Спустя две недели, после оставления сгоревшей деревеньки на озере Долгом, новгородцы вышли к Низовицам, расположенным в десяти верстах от Чудского озера, оставляя болота Чистого мха и реку Желчу слева от себя. Здесь заканчивались границы земель, с которых Строгану разрешалось собирать дань. Пополнения отряда за счёт местных жителей не произошло, пришлось изменять планы. Дальше, следуя по льду Желчи можно было выйти к погосту Ремда, но там начинались Орденские земли. В Низовицах боярина ждала первая удача за весь убыточный поход. Охотники не успели попрятать приготовленные на продажу шкурки, вследствие того, что были на промысле, а весть о разорении соседей не дошла по вине непогоды. Семён грамотно обложил пять дворов своим конным отрядом, согнал женщин, стариков и детей в один дом. Строган в это время дал команду выносить всё более-менее ценное добро на улицу. Целых два возка сумели наполнить одними шкурками. Ещё один продовольствием, но боярину показалось этого мало.

  - Вытаскивайте всех женщин и детей! Продадим в Новгороде. Деревню сжечь!

  - Не позволю, - возразил Домаш. - Нельзя людей трогать, они уплатили данью с лихвой.

  - Да? А дюжина погостов, - брызжа слюной, завопил Наездинич, - с которых я ничего не получил? Они заплатят за них!

  - Строган, когда ты спалил Ореховцы, ты уже перешёл дозволенную черту. Но там староста отказался платить. Здесь дань получена, отзывай людей. Не гневи Бога. Есть Закон, и нарушать его, я не позволю.

  - А вымершие Лосицкий и Быстреевский погосты Шелонской пятины , которые твой братец два года назад чуть ли не с землёй сровнял, это как, по Закону?!

  - Нет, там другое, тебя там не было. - Неубедительно начал возражать Домаш. - Так надо было сделать.

  - Конечно, надо было, - передразнил Строган. - Ладно, я отзову людей, пусть все знают, что Наездиничи милосердны, но Семён пойдёт собирать дань дальше. Можешь идти с ним.

  - Куда? Может, - с издёвкой пошутил Домаш, - в Юрьев?

  - Куда скажу, туда и пойдёт. Семён! Живо ко мне!

  К боярину подскакал Семён, остановив коня в полуметре от спорящих новгородцев.

  - Слушай меня внимательно воевода. Я со своими холопами увожу рухлядь, а ты с остальными пойдёшь дальше, вниз по реке.

  В этот момент из дома стали выводить женщин с детьми, и Твердиславович не выдержал, стукнул пятками в бока своего коня, посылая скакуна вперёд, остановить преступный приказ. Не обращая на это внимания, Строган продолжил.

  - Твоя цель Изменка, это деревня паромщиков. Иди по льду озера, как показано на этой бересте, - боярин вынул из сумки берестяную карту и протянул её Семёну, - там дождёшься рябого Витька, он покажет тебе тайный знак, клеймо на куске кожи. С ним будет рыцарь Рихтер и наёмники, он поможет тебе захватить Самолву. Домаша, если пойдёт с тобой, можешь убить в любой момент. Пять гривен за это получишь, но сделай это без свидетелей.

  Семён промолчал. Гривны были нужны, но уподобиться убийце черниговец не хотел. Не вязалось это с его понятиями воина. Однако и слова 'Нет' он не сказал.

  - Заканчивай здесь. Смердов можешь оставить. Собирай людей. Уходим.

  Этим же утром, дружины Александра и Андрея Ярославовичей вошли в Псков. Город взяли тёпленьким, без боя и практически без кровопролития. Воинот провёл в кремль отряд из двадцати литвинов Свиртила в одеждах крестоносцев, которые по-тихому сняли всю охрану и заперли в порубе двух братьев-рыцарей, забрав предварительно пару рогатых шлемов, подаренных ещё в прошлом году Гюнтером. Пока суд да дело, швабец проник в комнатку с архивом и вынес с собой копию грамоты, любезно предоставленной Штауфену, на право владеть землями Самолвы. Теперь, Гюнтера нельзя было ни в чём заподозрить. Служащий архива, помогавший отыскать пергамент, нечаянно слетел с лестницы и сломал себе шею. Псков проснулся освобождённым, и самое интересное, что горожане не ощутили разницы, вернее, по началу, даже не поняли, что поменялась власть. Булочники пекли хлеб, молочники повезли на рынок молоко, рыбаки утренний улов, а стражники на кромских воротах продолжали нести караульную службу. И лишь когда малая дружина князей стала подъезжать со стороны Охабня к кремлю, псковчане забеспокоились. Ливонцы просто проморгали внезапное нападение, будучи уверенными, что все военные силы Северной Руси находятся на южных рубежах. Кто их заверил в этом - до сих пор не известно.

  Окрылённые успехом князья принялись наводить в городе порядок. Полетели головы предателей и сочувствующих старой власти. В городском порубе стало не продохнуть от количества людей. Дети подозреваемых в измене бояр были отправлены в Новгород. Но главного, а именно богатой казны, князья не обнаружили. Взволнованный начавшимися репрессиями и экспроприацией продовольствия, народ Пскова собрал вече. Как ни радостно было освобождение от оккупантов, но наличие князей с дружинами в городе стало тяготить. Псковчане хотели самостоятельности, как в прежние времена, и когда полупьяный молоденький боярин в окружении своих друзей заорал:

  - На запад! Немца бить!

  Все тут же подхватили клич. Это только и надо было Ярославичам.

  Псковское ополчение собрали за двое суток. Пять сотен человек, из которых только шестая часть имела оружие и кое-какую амуницию, влились в объединённую армию князей. Торжественный молебен, проведённый по случаю похода воодушевил русскую рать. Сплошной колонной войска двинулись на запад, к Изборску, где два года назад, псковчане потерпели сокрушительное поражение от немцев. Для Пскова, это было, как получить назад отобранную банком по ипотеке квартиру, когда чувства превосходства и вседозволенности с немалой долей злорадства перехлёстывают через край, а униженные банкиры рвут на себе волосы и посыпают голову пеплом, не понимая, как такое могло случиться.

  Ливонский гарнизон Изборска, состоявший из сорока кнехтов и одного рыцаря, драпанул ещё до полудня, когда русской рати оставалось пройти до полувосстановленной крепости городища чуть больше пяти вёрст. Бежали в такой спешке, что оставили овёс в яслях конюшни и большую часть награбленного добра, не уместившегося на сани. По дороге бросили и их, так как охромевшая лошадь не в силах была тянуть украденное. Страх расплаты за все издевательства принесённые русской земле, гнал ливонцев вплоть до Изменки.

  Остановившись на Жеравьей горе, князья провели смотр воиску. Александр располагал тремя сотнями конной дружины, из них около ста гридней прекрасно обученных и экипированной по последнему достижению оружейной мысли. Сотней конных лучников Бата Сухэ и четырьмя сотнями новгородского ополчения, в основном пеших, под предводительством бояр: Пахома Ильича, Сбыслава Якуновича, Гаврилы Алексича и Михайлы Сытинича. Впрочем, назвать новгородцев ополчением не поворачивался язык по двум причинам. Это были наёмные вои бояр: ушкуйники, шестники, кмети, даже вооружённые смерды и бывшие пленные; а вторая причина заключалась в том, что совет города не давал добро на созыв покрута (ополчения). Так сказать, исключительно личная инициатива. Сотни стояли в ровные линии: в первом ряду мечники, за ними три ряда копейщиков с невероятно длинными копьями, четвёртая шеренга сплошь вооружена топорами с гранёным штыком на двухметровых топорищах, а в пятой арбалетчики с ростовыми павезами. У каждого отряда два десятка конницы со своим стягом, укомплектованный обоз (на каждый десяток санки) и лекарский фургон. Все воины в шлемах с бармицей и кольчугах до коленей, на ремнях ножи, обуты в сапоги. Десятники имеют бриганту, поножи и наручи. Фактически, на первый взгляд, сборные боярские дружины были довольно могучей силой.