Иннокентий ловко подбросил монетку большим пальцем руки, поймал её и положил на стол ребром, покатывая насечками гурта по деревянной поверхности.

  ― Алексий, всё это хорошо. Наличие монет укрепляет власть, но где взять серебро для чеканки? Допустим, князь издаст указ, по которому, любой житель сможет принести своё серебро и получить взамен готовую монету, за вычетом одной пятидесятой от веса. Кто возьмётся чеканить, и понесут ли люди свои богатства?

  ― Вам известно, что я ездил в Моравию. Сейчас, там полным ходом идёт разработка восьми шахт. Долевое участие Гюнтера Штауфена позволяет получать около девятисот пудов серебра. Два раза в год, слитки будут отправляться морским путём в Орешек, оттуда в Новгород, ну а затем в Смоленск, где ювелир Барух и станет чеканить. Поначалу, конечно, возникнут сложности, но, думаю, со временем всё утрясётся.

  ― Не утрясётся! ― Воскликнул Ермоген. ― Думай, что говоришь. Я не позволю иудею заниматься чеканкой княжеской монеты.

  ― Да какая разница, какого вероисповедания ремесленник?

  ― Чеканкой должны заниматься мы! И только мы. Люди должны доверять новой монете, быть абсолютно уверенными, что она соответствует всем утверждённым параметрам. А это сможет гарантировать только церковь. Ты же предлагаешь, прямую дорогу в никуда. Иудей уже через год, станет делать их более лёгкими, а затем и вовсе порченными. Знаю я их подлое племя, там, где есть выгода, своего не упустят.

  ― Да уж, приехали. Ваше Преосвященство, никто в мире, не заинтересован в том, чтобы Русь укреплялась. Я просто предложил свой вариант помощи. Решать вам. В сундуке серебра на сто гривен. Это десятина с моих земель за три года. Большего я не готов платить.

  Монеты вновь оказались под крышкой сундучка, Иннокентий запер его на ключ и мы отправились спать. Если уж Ермоген не понимает, какие выгоды ему были предоставлены, стараясь взять под контроль монетное производство и получать свой "Schlagschatz" , то, что говорить об остальных?

  Утро следующего дня ушло на подбор очков для епископа. Ещё вечером, я заметил, что Ермоген сильно щурился, когда рассматривал мелкие детали. Сначала я предложил ему посмотреть через увеличительное стекло на ползущую гусеницу, а затем, рассказал об очках. Обрадовавшись, что зрение вновь позволило читать, священник заявил:

  ― Я тут поразмыслил немного и пришёл к выводу, что Евстафию по силам взять под контроль монетное производство. Место для мастерской я ему выделю на Подоле. Пусть приступает к работе и нанимает мастеров по своему усмотрению. Но церковное серебро, он переделает в монеты бесплатно.

  ― Согласится ли Евстафий? Насколько я знаю, у него прекрасно отстроенное подземелье, места там предостаточно. Зачем строить отдельное здание?

  Ермоген посмотрел на меня особым, как смотрят на юродливого, с капелькой сожаления взглядом и развёл руками.

  ― Алексий, я понял бы, если твой вопрос задал инок или служка. Но от тебя... не ожидал. Власть с её князьями переменчива, лишь только церковь вечна. То, что выставлено на показ, не всегда есть суть. Мелочь будут клепать на Подоле, а всё серьёзное ― в надёжно укрытом месте.

  ― Ваше Преосвященство, извините, отстал от времени. Как-то об этом не подумал. Зато теперь, я знаю, куда надо везти золото, если всё будет удачно.

  ― Вот таким, ты мне больше нравишься. А то, нёс вчера всякую чепуху, Баруха в дело захотел взять. Думаю, и без моравского серебра, работы в этом году будет предостаточно. Я постараюсь уговорить епископов.

  Теперь мне стало понятно, почему Ермоген настаивал на производстве под своим контролем. Дело было даже не в новых технологиях и попытке насытить монетой княжество. Священника устраивало существующее положение дел. Он просчитал наперёд возможные варианты с драгоценным металлом и даже придумал, как его использовать с пользой для дела, а именно укрепления своего влияния. Что касалось изменчивости власти, с её приходящими и уходящими князьями, то и тут, он был прав. Вещи, которые ускользают от взгляда обывателя, лицо, наделённое властью, видит очень отчётливо.

  Ермоген уезжал в Смоленск, везя за собой четыре подводы с будущим монетным цехом. И как часто бывает, второстепенное, оставленное про запас или на всякий случай ― становится основным. Современные нумизматы часто спорят о безмонетном периоде в истории нашего Отечества. Отчего на протяжении почти двухсот лет, Русь отказалась от чеканки? Думаю, что именно из-за самостийных князей, не видевших дальше своего носа. Количество денариев и дирхемов, попадавших в их княжества за счёт торговли с соседними странами, их вполне удовлетворяло, а внутренний рынок, тем временем перешёл практически на весовую систему счёта задолго до кровавых событий конца первой половины тринадцатого столетия. Это сейчас понятно, что вливание инвестиций оживляет экономику, а тогда, речи о каких-либо существенных проектах практически не велось. Да что там говорить, прекращение строительства каменных зданий один из самых ярких маркеров. И вот, настал момент, когда импорт настолько превысил экспорт, что вместо притока монет, начался их отток. Что в это время делали князья, обязанные заботиться о своём народе? Ровным счётом ничего. Есть серебряные слитки - ими и пользуйтесь. То, что эти гривны у соседей стоили гораздо меньше их эквивалента в монете, князей-отцов ничуточки не волновало. В итоге, монеты вовсе исчезли из оборота. Их прятали, откладывали на 'чёрный день', как потом денежные знаки звёздно-полосатой державы, а сырьевая экономика катилась тем временем в тартарары. Можно было пойти по пути той же Бухары, и наклепать 'чёрных' дирхемов для внутреннего оборота, но и это не сделали. Одним словом ― наступал кризис. Это и обсудили мы с Ермогеном перед его отъездом. Епископ отнёсся к моим словам с пониманием, выдавив из себя с трудом давшуюся ему фразу:

  ― Пока нет единой Руси, придётся идти на поводу у схизматиков, иначе мы дадим лишний повод.

  'Слабы мы ещё, очень слабы. Вот будет у Смоленска десять тысяч закованных в броню всадников, тогда и начеканим своих монет, а пока, ограничимся 'белками'', ― подумал про себя епископ.

  Через неделю после разговора с Ермогеном, в крепость у камня примчался Евстафий. Купец прибыл не один, а с тремя отроками, как позже выяснилось, отправленными Пахомом Ильичом на стажировку в Смоленск. Двое из них были сыновьями Ивана и Ефрема, а третий ― знакомый мне корел Валит.

  ― Надо учить молодых, от стариков сейчас проку не будет. Времена меняются. ― Сообщил Евстафий, представляя мне молодцов, выстроившихся по росту.