Трынь, брынь! - Застучали камушки в пустых консервных банках из-под тушёнки, подвешенных на толстой рыболовной леске.

  Гриня с испугу дёрнулся - банки ответили участившимся перезвоном - и замер, как крыса, попавшая в ловушку. Тихо стоявшие и жующие найденную под снегом растительность лошадки встрепенулись, жеребец Гюнтера заржал и стал бить копытом. Псковчанин попятиться назад и, встав на ноги, ломанулся через камыш, потянув за собой тройной крючок с леской. Если кто видел, как хулиганы привязывают к хвосту несчастного животного пустые консервные банки, а затем отпускают его, то поймёт, какой шум сопровождает это непотребство. Гриня бежал, как обосравшийся кот, волоча за собой средства сигнализации, и непонятно чего он боялся больше: наказания атамана или постоянного трезвона за спиной, который не смолкал, а становился всё громче.

  - Куда прёшь, щёнок? - Приглушённым, картавым голосом заскулил атаман, прятавшийся за толстой осиной. - Спалить нас хочешь?

  Но шорник-недоучка ничего не слышал. Из его горла вырывалось только одно слово, оглашая всю округу на несколько вёрст:

  - Бесы! Бесы!

  Эхо в ответ подсказывало, что надо делать, и Гриню не пришлось упрашивать дважды. Проскочив мимо своих подельников, он споткнулся, растянувшись во весь рост и стукнувшись головой обо что-то мягкое - зажмурил глаза, а когда раскрыл, то перед собой увидел старый трухлявый пень, который при лунном свете казался маленьким старичком с моховой бородой и одним глазом. Тело Грини само подпрыгнуло, а ноги понесли в обратную сторону, в то самое место, откуда он начал стайерский забег.

  - Ааа! Леший!

  Трынь, брынь, - звучали банки.

  Тут уже и разбойники струхнули. Атаман углядел, как за спиной шорника подпрыгивают, пытаясь его догнать какие-то предметы, подсвеченные ярким лучом, и душа ушла в пятки. Про мешки с добром, сложенные у саней, как-то позабылось, и вместо того, чтобы бежать, укрываясь в рощице острова, псковские дезертиры бросились к палаткам у берега озера, к людям. Подумаешь, ограбить хотели - так не ограбили же, и у них хоть какая-то защита от нечисти в виде языков пламени и ярко-белого луча.

  Гриню сбили с ног возле костра. Леска с банками зацепилась за кустарник и оборвалась за пару секунд до этого, прекращая звон. За ним выскочили обезумевшие пятеро псковчан и, рухнув на колени, прикрывая глаза от света фоноря заголосили:

  - Христа ради, спасите!

  Дезертиров быстро связали, и, усадив захваченных у огня, я начал допрос. На спине у самого молодого из них торчал крючок с оборванной леской, и он вздрагивал при каждом шуме доносившимся из леса. Остальные хоть и боялись, но открытого страха уже не показывали.

  - Кто такие? - Спросил я.

  - Псковские мы, купца... Травкина люди. - Придумал на ходу атаман разбойников.

  Травкина в Пскове многие знали. Прозвище сие он получил за попытку продать в прошлом году испорченное вино, превратившееся в уксус. Событие тогда приобрело широкую огласку в городе, и самого купца ждали серьёзные неприятности, если б не заступничество его покровителя Твердилы. Но слов из песни не выкинуть, и после недельной отсидки в порубе, купца по имени более не кликали - только по прозвищу. Об этом случае мне ещё рассказывал Игорь Васильевич, сообщив, что в приказчики к Травкину более никто не идёт, так как оболгал их купец, себя выгораживая.

  - Во как? Какая удача. Значит, вы и приказчика его Калистрата Фёдоровича знать должны?

  - Конечно, знаю, - подтвердив слова кивком головы, сказал атаман.

  - А брат его, Веня, вернулся уже из Владимира?

  - Не, как уехал, так и не было от него вестей.

  - Я ж про удачу не зря упомянул. Травкин мне серебра задолжал. Целых пять пудов. Вот с вас я должок и получу.

  - Не Травкина мы! - Стал оправдываться атаман. - Ушли мы от него.

  - Это уже без разницы. Не было у купца приказчика Калистрата Фёдоровича с братом Веней. Я их только что выдумал. Проверял тебя. Тать ты и врун.

  Слушавшая допрос Нюра усмехнулась и, указав пальцем на атамана разбойников, приказала:

  - Астрид, убить.

  Шестопёр Астрида мелькнул в воздухе и угодил точно в висок псковчанина. Атаман замертво рухнул на снег, не издав и звука.

  - Следующий, кто соврёт, - прокомментировала Нюра падение тела, - ляжет с ним рядом. Только я не такая ловкая, с одного удара могу и не убить, а вот с двух - точно.

  - Это всё он, мы не хотели! - Заговорил мужичок, поглядывая слева от себя на труп своего предводителя, - он и Гриню избил. А он пацан ещё, пятнадцать годков.

  - Начнём сначала. Кто такие?

  - Я с Полонища, Никифором звать, - продолжил мужичок, - Гриня на Завеличье живёт, у Мирожского монастыря, Степан и Фима с Остролавицкого конца, а Еремей-немой вообще неизвестно откуда. То Горислав знал, но его уже не спросишь.

  - Как здесь оказались?

  - На вече Изборск освобождать звали - я пошёл. А кровушку за князей с боярами пузатыми лить, да мошну их безразмерную серебром набивать - не хочу. Такого насмотрелся, что воротить стало. Тут Горислав и позвал с собой, мол, айда домой. Досель дошли, а Горислав говорит: 'Не гоже нам с пустыми котомками возвращаться, возьмём свою долю здесь'. Вот и взял сполна свою долю.

  - Что ж ты от него домой не ушёл?

  - Боялся.

  Остальные рассказывали душещипательные истории о том, как атаман, чуть ли не под страхом смерти заставил их заняться разбоем, а они, несчастные овечки, только волю его исполняли. Утром, когда я с Астридом пошли проверять стоянку разбойников, то обнаружили четыре закоченевших женских трупа с колодками на шее. Раздетые догола девушки просто замёрзли в землянке. Астрид сожалея, покачал головой, а я вернулся и зарезал пленников. Всех, кроме немого Еремея. У него не было возможности сообщить о девушках, хоть и показывал он мне четыре пальца на связанных руках, да я его не понял.