Князь развернул второй пергамент с подробно нанесённой на нём картой, что бы ещё раз всё обмыслить. Икшильское епископство, занимавшее земли Талавы и Евсики со своей столицей в Риге было самым крупным. Сааре-Ляэнемааское епископство, на северо-западе. Ревельское и Виронское на севере под датчанами. Здесь Дерптское епископство. Расплодились волки!
- Завтра выступаем на Юрьев! - Объявил князь сотникам.
***
Невдалеке от селения Мамасты, как раз в том месте, где в прошлом году Свиртил обустраивал засаду, Кербет оставил своих людей. Посланная вперёд разведка чуть не напоролась на немецкий разъезд. Пришлось срочно уходить в лес. Подождав, пока конные кнехты скроются из поля зрения, Кербет пошёл осмотреться. Подкравшись к дубу, стоявшему у самого края большой поляны, переяславец увидел многочисленные палатки. По дороге к лагерю непрерывным потоком подходили сани с обозом, судя по говору - местные жители, а у замёрзшего ручья, только что поставили необычайно пёстрый шатёр. Рядом с ним крутились несколько девиц, периодически выставляющие обнажённые части своего тела на всеобщее обозрение. Смеркалось, от овражка до самого леса сновали немцы, громко разговаривали, жгли костры и собирали лапник. Сосчитать их количество из-за постоянного мельтешения не представлялось возможным. Вот к одной из палаток подошёл эст, что-то сказал караульному, и его тут же впустили. Спустя минуту, полог палатки распахнулся, и эст вышел в сопровождении рослого немца, державшего меч с болтающимися ремнями перевязи в руке и начавшего отдавать резкие команды. Ветерок стал поддувать в спину Кербета, и дальнейшее наблюдение становилось опасным. Вдруг псины в лагере есть, зачем рисковать?
'Тьма, не меньше', - отметил про себя Кербет, отходя от дуба.
Пройдя две дюжины шагов, опытный глаз бывалого воина приметил подрубленное прошлогоднее деревце слева от себя и отчётливую просеку, ведущую в сторону стоянки его отряда. Кербет ускорил шаг, хрустнул корочкой подмёрзшего снега и, едва различив посторонний щелчок, резко присел. Ловушка, поставленная на косулю, сработала. Острога с костяным наконечником пролетела в трёх пядей от него, вонзившись в пучок пожухлой травы, закреплённой на коре дерева. Кербет усмехнулся. Его дед, в своё время так же промышлял в лесах. На деревьях развешивал комки сена обмакнутые в солевой раствор, а напротив одного из них снаряжал самострел. Животное шло в подготовленную ловушку, лакомилось солёной травой и теряло бдительность. Именно при отсутствии опасности сохраняются ценные свойства хвостов оленей. Пахучая железа непотревоженного животного, расположенная на нижней стороне хвоста, выделяет особый секрет. Лучшего лекарства для заживления ран, приготовленного из этих желёз, Кербет не знал, вот только своими знаниями ни с кем не делился. Ещё раз оглядевшись по сторонам, переяславец продолжил путь.
- Дело плохо, - сказал Кербет, собрав свой десяток вокруг себя. - Рядом с нами, войско латинян стало лагерем, сотен десять, очень много лошадей. Знамёна сосчитать не смог, пальцев не хватило. Встанем затемно и с рассветом тикаем отсюда, надо князя известить.
- А коли, на дозор наскочим? - Спросил земляк Кербета - Валуй.
- Вукомир и Дичко самые лучшие из нас стрелки, прикроют отход, а остальные поскачут дальше, не останавливаясь, даже если голые девки обступят.
Среди десятка раздался смешок. Кербет умышленно разрядил обстановку. Разведчики, перекусив всухомятку, стали готовиться ко сну. Лошадей укрыли попонами, а для себя набросали еловых лап, создав подобие шалаша.
В семи верстах от них новгородский отряд Семёна готовил тайник с награбленным добром, дабы с утра налегке напасть на Мамасты, разорить деревеньку и двинуться в обратный путь к Самолве. Семён уже просчитал, что отправит в Новгород захваченных рабов под охраной Сазона и двух его братьев вместе с Домашем, а сам немного погодя всё же попытается напасть на городок. До сегодняшнего дня всё складывалось просто великолепно. Сопротивления им не оказывали, боеспособных мужчин в деревнях практически не было, и казалось, удача надёжно зажата в боевой рукавице. Главное - не разжимать руку. А золотой языческий божок в семь фунтов веса, завёрнутый в тряпицу и уложенный на дне седельной сумки - наглядное тому подтверждение. Это вчерашняя добыча, что будет завтра?
Ночное небо заволокло свинцовыми тучами, временно стихший ветер внезапно стал набирать силу, появившиеся снежинки вихрем закрутились в воздухе, а потом всё успокоилось, и до самого восхода солнца снег валил хлопьями. Семён проснулся одним из первых. Выбрался из шалаша, попутно растолкав спящих вповалку новгородцев, и обомлел от увиденного. Прямо на его глазах, здоровенный мужик в одежде, сшитой из шкур, душил караульного. Возле второго шалаша уже собрались незнакомые воины, выставив вперёд копья и готовые пронзить всякого, кто поднимется на ноги. Украдкой взглянув на лошадей, Сёмён сказал про себя: 'Проспали, сучьи дети' и заорал:
- Тревога! Все ко мне! Враг в лагере!
Ещё была возможность отбиться и, бросив добычу, ухватившись за гривы лошадей, выбраться на запорошенный снегом лужок, а оттуда на дорогу и бежать без оглядки. Половина поляжет здесь, но остальные смогут спастись. Минутой позже этой возможности уже не будет. В сторону Семёна полетело несколько копий. Черниговец кувыркнулся, подхватив со снега длинную щепку, через мгновенье оказался на ногах, как раз напротив полузадушенного часового и одним движением в прыжке вогнал деревяшку в глаз здоровяку. Если бы на месте часового стоял простой новгородец, то Семён не стал бы так рисковать, но своих 'волчат', он был готов защищать как собственных детей. Поверженный враг ещё падал, а подхваченная Семёном рогатина караульного уже взвилась с земли, найдя новую жертву, разрезая остро отточенным краем горло близстоящего чудинца. Путь к лошадям был открыт. Чёрт с ним, с седлом - можно обойтись, но перемётная сумка в шалаше? 'Я успею', решил Семён, бросился вправо, сбил в сторону неуклюжий тычок вил, рубанул рогатиной по рукам ещё одного и споткнулся. Под коленкой стало нестерпимо больно. Превознемогая боль черниговец поднялся и странно завыл. Сначала тихо, а затем настолько пронзительно, что, услышавши его подражательный вой, волки прижали бы уши. Не будучи стреноженными, лошади от испуга встрепенулись и ломанулись в сторону лужка. За это время часть новгородцев успела проснуться, а в окружённом шалаше раздались вопли умирающих. Чудинцы стали тыкать копьями сквозь наброшенный лапник и окровавленные наконечники, исходившие паром, каждый раз вонзались в человеческую плоть.
Семён потрогал рукой под коленкой. Сухо. Значит, просто ушиб. Кто-то метнул дубинку и попал наудачу. Только беда не приходит одна. Через секунду кривоватая стрела с костяным наконечником воткнулось в его спину, и рубаха стала жадно впитывать кровь. Обидно, он, прошедший десяток битв, оказался в положении загнанного раненного зверя без возможности вырваться из ловушки. И кем раненый? Ополченцами-чудинцами, едва умевшими обращаться с оружием.