Нахумович окинул его с ног до головы оценивающим взглядом, видимо, остался не очень доволен и покачал головой:

– Не катит. Малка у нас королева, и ей требуется король. Я сказал, моя девочка никогда не будет жить в бедности.

– После того, что мы придумали, моя жена не будет жить в бедности, как и я, – парировал Шепсель. – И тебе это известно. В среднем мы станем зарабатывать по сто рублей в день. Я набью свои карманы деньгами, куплю Малке меховое манто и осыплю золотыми украшениями.

Яков посмотрел на него, и очки в роговой оправе поползли к кончику тонкого носа.

– Сначала, молодой человек, набей карманы, а потом приходи к моей Малке.

Младший Гойдман оскалился. Для него эта фраза звучала как согласие. Карманы будут набиты монетой – в этом он был готов поклясться памятью родителей.

– То есть, если я разбогатею, ты таки благословишь нас?

– Если ты раньше не отправишься на каторгу, – съязвил старик и, дав понять, что разговор окончен, принялся рисовать постамент для памятника.

– На том и порешим. – Шепсель с горделивой осанкой и сияющими глазами вышел из мастерской.

Лейба покорно ждал его, сидя на обломке мрамора.

– Шо сказал этот человек? – спросил он с интересом и сплюнул. – Думаю, отказал. Малка для него королева, да вот ты не прынц.

Младший Гойдман покачал головой:

– Чтобы жениться на его племяннице, мне всего-навсего нужно разбогатеть, что я и собираюсь сделать.

Он обнял брата за плечи, и они отправились в соседний кабак, чтобы пропустить несколько рюмок водки и еще раз обговорить детали предприятия.

Дивногорск, наши дни

Оказавшись в ее хоромах, Игорь шумно вздохнул и потянулся:

– А у тебя модерновая хата… Так, кажется, сказал герой какого-то фильма… И ты живешь одна? Серьезно, никакого мужа нет и в помине?

Лиза покачала головой:

– Мы уже перешли на «ты»? Впрочем, не возражаю. А муж… Был, да весь вышел.

– И детей нет? – допытывался он, шагая по квартире и ища глазами фотографии, которых тоже не было.

– Я же сказала, что одна, – холодно ответила Лиза, которой надоел такой допрос. – И запомни: я не из тех женщин, которые, имея мужа, приглашают в дом посторонних мужчин.

– Интересно, почему же вы расстались? – Он заглянул в ее синие глаза, ставшие вдруг двумя льдинками, и потряс головой. – Извини. Проклятое любопытство.

– А почему ты расстался с женой? – спросила она, отворачиваясь.

– Потому что она гуляла, когда я находился в рейсах – только и всего, – просто ответил он. – Такое бывает.

Лиза улыбнулась:

– Да что мы все о грустном? У меня есть отличные отбивные с клюквенным соусом, грибами и картошкой. Разогреть?

Он замотал головой:

– Мы только что ели. Я думаю, тебе лучше показать мне мою комнату.

– Вот. – Лиза открыла дверь в маленькую спальню с одинокой кроватью. – На ней никто никогда не спал. Так уж получилось. – Она зевнула и торопливо прикрыла рот рукой. – Извини. Устала. Завтра рано вставать на работу.

Он сел в кресло и взял журнал с рекламой косметики, который ей всучили на улице.

– А где ты работаешь, если не секрет?

Лиза расхохоталась и сразу помолодела.

– У меня прозаическая работа, в отличие от твоей. Я уборщица.

– Уборщица? – От удивления Игорь даже приподнялся. – Жизнь заставила?

– Можно сказать и так, – кивнула женщина. – Только у меня нет образования, девять классов – и все. Муж не хотел, чтобы я училась, а потом это стало одной из причин, по которой он меня бросил.

– Понятно, тема закрыта. – Игорь встал, подошел к ней и обнял. – Знаешь, спасибо тебе. Ты первый нормальный человек, встреченный мною за долгие годы. Не знаю, получится ли у нас что-нибудь…

Она вырвалась из его объятий:

– Я привела тебя сюда вовсе не потому, что искала мужчину. Просто пожалела. Такое бывает.

– Кстати, ты хотела видеть. – Он порылся в кармане брюк и достал паспорт. – Вот, держи. Ты можешь запереться от меня на все засовы – действительно, мало ли что наговорит в кафе незнакомый человек, – но я не прикоснусь к тебе и пальцем. Я уважаю гостеприимство.

Лиза раскрыла паспорт и прочитала: «Борисов Игорь Геннадьевич. Год рождения…» Черт возьми, моложе ее на восемь лет.

«Зачем я об этом подумала?» Она вернула ему паспорт с каменным лицом, убеждая себя, что ей не нужен любовник. Просто от жалости. И все.

– Спокойной ночи. – Когда он скрылся за дверью, женщина села на диван и улыбнулась.

Очаков, 1891 г.

Два богато одетых господина средних лет, немного постояв на пороге лавки братьев Гойдман, все же зашли внутрь.

Тотчас призывно зазвонил колокольчик, и сам Шепсель, в чистой белой рубашке и малиновой жилетке – сама респектабельность! – вышел им навстречу, широко улыбаясь.

– Я рад видеть вас у себя, господа. Если вы не знаете, меня зовут Шепсель Гойдман. Я антиквар. В нашей лавке к покупателям относятся с большим вниманием и уважением. Скажите мне, что бы вы хотели приобрести?

Господа переглянулись. Один, небольшого роста, розовощекий, седоватый и очень представительный, начал первым:

– Мы обошли много лавок, но ни в одной сегодня не было могильной мраморной плиты. Вы не представляете, как она нам нужна. Ради нее мы и приехали так далеко, из Санкт-Петербурга.

Шепсель состроил печальную гримасу, но душа его ликовала. Удача сама шла ему в руки. Не далее как вчера Семен выбил надписи на состаренном мраморе. Получилось очень даже ничего, во всяком случае, сам Гойдман-младший не мог бы отличить подделку от оригинала. Анна с мужем уже сидели на скамейке в маленьком садике, разбитом позади лавки, под молодой сливой, тонкие ветки которой еще не давали тени, и терпеливо ждали условного сигнала.

– К моему большому сожалению, господа, у меня тоже нет могильной плиты, – сказал он, грустно вздохнув. – Это ходовой товар, но он попадается не каждый день. Мы с моим братом пока ничего такого не обнаружили. Надеюсь, что…

В дверь постучали. Лейба подал Анне и ее мужу сигнал, и крестьяне вошли в лавку, волоча тяжелую могильную плиту.

Анюта, стройная миниатюрная брюнетка с ямочками на щеках, в цветастом платье и белом платке, оттенявшем ее смуглое лукавое личико, мельком взглянула на господ и обратилась к Шепселю:

– Господин Гойдман, это мы нашли сегодня. Сколько вы дадите за плиту?

Господа заволновались. Шепсель надел очки точь-в-точь как у старого Якова Нахумовича и наклонился к плите.

– На какой глубине вы ее отыскали? – поинтересовался он, ощупывая мрамор и удовлетворительно крякая.

– Метра два-три, – встрял муж, туповатый детина с плоским прыщавым лицом.

– Понятно, – кивнул Шепсель. – Значит, век пятый нашей эры. Что ж, я беру у вас вашу находку.

– Вы действительно уверены, что это древнегреческая могильная плита? – вмешался представительный господин.

Шепсель развел руками, как бы давая понять, что ошибки здесь не может быть никакой.

– Тогда позвольте. – Розовощекий выдвинулся вперед и достал бумажник. – Скажите, сколько она стоит?

– Вы уважаемые люди, – по лицу Гойдмана-младшего расползлась масляная улыбка. – Я отдам ее вам за двести пятьдесят рублей. Согласитесь, господа, это недорого. В соседней лавке с вас содрали бы четыреста, но мы не запросим столько. Нам очень важно иметь постоянных клиентов, которые бы нам доверяли. И нам очень важно, чтобы вы пришли к нам еще. Или приехали с другого конца России.

Клиенты переглянулись. Гойдман видел, что его льстивые слова пришлись им по душе.

– Согласны! – воскликнул второй, тоже седоватый, но с бледным лицом – заложник сырого питерского климата. – Мы берем товар.