– Я – покойник с десяти лет, – сказал он девушке, когда они остановились для того, чтобы поесть. Объяснив той, в чём дело, он заметил, как округлились от удивления её глаза.

– До чего у вас странные обычаи. Не зря дорру называют сумасшедшими.

– Да… и ещё бешеными – Он замолчал, чувствуя неловкость. Набеги дорру на прибрежные поселения саанимов унесли множество жизней её соплеменников, включая и ближайших родственников.

– Можешь не извиняться, – сказала она вдруг, словно читая мысли Тонгира. – Ты стал причиной гибели моего будущего свёкра, а жениха ограбил, украв каяк… и меня. А отец…

Она не выдержала и расплакалась, и все попытки Тонгира хоть как-то утешить свою спутницу потерпели неудачу.

Вскоре, оттолкнув дорру, она вытерла слёзы самостоятельно; взяв ещё один кусок вяленого мяса, девушка, широко улыбаясь, впилась в него белыми зубами.

– Теперь ты – мой мужчина, и обязан обо мне заботиться.

Тонгир едва не подавился, услышав подобные речи.

– И ты бы хотела стать спутницей дорру? Когда мы окажемся на том берегу Льдистого моря, в первой же деревне, наверняка, найдётся множество молодых парней, которые захотят сделать тебя хозяйкой своего жилища.

– Ты болен? – удивлённо спросила она.

– Нет, просто…

– Меня не примут нигде, а тебя убьют, едва завидев.

Девушка говорила с большой убеждённостью в своих словах, и Тонгир понимал, что она не лжёт.

– Но в Чуг-Ти меня не убили, – возразил он.

– Ты пришёл с севера, что возбудило любопытство саанимов, к тому же был очень слаб. Но потом дело всё равно закончилось схваткой.

Это была неприятная правда, но пока что Тонгир не хотел размышлять над изменившимися обстоятельствами своей жизни. К тому же существовали вещи, которые этой девочке, во многом ещё ребёнку, знать не пристало.

– Бю-Зва – что значит это имя? – Он решил сменить тему разговора.

Девушка весело рассмеялась.

– На самом деле оно гораздо длиннее, просто мы привыкли сокращать имена… Ты не поверишь! – Она опустила взгляд, и Тонгиру пришлось потратить едва ли не четверть часа, чтобы добиться ответа.

– Моё имя звучит: Бюн-уй-вог-зваа. Оно переводится как… – Она снова рассмеялась. – Это значит «Женщина, сбежавшая от мужа». Когда мне дали его, это была просто шутка – я не хотела выходить замуж за толстого Мат-та-пу-иси, «Жирного Тюленя», которого мне сватали в двенадцать лет, и назначила ему соревнование: бег наперегонки. Он, разумеется, проиграл, и тогда вперёд неожиданно выступил Ваб-нар-ди-самат, «Охотящийся за четверых». Он сказал, что старше меня, но я нравлюсь ему, поскольку сильная и резвая. Вождь огласил своё решение: испытание, назначенное мной, остаётся таковым для любого желающего, включая и зрелых, овдовевших мужчин.

Девушка поджала губы:

– Конечно, это предупреждение принудило мои ноги дрожать. Ваб-нар-ди-самат с лёгкостью одолел меня, и я стала его женой, хотя мы и не жили вместе, так как я была ещё молода для родов.

Она умокла и, следуя своей привычке, оставалась немой, как камень. Тонгир, на которого свалился ворох новых знаний о той, что сидит с ним в одной лодке, также молчал, усваивая пищу и полученную информацию.

Покончив с едой, они вновь взялись за вёсла.

Вскоре по морю пробежала лёгкая зыбь, наполнившая душу Тонгира горькими предчувствиями. Небо заволокло тучами, и громыхнул первый, оглушающий, раскат грома. Начинался шторм, пережить который они, наверняка, не могли.

Внезапно где-то вдали дорру увидел нечто, наполнившее его душу надеждой. Жёлто-серое пятно, едва заметное на смазанном пейзаже, изображающем просыпающуюся стихию, мелькнуло где-то на юге.

– Берег! Я вижу берег!

Бю-Зва не ответила. Ещё не уверенный в том, что не ошибся, Тонгир безуспешно вглядывался в горизонт, однако вокруг быстро опускался полог мрака, и увидеть то, что показалось береговой линией, вновь, уже не представлялось возможным.

Тонгир отчаянно заработал веслом. Минуту спустя, видя, какими ничтожными являются результаты его труда, дорру едва не заплакал. Отчаяние схватило его за горло, лишая последних сил. Словно обречённый, Тонгир смотрел на первую волну, приближающуюся с правого борта. Ей суждено было опрокинуть каяк и похоронить его пассажиров в глубинах Льдистого моря, быть, может, в непосредственной близости от берега.

Слепая жестокость природы, всесильной в своём величии, потрясла Тонгира. Осознавая собственное бессилие, он остановился и посмотрел в глаза девушке, которая также прекратила грести и обернулась лицом к нему. В её тёмных глазах читалась спокойная готовность принять свою судьбу.

Огиш, жрец Энлиля, отложил в сторону гусиное перо и притрусил песком шероховатый лист, покрытый непонятными жителям Сунджина знаками клинописи. В отличие от царских писцов Аккада, пользовавшихся глиняными табличками, он как посол имел доступ к куда более дорогому и практичному материалу, выделываемому из кожи – пергаменту. Сдув песчинки вместе с налипшими излишками чернил, он заново прочёл послание, содержащее множество красивых фраз о пышном убранстве княжеского дворца и о достойном самых хвалебных слов гостеприимстве его хозяина. Оно было вполне невинным и выдержало бы любую проверку.

Достав из потайного кармана надёжно закупоренный пузырёк с невидимыми чернилами, Огиш взял чистое перо и принялся писать подлинное письмо – между строк уже завершённого. Содержание его, весьма любопытное, могло стоить послу головы, если бы сунджинцы каким-то образом прочли этот текст.

Рука с толстыми, смуглыми от рождения пальцами, покрытыми загаром бесконечных странствий, казалась коричневой на фоне тонко выделанного пергамента. Тщательно выводя знаки аккадского письма, она начертала: «Верховному жрецу Суэну – Огиш, посол в Сунджине, посвящённый восьмой ступени, шлёт привет! Мы удостоились приёма у князя Харода Йен Гу, наместника и, фактически, полновластного правителя Ийан. Он именует себя также князем и, видимо, пребывает в чисто формальной зависимости от божественного императора, которого ни разу в своей жизни не видел и, вполне вероятно, не знает ни его имени, ни того, существует ли тот в действительности. Удары кочевников из степи и многочисленные мятежи изменивших присяге сановников, а также народные восстания уже несколько сот лет раздирают Сунджин на части, и сейчас это великое некогда государство распалось на множество независимых королевств и княжеств, чьи властители даже не всегда утруждают именовать себя «наместниками», как то делает Харод.

Сам Харод, очевидно, не имеет ничего общего с местным населением, отличаясь от большинства сунджинцев ростом, телосложением, цветом кожи и глаз. Это высокий, светловолосый мужчина с серо-голубыми глазами, в то время как у большинства его подданных – исключительно раскосые глаза, напоминающие прорези в боевом шлеме, кожа отливает желтизной, а волосы – чёрные, невьющиеся, словно их смазали жиром, к тому же они коротконоги и приземисты.

Я полагаю, Харод является прямым потомком тех дорру из семейства Йенигов, о которых доносил отправившийся на Север Дильмун. Здешние дорру крайне немногочисленны и переняли культуру и религию покорённого ими народа. Большинство из них – полукровки, лишь несколько наиболее благородных семей, постоянно заключающих между собой браки, могут похвастать чистотой расы. Это весьма сомнительное преимущество, которым они кичатся, словно торговки на базаре; однако же следы наследственного вырождения лежат на их лицах нечестивой печатью, многие дети появляются на свет с болезнями и изъянами, в результате чего дорру втайне избавляются от них.

Общение с Хародом убедило меня в том, что и он, результат кровосмесительных браков, заключавшихся веками, страдает от целого ряда врождённых пороков; в то же время он, вероятно, лучший среди своих немногих соплеменников. Ему за сорок, у него болезненный цвет лица, и я полагаю, не только от пристрастия к выпивке; движения рук и вообще частей тела частые и мелкие, подчас неконтролируемые. Порой нервы подводят Харода, и не исключено, что он подвержен частым приступам падучей.