— Все моторные действия выполняются по простым ритмичным стереотипам. Мы ходим в ритме марша два-четыре. Мы вальсируем, работаем киркой, и вручную схватываем или заменяем предметы в ритме три-четыре.

— Эта ерунда, просто затяжка времени, — прерывала ее Марфа Жак. — Убей ее.

— Это факт, — продолжала Анна поспешно. — «Что, Вторая Часть никогда не начнется»? — Десятилетия назад, когда все еще были фабрики, использующие методы ручной сборки, рабочие ускоряли свою работу, расчленяя задание на такие же самые элементные ритмы, поддерживаемые соответствующей музыкой. — «Ага! Вот! Начинается! Бессмертный гений великого русского самоубийцы простирался через столетие, чтобы сохранить ее»! — Так случилось, что музыка, которую вы слышите теперь, является Второй Частью, о которой я упоминала. И это ни два-четыре, ни три-четыре, а пять-четыре, восточный ритм, который создает трудности даже квалифицированным западным музыкантам и танцорам. Подсознательно вы пытаетесь разбить ее на единичные ритмы, на которые настроена ваша моторная нервная система. Но вы не можете этого сделать. Не может любой западный, даже профессиональный танцор, если у него не было специального обучения, — ее голос слегка дрожал, — художественной гимнастике Далькроза.

Она врезалась в стол.

Хотя она знала, что должно случиться, ее успех был настолько полным, настолько подавляющим, что это на мгновение потрясло ее.

Марфа Жак и Пробка двигались озабоченными, быстрыми толчками, как марионетки в кошмаре. Но их ритм был полностью неверным. С их устоявшейся четырехтактной моторной реакцией, странно промодулированной пятитактной структурой, результатом было неизбежно арифметическое соединение двух величин — нервный удар, который мог активизировать ткани мышц только тогда, когда эти два ритма были в фазе.

Пробка с трудом начал безумно, спазматически нажимать спусковой крючок, когда кренящийся стол опрокинул его на пол, рядом с ошеломленной Марфой Жак. Анне потребовался только один момент, чтобы пронестись вокруг и извлечь пистолет из его онемевшего кулака.

Затем она направила дрожащее оружие в общем направлении побоища, которое она создала, и боролась с сильным желанием свалиться около стены.

Она подождала, когда комната прекратила вращаться, и белое лицо Марфы Жак с остекленевшими глазами сфокусировалось на заднем плане дешевого размазанного краской коврика. И затем глаза Марфы сверкнули и закрылись.

Робко глядя на дульный срез оружия, Пробка осторожно вытащил ногу из-под края стола: — У вас оружие, — сказал он мягко. — Вы не возражаете, если я помогу госпоже Жак?

— Я, все-таки, возражаю, — слабо сказала Анна. — Она просто без сознания… ничего не чувствует. Я хочу, чтобы она осталась в этом состоянии на несколько минут. Если вы приблизитесь к ней или сделаете какой-нибудь ненужный шум, то я, вероятно, убью вас. Итак, вы оба должны оставаться здесь, пока Грэйд не займется расследованием. Я знаю, что у вас есть пара наручников. Я даю вам десять секунд, чтобы вы пристегнули себя к той трубе, в углу — руками назад, пожалуйста.

Она отыскала рулон клейкой ленты и наклеила несколько полос на губы агента, а затем несколькими стремительными петлями обмотала его лодыжки, чтобы он не смог топать ногами.

Мгновение спустя, с лицом, похожим на влажную маску, она спокойно закрыла за собой дверь и остановилась, глубоко дыша и ища в комнате Грэйда.

Он стоял у входа в студию, пристально уставившись на нее. Когда она благосклонно улыбнулась ему, он просто пожал плечами и начал медленно приближаться к ней.

В растущей панике она стремительно осмотрела комнату. Белл и Рюи Жак наклонились к музыкальному центру, очевидно, глубоко поглощенные мчащимся звоном музыки. Она увидела, что Белл кивком головы подал ей тайный сигнал, не смотря непосредственно на нее. Она попыталась казаться не спешащей, и направилась прогулочным шагом, чтобы присоединиться к ним. Она знала, что Грэйд теперь шел к ним и был в нескольких шагах от них, когда Белл поднял голову и улыбнулся.

— Все в порядке? — громко спросил психогенетик.

Она ответила ясно и громко: — Прекрасно. Госпожа Жак и сотрудник Службы Безопасности только хотели задать несколько вопросов. Она придвинулась ближе и беззвучно прошептала Беллу: — Грэйд может услышать?

Губы Белла сформировали мягкий, нервный горловой звук: — Нет. Он идет к двери раздевалки. Если то, что я подозреваю, действительно случилось за той дверью, то у вас есть приблизительно десять секунд, чтобы удалиться отсюда. И затем вы должны спрятаться. Он резко повернулся к художнику. — Рюи, вы должны забрать ее в «Вия». Прямо сейчас, немедленно. Найдите удобный случай и спрячьте ее, когда никто не смотрит. Это должно быть не трудно в такой толпе.

Жак сомнительно покачал своей головой. — Марфе это явно не понравится. Вы знаете, как она строга в части этикета. Я думаю, что есть очень жесткое утверждение в семейном этикете «Эмили Пост», что хозяин никогда, никогда, никогда не должен уходить от своих гостей до того, как он запрет спиртное и столовое серебро. О, хотя, если вы настаиваете.

Глава 15

«Сказать вам, что собирается сделать, профессор, дамы и господа. Он собирается защитить не только один парадокс. И не два. А целых семнадцать! И все в течение одного короткого часа, не повторяясь и включая один новый, который он только что придумал пять минут назад — «Безопасность опасна».

Рюи нахмурился, а затем шепнул Анне: — Это сообщение было для нас. Он подразумевает, что здесь шныряют сотрудники Службы Безопасности. Давайте двигаться. В следующую дверь. Там они не станут искать женщину.

Он уже тащил ее по направлению к шахматному салону. Они оба нырнули под знак «Только для Мужчин» (который она больше не могла прочитать), протолкнулись в дверь в виде крыльев летучей мыши, и скромно пошли между стеной и рядом игроков. Один человек кратко бросил на них взгляд, когда они проходили мимо.

Женщина беспокойно приостановилась. Она ощутила нервозность зазывалы еще раньше Рюи, и теперь все еще слабые ощущения начали слегка пробегать по напряженной поверхности ее ума. Они исходили от этого шахматиста: от монет в его кармане; от свинцовых грузиков в его шахматных фигурах; и особенно от оружия, скрытого где-то на нем. Раздражающую информацию о шахматных фигурах и монетах она проигнорировала. Она занимала слишком много ума в энцефалографической выжимке. Невидимое оружие было более ясным. В нем было что-то резкое и сильное, чередующееся с более тонким и сдержанным ритмом. Она приложила свою руку к горлу, обдумывая толкование этой информации — «Убей, но подожди». Очевидно, он не осмеливается открыть огонь, когда Рюи находится так близко рядом с ней.

— Здесь довольно жарко, — пробормотал художник. — Выходим.

Как только они снова вышли в улицу, она оглянулась и увидела, что стул человека был пуст.

Она держала художника под руку и толкала, и пихала его, стараясь забраться глубже в веселящееся человеческое море.

Она должна подумать о том, как скрыться, каким способом использовать ее новый сенсорный дар. Но другая, более обязательная мысль непрерывно кричала в ней, пока, наконец, она не уступила мрачному размышлению.

Да, это было на самом деле. Она хотела быть любимой, и она хотела, чтобы Рюи любил ее. И он знал это. Каждый кусочек металла на ней пронзительно кричал о ее потребности в его любви.

Но — действительно ли она готова любить его? Нет! Как может она любить человека, который жил только для того, чтобы рисовать эту таинственную, невыразимую сцену смерти соловья, и кто любил только себя? Он был очарователен, но какая разумная женщина разрушила бы свою карьеру для такого одностороннего обаяния? Возможно, Марфа Жак была права, в конце концов.

— Итак, вы получили его, в конце концов!

Анна резко повернулась по направлению к сумасшедшему карканью, почти выдернув руку из хватки Рюи.

Продавец приворотного зелья стояла, прислонившись к переднему центральному шесту своей палатки, во весь рот ухмылялась Анне.