«Да и хрен с вами!» – Тоня без сожаления махнула на всё рукой и отправилась в столицу.

От мыслей о прошлом Антонину отвлекла пена, которая уже лезла из всех щелей душевой кабины. Она сбила струями мыльную вату, закрыла кран, вышла из душа, выпустив облако пара. Чащина укуталась в полотенце и, повернувшись, уткнулась в грудь Валентина.

– Испугал. Не слышала, как ты вошёл.

Мужчина, ни слова не говоря, обнял её и уткнулся губами во влажные волосы. Тоня тоже молчала, боясь спугнуть момент нежности. Словно не пролетели годы, не свершились события, изменившие их жизни. Антонина так и не узнала, что на роковой фотографии она видела Валентина не с невестой, как преподнесла сердобольная мать, а с солисткой из джазового ансамбля. Снял их фотограф после выступления в клубе, где коллеги презентовали собственный проект. Она не знала, что после бурной вечеринки по поводу успешного выступления, Валентин попал в автомобильную аварию и несколько дней провёл в клинике. Пострадал саксофонист не особенно, долго в медицинском учреждении иностранца без страховки держать не стали. Однако дни, проведённые на больничной койке, подточили финансовое положение Жаворонкова, он на какой-то период остался без денег и средства связи, чем и воспользовалась мать. Вместе с деньгами от родителей, Валентин получил фотографии своей возлюбленной в свадебном наряде. В этот раз мамаша не поленилась, в социальных сетях обнаружила снимки с торжества, которые в огромном количестве выложил на своей странице Чащин, и поспешила закончить с ненужной любовью сына. Только мать даже не подозревала, что, поставив точку в романе, она закрыла все творческие шлюзы. Валентин перестал парить, к саксофону подходил без удовольствия и энтузиазма. Он ещё два года скитался по Америке, без азарта, скучно и лениво отбывал срок в джазовых ансамблях нескольких штатов, пока режим и гастрольный график совсем не надоели. В итоге пристроился в заштатный кабачок, где по ночам лабал с душой всё что хотел, подогревая себя алкоголем и иногда лёгкими наркотиками. В одно дождливое утро Валентин проснулся с тяжёлой головой от выпитого накануне, долго лежал в постели и размышлял. Несмотря на алкогольную тяжесть, мысли летели безмятежно и легко. Пришло ясное понимание – грядёт безрадостное будущее, пьянство, съёмные, маленькие квартирки, второсортные рестораны, и уже не светят эстрадные подмостки, овации, восторг зрителей, а уж тем более премия «Грэмми». Ещё к переменам подтолкнула болезнь отца, о которой в одном письме вскользь упомянула мать. В тот момент, когда Америка сметала с прилавков рождественских распродаж товары, Валентин, сел на самолёт и отправился на родину. Его никто не ждал, никто не встречал, а самым дорогим в его багаже был саксофон. В первую минуту родители не знали, то ли радоваться, что сын вернулся, то ли печалиться от того, что на пути к славе встали непроходимые дебри и заторы в виде лени и отсутствия всяческих желаний. Немного отдохнув. Валентин устроился во Дворец творчества, набрал небольшую группу ребят и начал обучать исполнительскому мастерству, а вечерами развлекал публику в самом известном областном ресторане. Вскоре до него дошли слухи, что Тоня развелась с мужем и уехала из города. И Антонина из телефонных разговоров с подружками узнала, что Жаворонков вернулся из штатов, и считается завидным женихом в городе, потому что родители переехали в загородный дом, оставив сыну роскошную квартиру в центре города. Однако эта информация не всколыхнула душу, осталось только выжженное поле прежних чувств. И вообще у Чащиной были другие планы на жизнь. Нельзя дважды войти в одну и ту же воду.

Они стояли в душной ванной, не считая времени. Валентин отстранился и посмотрел в глаза женщины.

– Только скажи, ради тебя я готов на любой безумный поступок!

– Я могу пожить у тебя какое-то время? Остановилась у приятельницы, там не совсем удобно.

– Поехали за вещами.

– Не надо, я возьму такси.

Аристархов Степан Евгеньевич сидел в пустом кабинете в глубокой задумчивости. За окном замаячил рассвет, и следователь облегчённо вздохнул – скоро домой. Он двое суток дежурил по управлению и неимоверно устал. Первое дежурство отрабатывал, как долг, как-то просил подменить коллегу, потому что возил сына на рыбалку. Вот настало время расчёта, а следом по графику его сутки.

Они столкнулись в коридоре управления, Степан коротко кивнул в знак приветствия и двинулся дальше, но младший следователь Колышкин уцепил его за локоть:

– Степан Евгеньевич, семнадцатого отработаешь должок?

– Семнадцатого? – переспросил следователь и закатил глаза, вспоминая, что восемнадцатого его дежурство. – Послушай, Саша, двое суток подряд на ногах, да я же кони задвину! Уже не мальчик, дело к пятидесяти идёт!

– Не прибедняйся, – Александр Колышкин хлопнул приятеля по плечу, огляделся и потянул к окну. – Ты, как тот Карлсон, в самом расцвете сил! Понимаешь, мне надо позарез! У жены юбилей, гостей навалит со всей округи! Вообще, я бы отдежурил, но факт, надерусь! – мужчина поднял палец и перешёл на шёпот. – Ненароком пьяного, заметит начальство, влепит выговор, лишит премии, понизит в звании! Ты под монастырь меня хочешь подвести?

– Нет, что ты, – махнул рукой Аристархов, освободил руку от цепких пальцев товарища, направился к кабинету и кинул через плечо. – Выйду, не бзди!

– А ты, небось, зазнобу завёл? – Колышкин направился следом. – Не хочешь одну надолго покидать? Ох, как понимаю, была у меня одна, ночи напролёт глаз не смыкал!

– Какую зазнобу? – Аристархов резко остановился, от чего приятель неожиданно налетел на него сзади. – У тебя двое детей жена красавица, дом полная чаша, а ты всё о бабах и адюльтерах грезишь!– Степан неожиданно для себя разозлился. – У меня сын тринадцати лет, возраст переходный, как его оставить на две ночи одного без присмотра! Это у тебя бабки, дедки, а мы здесь люди новые, ни родственников, ни друзей, даже соседей толком не знаем. Вырастет мой Петюня и спросит, где ты был папка, когда я в тебе нуждался, а я отвечу, преступников ловил! Только преступники никогда не закончатся, они всегда были, есть и будут, а сын у меня один!

– Ну, завёлся с пол оборота! – обиделся Колышкин. – Не можешь, разговоров ноль, попрошу кого-нибудь, – крупный полицейский перевалился с ноги на ногу и смягчился в голосе. – А про баб, это так, шутка!

– Считай, я твой юмор не слышал. Ничего нет важнее семьи. С чужой женщиной хорошо одну ночь, а со своей женой всю жизнь, – Аристархов перехватил скисший взгляд товарища и убрал менторскую интонацию. – Не обижайся, конечно, отработаю, – примирительно кивнул Степан Евгеньевич. – Душа за пацана болит, никак общий язык найти не можем.

– Да и ты не думай, про баб, я так сболтнул, когда это было, ещё до женитьбы.

Степан Евгеньевич хлопнул коллегу по плечу и, прекращая дальнейшие разговоры, нажал на ручку двери кабинета, возле которого шёл диалог. Аристархов знал, что в Управлении многие в курсе его жизненной истории. Да и как тут не быть в курсе, когда о вопиющем случае талдычили все средства массовой информации не только небольшого города, но и всей области. Несколько лет назад его жену нашли жестоко истерзанной на одной сомнительной квартире. Многие сокрушались, выражали сочувствие мужу и сыну, который в нежном возрасте лишился одного из родителей. Только мало кто знал, а многие подробности вообще остались за кадром, и не стали достоянием газетчиков и общественности. Жена Степана Лауренсия имела корни то ли испанские, то ли португальские, то ли эти щупальца проросли на российской земле из Латинской Америки. Уже после похорон Аристархов пытался разобраться в родословной и выяснил, что тридцать лет назад молодая студентка забеременела от жгучего иностранного сокурсника. Жениться потомок конкистадоров категорически отказался, а девушка уехала в небольшой провинциальный городок, чтобы скрыться от кривотолков. Там и родила девочку. Понимая, что студентке одной ребёнка не поднять, а родители, узнав о сложном положении, могут просто на порог не пустить, написала отказ. А вот имя дала характерное – Лауренсия, наверное, в память о пламенной любви. Девочка воспитывалась в детском доме, несколько раз её пытались взять в семью, но через время возвращали назад без объяснений. Характер девушка имела своенравный, несколько раз попадала в поле зрение полиции, вот там Аристархов и встретил девушку с необычной, яркой внешностью. Какое-то время он присматривал за ней, а потом сделал предложение. Старики Аристарховы рвали немногочисленные волосы на голове, и слёзно умоляли сына не разрушать собственную жизнь, а Степан в тот момент был уверен, что с любовью можно построить дом, родить сына и посадить дерево. Так и было сначала – ему, как молодожёну дали служебную квартиру, вскоре родился Петя, а уж сколько деревьев молодой отец пересадил и не сосчитать. Как только сына оформили в детский сад, началась свистопляска. Закипела испанско-португальская кровь, запросилась на волю. Работать Лауренсия не желала, хотела рестораны, выпивку, мужчин и свободную любовь. Так и покатилась молодая мамаша колбаской по наклонной. Что только не делал Степан в отчаянии и попытках сохранить, на глазах разрушающуюся семью – и запирал жену дома, и прятал телефоны, и брал отпуск без содержания, чтобы контролировать каждый шаг женщины, и бил. Сам плакал и бил, не больно, но так чтобы было ей обидно, чтобы прочувствовала негодяйка, как от её поведения страдает семья. Только Лауренсия молчала, размазывала слёзы и сверкала злобно карими глазами, держалась с неделю, а потом пускалась во все тяжкие с новыми силами. Так и жили в каком-то безумии и в вечной борьбе. Дело шло к разводу, но женщина предупредила, что сына Петю муж больше не увидит, а этого Аристархов допустить не мог! Этот душевный нарыв натягивал кожу и мешал дышать. Неизвестно, чем бы всё закончилось, но ранним утром в Управлении раздался звонок, женский голос сообщил, что в соседней квартире происходит драка, слышны вопли и крики. По адресу отправился участковый и вскоре сообщил, чтобы на место приезжала следственная бригада, потому что на квартире обнаружен труп женщины. Вот так Аристархов и обозрел собственную жену в виде совершенно непотребном и окончательно мёртвом. Голое, истерзанное тело лежало на широкой кровати, вокруг валялись шприцы от инъекций и бутылки из-под алкоголя. Как только выяснилась родственная связь, Степана отстранили от дела, в какой-то момент он тоже попал под подозрение, так как вспыли некоторые подробности их сложной жизни и предполагаемого развода. Через месяц нашли настоящего убийцу. Им оказался торговец наркотиками, дядя сомнительный, вроде местного пахана. Что не поделили, и на почве чего произошла трагедия, Степана Евгеньевича уже не интересовало. Неожиданно словно что-то захлопнулось в душе, он простил жену, словно женщина смертью окупила собственные грехи. Сыну Аристархов рассказал историю о том, что его мать, замечательная женщина, стала жертвой грабителей, отбивалась до последних сил, пока дух не вышел из неё! И последним, предсмертным словом было имя Петя. Мальчик горевал, плакал, но постепенно рана затянулась, а вот Степану казалось, что он слышит насмешки за спиной. Он чувствовал себя неуютно, всё время хотелось оправдаться неизвестно зачем и не понятно за что. Аристархов подал рапорт о переводе в другой город, а желательно в другой регион.