– На что они так таращатся? – спросила я Мари.

Я отыскала ее, как только смогла. Подошла к ней однажды вечером после занятий по этикету, которые вел женоподобный пережиток Второй империи, весь в кружевных оборках и с подкрашенными губами. Мари обрадовалась и поцеловала меня в щеку, будто мы только вчера покинули Граншан. Когда я поддразнила ее тем, что она держит дистанцию, Мари пожала плечами:

– Не хотела навязываться. Все тут, похоже, так очарованы тобой, а я… Ну, никто не считает, что я стану великой актрисой.

– Обо мне тоже никто такого не думает. Мы подруги. Ты не писала мне. Могла бы, по крайней мере, сообщить, что приехала в Париж, не говоря уже о том, что учишься здесь.

– Во Фландрии было скучно, – отозвалась она. – Мать из кожи вон лезла, стремясь доказать всем, какая она хорошая жена, и кажется, с легким сердцем согласилась, чтобы я поехала сюда и попытала счастья.

На мой взгляд, дела у Мари шли неплохо. Она была уверена в себе, и это привлекало к ней всех, даже девушек-соперниц. Благодаря дружбе с Мари и у меня появилось больше приятелей, по крайней мере до сих пор мне так казалось.

– Они пожирают меня глазами, как волки, – проворчала я. – Не пора ли начать кидаться в них камнями, чтобы отогнать?

– Брось в них вместо камней Поля Пореля, – предложила Мари и показала язык.

Мы шли мимо нескольких мальчиков, и те смело ответили ей, чмокнув губами, как при поцелуе; она вильнула задом, подчеркнуто округлым из-за турнюра.

– Они знают? – Я в ужасе замерла.

Мари весело глянула на меня:

– Сара, ты же не так наивна! Честно говоря, кто заподозрит в тебе такую неопытность, учитывая, чем занимаются наши матери или твоя мать, раз уж моя стала респектабельной матроной? Мужчины всегда знают. Они нюхом чуют.

– Чуют? Боже мой, что, если…

Моя подружка засмеялась:

– Я сказала – мужчины. Не матери. Не суетись. Уверена, твоя chère maman не подозревает о рандеву с Полем. Если бы это было не так, ты бы уже знала. Ничто не приводит куртизанку в большую ярость, чем дочь, отдающая себя задаром.

Меня это не успокоило. И не обрадовало. Я послала Полю записку, отменив наш уговор о встрече вечером, и в тревоге пошла домой. Жюли вела себя как обычно. В последнее время она вообще едва замечала мое присутствие – занималась увеличением квартиры, сносила стены для расширения пространства. Розина обзавелась новым поклонником, который, очевидно, с большой щедростью распоряжался своим богатством. В одной половине квартиры все было перевернуто вверх дном, стояли леса, полы накрыли брезентом. Регина ходила по комнатам и ругалась на рабочих, а Жанна жаловалась, что у нее от обойного клея липкие подошвы. В такой обстановке несколько ночей в неделю, которые я проводила «у подружки», оставались незамеченными.

Я вошла в свою спальню и отколола шляпку, спина болела от тяжести сумки. Внезапно на пороге появилась Жюли.

– Могу я поинтересоваться, где ты была? – спросила она подчеркнуто ледяным тоном.

Я начала вынимать из сумки вещи:

– На занятиях по этикету…

– Ложь! – Она так быстро подошла ко мне, что я не успела уклониться и получила удар; в висках застучало, и я отшатнулась от нее, но тут услышала: – Я точно знаю, где ты была. После всего, через что мне пришлось пройти по твоей милости: унижение, поношение меня и Розины перед нашими поклонниками, нашими друзьями… Потом Морни помогает тебе поступить в самое престижное учебное заведение по драматическому искусству, и чем ты там занимаешься? Играешь в шлюху!

Я подняла на нее глаза:

– Он мне не платит.

– Значит, ты дура. Очень скоро, когда он заделает тебе ребенка, плата потребуется. Те, кто не платит, просто исчезают. Так всегда бывает.

Я предпочла не сообщать ей, что мы предусмотрели это потенциальное затруднение: по нашему взаимному согласию Поль не изливался в меня. Вместо этого, когда Жюли отвернулась, я сказала:

– Может быть, они бросают вас. Но не меня.

У нее застыли плечи.

– Молись лучше, чтобы твои учителя и дальше ставили тебе такие высокие оценки, будто считают тебя вторым воплощением самой Рашель. Потому что, когда ты закончишь обучение, я не дам тебе больше ни су, независимо от того, наймут тебя на работу или нет. Как только учеба закончится, ты будешь предоставлена самой себе. Тогда мы посмотрим, кто кому платит.

Жюли вышла и так сердито хлопнула дверью, что где-то в квартире опрокинулась стремянка.

Издав яростный рык, я отшвырнула сумку, из нее высыпались книги. Они упали на пол, вспорхнули перечерканные страницы, а я опустилась на кровать и закрыла лицо ладонями. Высокие оценки, да уж! Мне нужно достичь большего.

Теперь меня мог спасти только контракт с «Комеди Франсез».

Я сообщила Полю, что нам придется разорвать нашу связь. Он был безутешен, бормотал, что любит и готов ради меня на все. Увы, но я ничего от него не хотела.

– В прошлом году я заняла только второе место в комедии и получила почетное упоминание за трагедию. В этом мы заканчиваем учебу. Я должна быть первой в обоих жанрах, чтобы добиться контракта с «Комеди». Мне очень много нужно выучить, а времени осталось совсем мало.

– Разве Морни не обеспечит тебе контракт?! – со слезами на глазах завопил Поль. – Почему ты должна меня бросать?

Я погасила вспышку ярости:

– Поль, пожалуйста. Мы не Ромео и Джульетта. И я не хочу, чтобы Морни мне что-то обеспечивал. Я хочу получить контракт собственными силами.

Поль был крайне несчастен и избегал меня не одну неделю, тогда как другие мальчики стали проявлять настойчивость: так часто приглашали на кофе с булочками, что я могла бы жить щедротами своих ухажеров, но я всем отказывала. Если я не училась, то спала. Не опаздывала на занятия и терпеливо сносила даже этого хлыща, учившего нас держать осанку, с его кнутом, которым он хлестал меня по плечам…

– Прямо, мадемуазель. Скользите. Вы королева при дворе, а не кляча, которая тянет тележку молочника.

На протяжении оставшегося до последнего экзамена месяца я готовилась без передышки. Прово дал мне разучивать две сложные сцены – в них я могла показать себя с разных сторон, – но сам вдруг тяжело заболел. Его место занял Сансон. Он заявил, что монологи из «Заиры» и «Ученых женщин» Мольера не мое амплуа, и заменил их на сцены из пьес Делавиня «Дочь Сида» и «Школа стариков». Длинные витиеватые строки этих пьес подходили мне еще меньше, но мой новый наставник стоял на своем. К тому же он был одним из тех, кого назначили принимать экзамен. Я не могла его ослушаться.

Потом Розина заявила, что мне нужно сделать новую прическу для «Призового дня» – эвфемизм, которым она описала неделю экзаменационной порки, – и произошло это утром в день выступления. Парикмахер долго возился с моими неуправляемыми волосами, приговаривая: «Она выглядит как гаремная рабыня», – и использовал целый арсенал горячих утюжков и расчесок, чтобы согнуть мои космы в толстые спиральные локоны. Жирная помада для укладки взвивавшихся пеной волос испачкала мое новое платье. Когда я прибыла в экзаменационный зал, потная и растрепанная, то выглядела той самой гаремной рабыней, только едва не утонувшей при потопе.

Стоя перед жюри – Сансоном, Бовалле, размахивавшей лорнетом мадам Натали и еще двумя актерами из «Комеди», – я прочла сцену из «Дочери Сида», в горле комом стояли слезы. Я не нагнетала драматизм. Комедийная сцена вышла подлинной комедией, но не из-за моего выступления. Помада высохла и потрескалась, волосы вырвались на волю из заточения и встали дыбом, как будто меня наэлектризовали. Только гордость не позволяла мне сдаться. Мадам Натали поджала губы, Бовалле имел возмущенный вид, Сансон сиял зловещим оскалом.

Как назло, Жюли решила сопровождать меня на экзамен, и ее многозначительная улыбка портила мне настроение всю дорогу домой в экипаже.

– Все пошло не по плану. Скажу Розине, что мы больше никогда не будем нанимать этого парикмахера.