Некоторое время Тир размышлял, колеблясь, и пристальный взгляд Казимира убеждал его в том, что колебания не беспочвенны. Открывать имя убитого кому бы то ни было кроме заказчика – несусветная глупость, и убийцы, позволяющие себе такую ошибку, не выполняют больше одного заказа. Однако в их ситуации, в ситуации, когда мир вокруг мало того что враждебен, так ещё и практически незнаком, следовало, как ни парадоксально это звучит, верить тем, кто предлагает помощь. Хотя бы потому, что настоящих врагов вокруг предостаточно, и оттого, что отец Грэй узнает чуть больше, чем ему уже известно, обстоятельства не ухудшатся.

– Этого человека звали Моюм Назар, – произнёс он наконец, – астролог из Эрниди…

– Звездочёт эйра Эрниди, – подхватил отец Грэй, – сатанист и колдун. Позвольте узнать, Тир, Моюм вызвал вас из Мрака и что-то напутал в заклинаниях или вас специально откомандировали по его душу?

Так неожиданно было обнаружить в рассудительном священнике веру в страшные сказки, что Тир лишь озадаченно улыбнулся:

– Нет. Я же не демон.

– Ну да, ну да, разумеется. Надеюсь, вы простите мой неуместный вопрос? – Молодое, с резкими чертами лицо в первый раз отразило какие-то чувства, кроме мягкого внимания к гостям. – Видите ли, сношения мира живых с инфернальными сферами представляют для нас, смертных, интерес куда больший, чем принято думать. Но с тех пор как факультет демонологии и некромантии в институте Вотаншилла был закрыт, а все результаты его работы уничтожены, церковь вновь оказалась в положении вооружённого слепца. Кое-что мы знаем, но по преимуществу располагаем лишь сказками да суевериями – плохим подспорьем в борьбе с Врагом.

Он замолчал, ненадолго погрузившись в невесёлые размышления. Тир подумал, что им с Казимиром довелось наблюдать редкий экземпляр священника, признающего необходимость научного подхода к вопросам веры.

– Однако, возвращаясь к Моюму, – вновь заговорил отец Грэй, – должен заметить, что вы совершили благое дело, возможно, и не желая того. Убей этого человека простой смертный, и убийство легло бы тяжким грехом на бессмертную душу, в вашем же лице мы в определённой степени имеем дело с промыслом Божьим. И я рад, что Господь вершит справедливость, не искушая при этом своих детей. Но, с другой стороны, этим убийством вы поставили себя в крайне сложное положение. Да и господину Мелецкому, хоть он виновен лишь косвенно, тоже грозит опасность. Моюм Назар был высшим чином в иерархии раиминов, секты, отрицающей Бога. Они не поклоняются дьяволу в том смысле, какой привыкли вкладывать в эти слова христиане, скорее уж они склоняются перед знанием. Не наукой, заметьте, а знанием, путь к нему не имеет значения. Если наши сатанисты, как бы они не заблуждались, всё же признают власть Господа, то секта, которую возглавлял Моюм, вообще не оставляет в душах места ни для Творца, ни для его Врага. – Отец Грэй не то удивлённо, не то укоризненно покачал головой. – Впрочем, для вас из всего, что мне известно об этом, интерес представляет лишь тот факт, что раимины известны как некроманты, шпионы и убийцы, а за покушения на себя они платят сторицей. И, разумеется, в их распоряжении более чем достаточно колдунов, способных выяснить ваше местонахождение. Прийти сюда они не посмеют, но за пределами моей скромной… – хмыкнув, отец Грэй оглядел высокие своды, украшенные резьбой потолочные балки, старые, но роскошные гобелены на стенах, – скромной обители, – продолжил священник с лёгким сомнением, – они вновь встанут на ваш след.

Тяжело вздохнув, он задумался снова. Озирока, всё время ужина висевший под потолком, спланировал вниз, встал на хвост поодаль от стола.

Тир молчал. Молчал и Казимир.

Последний, по всему судя, был нимало не встревожен открывшимися перспективами. Его не пугали ни магия, ни колдовство, ни живые враги. И в том, и в другом, и в третьем светлый князь на голову превосходил любых противников. По крайней мере, он был в этом уверен.

Тир поморщился от зависти: когда-то и он мог похвастаться подобной уверенностью. Куда что делось? Не выдержало столкновения с действительностью?

– Ну что же, господа, – снова заговорил отец Грэй, – нам остаётся полагаться на Всевышнего. Пока я не вижу для вас выхода, но непременно постараюсь его отыскать. Ночь пройдёт, утро присоветует, как говорят в Радзиме. А посему могу лишь пожелать вам спокойного сна. Вам же, господин Мелецкий, снова советую покаяться. Возможность очиститься от греха – драгоценный дар Творца. Тир наверняка может подтвердить это.

– Но не хочет, – Тир встал, – спасибо, господин И'Слэх.

…В спальню он не пошёл – отдохнул, пока летели. Выспался с запасом. Шутка ли – тридцать часов в одну сторону да восемь (пока не встретились с раиминами) – в другую.

Портьера, занавешивающая вход в столовую, с шорохом опустилась за спиной. Сунув руки в карманы, Тир направился к выходу. Он сутулился, рассеяно поддавал носком ботинка подвернувшуюся под ноги длинную пробку от винной бутылки и ничуть не походил на того себя, самоуверенного и обаятельного, какого успешно изображал для Казимира уже в течение трех дней.

Надоело! Сколько, в самом деле, можно изображать? Сегодняшняя встряска – не полёт – три часа воздушной чехарды, скорее, удовольствие, чем напряжение нервов, а прыжок с «Хаттыя» вниз головой, в какой-то несерьёзный куст (сейчас – в памяти – куст этот казался ещё менее серьёзным, чем в действительности), – вымотала донельзя. Да, спать не хотелось. Но не хотелось и ничего другого.

Тир поднялся на стену, уселся между зубцами, спиной упёршись в один, ногами – в другой. Подумал равнодушно, что для полноты картины недостаёт ему сейчас флейты или лютни и берета с пером белой цапли. Всего пара деталей – и готово полотно «Грустящий трубадур».

Трубадура этого можно пристрелить, даже не целясь. Но болиды дадут знать о себе раньше, чем подлетят на расстояние выстрела. А снизу никто не подберётся, внизу шумит и плещется море. Только голову повернуть, и вот они – серые волны без конца, и стекает в них фиолетовое небо.

Чёрный? Ну и пусть. Сейчас – всё равно. Отец Грей прав: стоит подождать утра, хотя бы одну ночь прожить спокойно. Не убегая и никого не боясь.

Озирока блестящей лентой скользнул сверху и застыл в отдалении. В пасти змей сжимал летучую мышь. Глядел на Тира. А Тир – на него. Помедлив, Озирока двинул челюстями, сглотнул мышь и несколькими судорожными телодвижениями протолкнул её в желудок.

Тир поневоле улыбнулся. С одной стороны, змей странным образом напомнил ему кормящегося страуса, с другой – Озирока был слишком красив, чтобы казаться смешным.

– Возможно ли предположить, – произнёс отец Грэй, указывая на неподвижно застывшего змея, – что такое красивое существо создано было, чтобы убивать?

Тир умудрился не вздрогнуть и не вывалился из бойницы – и вообще сумел сделать вид, что давно услышал приближение отца Грея, а посему в его появлении на стене нет ничего неожиданного.

– А ведь таких, как Озирока, выводили специально для войны, – продолжил священник, – ничуть не задумываясь о том, что истинное назначение этих прекраснейших созданий – радовать взгляд и душу своим совершенством. Вы нигде не найдёте убежища, Тир. Я взвесил все варианты… Господин Мелецкий мог бы скрыться в Саронте: на землю герцогства не ступит нога ни единого сатаниста, но, к сожалению, к таким, как вы, Тир это тоже относится. Герцог Саронтский – чистокровный халха, а халха называют подобных вам «грязью» и относятся соответственно. Грязи не должно быть. Все другие города недостаточно надёжны. Против совокупной мощи колдунов-раиминов – нет. Остаётся Лонгви, почти верная смерть, если только… – фосфоресцирующие глаза священника вновь остановились на Озироке, – если только барон не разглядит в вас света.

Интересно, это он о чём? Какой ещё свет? Чёрный есть Чёрный, и весь разговор.

– Всё же я задел вас, хоть и всей душой не желал этого, – отец Грей развёл руками, – простите, я должен был понять, что вы не привыкли к подобному отношению. К тому, что вас считают нечистым. Я должен сказать вам ещё кое-что, и, мне кажется, князю Мелецкому слышать это ни к чему. Какой бы чёрной ни была ваша душа, вы несёте в себе нечто большее, чем чистое зло. Тот самый свет, который ослепил меня, когда я смотрел, как летит над скалами ваш шлиссдарк. Как я уже сказал: это тема для долгих размышлений. Однако барона Лонгвийского я постараюсь убедить. Он… тяжёлый человек, но иногда прислушивается ко мне.