшива несвежая! Рожа наглая! Щетина небритая! Сапоги в гармошку! Бляха на ремне тусклая! ХБ ушитое! Ремень висит на яй*! Штык-нож не на четыре пальца от бляхи! Полы не натерты… Два наряда вне очереди! Сгною на «тумбочке» … на хрен!

– Бубубубу-бу-бу-бу…

– …Три наряда…на хрен, чтоб не оправдывался! Все устранить и вылизать! Чтобы блестело, как у кота яй*… на хрен! Быстро!!!… на хрен! Перестань мямлить! Пять нарядов… на хрен! …. УУуууу!!!.... на хрен!

Не переставая злобно гундеть, капитан Хорошевский двинулся по центральному коридору в сторону своего кабинета. По мере его продвижения по «взлетке», курсанты, плотно прилипшие к огромным колоннам с обратной стороны от центрального коридора, плавно и неслышно передвигались в «мертвые» зоны, недоступные зоркому взгляду раздраженного командира. Верне,  не передвигались, а… перетекали, словно жидкость.

Мы чутко ориентировались в пространственном положении офицера по звукам его шагов, по отголоскам эха бесконечных ругательств, а так же по тени, отбрасываемой капитаном, которая зловеще скользила по начищенному до зеркального блеска полу.

Мрачная тень капитана Нахрена проследовала помещение 45-го классного отделения и должна была свернуть в перпендикулярный коридор казармы, а мы приготовились вздохнуть более-менее свободно… Но ротный заметил внушительный ящик из желтой фанеры, который стоял прямо на входе в спальное помещение.