– Я в порядке, – прошептала я, сосредоточившись на том, чтобы дышать равномерно.

Некоторые пациенты повернули головы в нашу сторону. Их глаза – недоверчивые, холодные, слепые. Один из пациентов, словно вспоминая что-то, уставился невидящим взглядом куда-то перед собой.

Когда высокий мужчина встал со стула и направился в нашу сторону, я поняла, что не только Мередит было разрешено свободно передвигаться. Его глубоко впавшие глаза сверкали из-под густых черных бровей. Я долго смотрела на усталое, землистого цвета мужское лицо, отметив про себя, что когда-то этот обладатель резко выдающихся скул и массивного подбородка наверняка был настоящим красавцем. Неестественно худощавый, как и все пациенты, он производил впечатление мужчины без возраста.

Я с грустью заметила, что здесь, наверное, дают ровно столько еды, сколько нужно для вялого поддержания жизни в измученном теле.

– Новенькая, да? – грубо спросил он. – Мое имя Даррен.

– Очень приятно, – робко ответила я. Сама не знаю почему, но он немного пугал меня. Причина точно крылась не во внешности: его лицо было даже приятным, а одежда состояла из тех же лохмотьев, что и наша. В глазах Даррена я видела что-то, отличающее его от других: мятежность, непокорность, готовность к сопротивлению. Такова была и аура, окружающая его. Мои догадки подтверждали многочисленные белые шрамы на его руках и цепочка кровавых капель на рубашке.

Гордый и несломленный дух.

Я также заметила, что он прихрамывал. Видимо, кости плохо срослись после перелома, сказалось постоянное недоедание.

Даррен пододвинул к себе свободный стул и вальяжно уселся на него, перекинув ногу на ногу. Действительно, правая ступня мужчины выглядела неестественно. Постепенно я начинала понимать, какое множество зверских физических пыток здесь применялось. Мир вокруг меня вдруг начал терять очертания, в глазах потемнело. Я словно в полусне балансировала на грани обморока. Пришлось схватиться за скамью, чтобы не упасть. Уж медсестры точно не похвалят меня за припадок.

– Склони голову между коленей, Адриана. Так ты не упадешь в обморок, – обеспокоенно приказала Мередит. С ее помощью мне удалось принять более удобную позу и опустить голову. Через пару минут пятна перестали мелькать перед глазами, в голове немного прояснилось.

– Это выглядит просто ужасно, – промямлила я, указывая на ногу Даррена. – Это… это нужно вылечить, иначе ты больше никогда не сможешь нормально ходить.

Даррен лишь безразлично дернул плечом.

– У тебя бледная кожа и мягкие руки. Думаю, твои родители богатые люди. Может быть, вокруг тебя даже всегда хлопотал личный врач. Не жди здесь такой щедрости. Врач не появится, даже если ты будешь лежать при смерти.

По траурному выражению лица Мередит я поняла, что она была полностью согласна с Дарреном. В отличие от него она, казалось, смирилась с тем, что иного пути у нее нет. Но я не могла свыкнуться с этой мыслью. Я всю жизнь боролась с судьбой, чаще всего безуспешно. Она одерживала одну победу за другой, однажды приведя меня в это жуткое место. Я все еще решительно не могла понять, как собственные родители могли так поступить со мной. Разве я не пыталась делать для них все возможное и невозможное? Разве я не была покорной дочерью? Я знаю, что неудачи преследовали меня во многом. И если быть до конца честной, я никогда не соответствовала ожиданиям родителей. Но все же я была их дочерью! Я даже в кошмаре не могла себе представить, что они способны избавиться от меня, как от ненужной вещи. Интересно, им хоть немного стыдно? Что они сказали Нейтану, родственникам, друзьям, деловым партнерам обо мне? Объявили меня трагически погибшей? Устроили грандиозные похороны и сейчас оплакивают меня в нашем семейном склепе? Кричат о своей невыносимой скорби у надгробной плиты? Принимают соболезнования, утирая лицемерные слезы?

Пожалуй, они вели себя именно так. Престиж, блестящая репутация – вот что всегда стояло для них на первом месте. Я никогда не вписывалась в рамки их желаний, поэтому они решили избавиться от меня прежде, чем я стала угрозой для их «доброго имени». Так же как они поступили с Бэт, кухаркой, которую обрюхатил мой отец. В один день она внезапно исчезла, и никто больше не слышал о ней.

Странно, что я сейчас думала о Бэт, и все же я всем сердцем надеялась, что ей повезло больше, чем мне. Она наверняка работает где-то в безопасном месте, воспитывает ребенка.

Вынырнув из раздумий, я поежилась от холода. Она подошла ближе, села у моих ног. Я старалась не смотреть вниз, направив взгляд на Мередит и Даррена, которые, так же как и я, нервно потирали руки от холода. Могли ли они чувствовать ее присутствие? Уголком глаза я заметила, как призрачная женщина злорадно рассмеялась.

Я старалась зацепить пальцами болтающуюся серую нитку, чтобы отвлечься от мыслей о призрачной гостье. Вытянув нить из рубашки, я положила ее рядом.

– Что вы делаете целыми днями? – наконец спросила я, не в силах выдержать повисшее молчание. – Я о том, что здесь так тихо. Никто, кроме нас, не разговаривает. И тут очень… – подходящее слово для описания ситуации не находилось, хотелось сказать банальное скучно, но что-то сдерживало меня, – тоскливо, – смущаясь, я закончила предложение и продолжила накручивать серую нитку на палец.

Даррен непроизвольно издал стон и погладил лысый череп кончиками пальцев. Мне захотелось свернуться клубочком и закрыть голову руками. В этот момент я была готова до последнего вздоха бороться с каждым, кто осмелится подойти ко мне, держа в руках ножницы.

– Это все только малая часть издевательств, Адриана. Тишина, пустота, серость – это всем действует на нервы. Некоторые начинают разговаривать сами с собой. Они по-другому больше уже и не могут, а их за это еще и наказывают каждый раз.

Мередит согласно кивнула и наклонилась чуть ближе ко мне.

– Мы целый день заперты здесь. Только ночью перед сном нам разрешено вернуться в свои комнаты, в которых нет ничего, кроме кроватей. На самом деле ты будешь счастливицей, если отправишься ночевать в свою кровать. Это значит, тобой довольны. Если же вместо привычной комнаты тебя поведут в карцер… – Женщина нервно вздрогнула всем телом и, не окончив мысль, отстранилась.

Я осторожно обняла Мередит за плечи.

– Простите, вопрос был лишним, – пробормотала я. – Представить себе не могла, что все так ужасно. Конечно, слухи о подобных местах ходили самые разные, но такое… Такое просто невозможно было даже вообразить. Неужели у работников этого места не осталось ни капли совести?

Я бросила на Даррена растерянный взгляд, ищущий поддержки.

– Совесть? – повторил он, саркастично хмыкнув. – Что это такое – совесть?

– Внутренний голос, который подсказывает нам верное решение, направляет на истинный путь. Он помогает нам отделить черное от белого, хорошее от плохого, – тихо ответила я, хоть и прекрасно понимала, что вопрос Даррена был риторическим.

– Голоса тут не особо-то любят, как ты могла заметить, – гневно проворчал он. – Лучше не высказывай здесь такие мысли.

Я послушно кивнула. Что еще мне оставалось кроме как прислушаться к их советам? Чувства кипели и клокотали где-то внутри меня, я должна была найти лазейку, должна была сбежать. Однако разум подсказывал, что, если бы выход существовал, такой, как Даррен, давно обнаружил бы его.

Я подтянула ноги к груди и беспокойно поерзала на скамье. После заката в комнате стало совсем холодно, я мерзла.

Мередит и Даррен снова замолчали, оставив меня наедине с мыслями о побеге.

Любой шаг казался неправильным, а кричать о помощи было бессмысленно.

Первые дни в лечебнице прошли относительно спокойно. С ранних лет привыкшая подчиняться и угождать, я легко втиснулась в рамки местных стандартов. Стараясь превратиться в невидимку, я послушно выполняла любые указы. Во мне жила надежда на спасение, на то, что Нейтан обязательно найдет способ вытащить меня отсюда. Но интуиция подсказывала, что он просто не догадывался, где я. Откуда ему было знать? Родители, безусловно, придумали правдоподобное оправдание моей внезапной смерти. Ужасная болезнь, так рано забравшая у них любимую дочь. И все же я не могла похоронить надежду. Я верила – Нейтан чувствовал, что я жива. Возможно, один из слуг открыл ему тайну моего исчезновения. Тогда я еще не знала, что цепляться за подобные мысли было глупостью.