― Кто прошлое помянет, тому сам знаешь. Ну да ладно, пустое это. Ты мне скажи, откуда ковры у тебя, что на воротах висели? Лет пять назад, я в Рязани бывал, бухарский купец свой товар распродавал, его ковры в треть величины твоих были. А он, своим богом божился, что больше сажени в ширину не делают.

  ― Хороший ты человек, Игорь Васильевич. Тебе одному скажу, ― Захар выдержал паузу и в полголоса, чуть ли не на ухо сообщил тайну, ― один ковёр княжна распорядилась продать, ибо у нас их с завтрашнего дня начнут ткать. Механизмы заморские из самого Царьграда сегодня привезли, целых три сундука, большущие, что твоя телега. Во как.

  ― Так может, я продать попробую? Чем чёрт не шутит? Прости Господи. А с навара я отстегну, ― и заговорщицким тоном добавил, ― в чурбаке привезу, никто знать не будет.

  ― Только княжну предупредить надо, без неё никак. Я уж похлопочу, да и ты не забудь.

  В результате всех переговоров и тесных общений купца со старостой Самолвы, Игорь Васильевич, помимо мягких игрушек, повёз в Юрьев , который последние двадцать лет по настоятельному требованию ливонцев обзывали Дерпт, громадного размера ковёр. Проданный там из расчёта три веса золота за один вес изделия, шерстяное чудо сгорит от опрокинутой свечи во время богослужения. Но об этом событии пока никто из них и не догадывался.

  Через четыре дня после моего посещения Самолвы, в деревню, со швабскими переселенцами наконец-то добрался Воинот. Совершенно обессиленные от долгого перехода люди чуть ли не валились на землю. Из двух дюжин повозок к концу пути добралось чуть больше половины. Несчастный случай на переправе, падёж скота, дорожные трудности, и уже на въезде, когда до площади перед домом старосты оставалось с полверсты, три возка просто развалились.

  ― Приветствую, мой господин! ― Возглавляющий колону, слез с лошади и подошёл к Гюнтеру, ― я привёз людей, больных нет. Двадцать мужчин с жёнами и дети.

  ― Спасибо за службу, барон Берлихингер, ― Штауфен обнял своего земляка, хлопая по спине и одновременно оглядывая прибывших людей, ― а где Трюггви? Что случилось?

  ― Да как лучше сказать... датчанин со своими, пока там, на том берегу.

  ― Не понял, это в честь чего?

  ― За нами, на следующий день, из Дерпта выходил караван. Полусотню рабов охраняли наёмники, из местных. Трюггви не мог упустить такого шанса. В общем, мы сюда, а он на ту сторону.

  ― Понятно. Пошли, отдохнёшь с дороги, да расскажешь про свои приключения. Захар разместит людей, не переживай.

  Гюнтер с Нюрой уселись на надувные кресла, а Воинот устроился на лавке, положив перед собой на стол, на котором давеча был съеден кабанчик, потёртую дорожную сумку. Из угощения на подносе были выставлены яблоки и трёхлитровая, запотевшая, не иначе как с ледника, тёмно-зелёная бутыль. Павел разлил вино по кубкам, преподнёс напиток князю с княжной и отошёл в сторону, оставаясь в поле зрения Нюры и одновременно пользуясь тенью тента.

  ― Из Оломоуца я поскакал в Брно, там заночевал и через сутки был уже в Сухих Крутах, ― начал рассказывать Воинот, ― оттуда сопроводил купцов через Кроссенбрум до Вены. Весёлые такие ребята, думали, что раз попутчик, то можно за охрану не платить. Дальше начались приключения. По дороге в Грац на меня трижды нападали. Отравили заводного коня. Пока я отдыхал в лесу, набрасывали сеть. В харчевне во Фризах подсунули шлю... ой... прошу прощенья, госпожа. Познакомили с девицей, которая напоила меня сонным зельем. Да только жаркое у тамошней стряпухи оказалось никуда не годным. Зелье вместе с ужином осталось под забором, и тварь отдувалась по полной. Теперь будет знать, как связываться с настоящим швабцем.

  ― Верно говоришь, ― поддержал земляка Гюнтер.

  ― Понял Гюнтик, как с чужими девками знаться? ― высказала Нюра.

  ― По горной дороге добрался до Виллаха, а там, где с паломниками, а где и сам доскакал до Ливелея. На попутный корабль еле успел. Все бегут от кочевников.

  ― Лодочники дорого за провоз берут?

  ― Марку серебра отдал. Чёртовы венецианцы! Совсем совесть потеряли. Правда спал отдельно, и кормили хорошо. Рыба у них, пальчики оближешь.

  ― Не надо про рыбу, ― умоляющим голосом попросил Штауфен, ― где отца нашёл?

  ― В Равенне. Фаэнц к моему приезду уже пал, но мне сказочно повезло, я встретил своего давнего приятеля, Геца. Он-то и устроил аудиенцию через день по прибытию. Император принял меня как посла. Подаренную картину поставили напротив трона, он ждёт твоего возвращения.

  ― Так и сказал?

  ― Да. А когда прочёл послание, ― Воинот посмотрел по сторонам, нет ли лишних ушей, и продолжил, ― сказал, что ты единственный, кто бескорыстно предложил свою помощь. Ему сейчас очень тяжело. Я привёз пергамент.

  ― Давай.

  Воинот приподнялся с лавки, расстегнул сумку и вынул из неё тубус, в котором отвозил послание императору. Штауфен с жадностью схватил футляр и извлёк пергамент.

  'Я рад, что мой маленький Гюнтер наконец-то устроился. Новгородская княжна ― просто красавица. Жду тебя к себе с первенцем. По возможности, захвати с собой рисовальщика и те прекрасные меха. Сейчас ужасная погода и твоё письмо лишь подтвердило мои опасения. У властителя не может быть друзей, об этом говорили ещё древние, надеюсь, ты помнишь. Но у каждого правила есть исключения, каким был для меня верный Герман . Я буду рад, если у тебя окажется такой друг. Провинция Самолва должна стать форпостом наших восточных территорий'.

  ― Stupor mundi, ― пробормотал Штауфен.

  ― Что? ― переспросила Нюра.

  ― Удивление света. Отец всегда выкидывал фортели, от которых, хоть стой, хоть падай. Или он решил, что я один из его юстициев ? Нет, отец, у каждого свой путь и то, что у тебя 'ужасная погода' виноват ты сам.

  ― Не торопись с выводами, мой любимый муж. Я думаю, ― сказала княжна, ― надо дядю дождаться, он очень ждал этого ответа. Расскажи, барон, как ты собрал столько переселенцев?