Деревянное копьё взмыло в воздух, прочертило утреннее небо и упало в траву. Фириэль уже как ветром сдуло – в сотне метров от них эльфийка со всех ног неслась к своей полуразрушенной крепости. Мудрость этого хода была очевидна! Воины Хаоса поспешили за ней, стараясь не упускать из виду приближающихся мутантов.
Новые преследователи выскочили из кустов справа. Копья свистнули в воздухе.
– Кёрт! – Изваров повернулся к другу, отражая телекинезом летящий снаряд. И сам рухнул на землю; древко торчало у него из бедра. Мутанты, издавая щёлкающие звуки, ринулись на них со всех сторон. Гудж пырнул одного в грудь своей рогатиной, плашмя треснул другого, опрокинув на землю, резким выпадом отпугнул третьего. Кэррот грозно крутил мечом, прикрывая ворочавшегося на земле Констанса. Полоснул одного из напавших, дугой брызнула кровь. Батлер верещал до того отвратительным голосом, что вокруг него сразу как будто образовался пузырь, в который не заходили корявые. Копьё с тугим свистом промчалось возле Наумбии, и она наконец смогла выйти из ступора.
Колдунья шагнула вперёд, вскинув руки. Искры вспыхнули в воздухе. Она с треском хлестнула по набегавшей толпе дикарей белой молнией, точно ветвящейся плетью. Нападавших швырнуло в разные стороны, они так и остались валяться, подёргиваясь.
– Констанс?! – строго спросила она, но голос дрогнул.
– Едва зацепило, я же костяной, – он отбросил копьё, поднимаясь. – Бежим!
– Я… сейчас… – выдохнула Наумбия, пошатываясь. Ей опять стало плохо; хаотичность долины мешала соизмерять силу, заклинание выбило её из колеи.
Гудж легко, мимоходом закинул колдунью на плечо, и они побежали. В поле зрения мельтешила трава. Оставалось лишь размышлять запоздало – её, наследницу почтенного чародейского рода, тащат по буеракам, подобно ворованному мешку с корнеплодами! Но противиться не было сил, и она примирилась с моментом. Заколдованная долина уже не казалась ей сказочным местом. Шноррел с тёплой тоской вспоминала семейную лавку: да, она надоела до чёртиков, но там было так тихо и безопасно!
Её молния отпугнула корявых, основная их масса замешкалась позади. В кустах громко шуршали и щёлкали, но наружу никто не выскакивал. Когда пятеро путников, волоча за собою пожитки, прибежали к развалинам, в оконном проёме их вновь ожидала эльфийская дева с серебряным луком.
– Пойдёмте, – сдержанно предложила она. – Коль деформы разбушевались, скоро они не уймутся. А так мы успеем уйти от них южными тропами.
– Мы думали, ты с ними ладишь, – посетовал Костик, ощупывая бедро.
– Тоже думала. Ночью кто-то поджёг их селение, а с рассветом привёл сюда.
– Трёхглазый! – предположил Батлер. – Вот так мерзавец!
– Идём, – сказал Кэррот, убирая меч в ножны. Ему страсть как не нравилась эта история, всё в ней происходило не так.
К вечеру они были уже далеко в южной части долины. Вернее, долина как таковая закончилась: расступились скалистые кряжи, местность выровнялась, и теперь впереди простирались одни только заросли ядовитых борщей. Высотою в два человеческих роста, с толстыми стеблями и мясистыми листьями, они встали пред путниками сплошною стеной без единого разрыва. Казалось, растения плотоядно шевелятся в ожидании несмышлёной добычи.
За последние пару часов Воины Хаоса миновали зону остаточных аномалий, осторожно обходя подозрительные участки. Там на выжженной солнцем земле не росло ни былинки, лишь белели разбросанные кости животных. По растрескавшимся глиняным бугоркам пробегали, как рябь на воде, волны тёплого воздуха. А порой что-то смутное, кружащее, как пылевой смерч, вырисовывалось в воздухе и мерцало, тревожа сознание. Сообща порешили там не задерживаться и теперь отдыхали на жёсткой траве перед полем с борщами.
– Это тоже ведь аномалия, – вслух раздумывал Костик, глядя в сине-оранжевое вечернее небо. – То, что дальше на север борщи не растут. Ведь они так активно распространяются… а здесь их что-то сдерживает. Изучить бы, что именно…
Остальные молчали, переводя дух. Наумбия на скорую руку латала чарами раны товарищей. В стычке с корявыми все пострадали – кто подвернул ногу, кого рассекло прилетевшим копьём – но в случае Кэррота самые болезненные удары пришлись по самолюбию. Он воображал себя этаким отважным покорителем безграничного моря возможностей, но пока получалось, что его влекло неизвестно куда мутным и непредсказуемым стечением обстоятельств. Хотелось хоть что-нибудь сделать по-своему!
Батлер Броки, скучая, решил прояснить для себя ряд волшебных вопросов.
– Вот скажи мне, Наумбия, – начал он, ковыряя грунт носком башмака. – Почему волшебники столетиями используют неэффективную стихийную магию? Эти молнии, струи холода, огненные шары… Да, красиво, а толку? Почему тем же телекинезом не передавить у врага в башке жилку, чтобы он сразу помер без лишнего грохота?
Волшебница подняла на него грустный и одновременно насмешливый взгляд.
– Потому что естественная иммуна. У живых организмов есть сопротивление магии. Бессознательная защита. Она и мешает орудовать телекинезом в чужой башке, как бы этого ни хотелось. И быстрее, и проще швырнуть огненный шар – от ожогов иммуна не очень-то помогает.
– А что тёмные чары? – повернулся к ней Кэррот. – Нас вон в Спаде в прошлом году так волною накрыло, до сих пор в себя толком прийти не могу!
– Тут немного другое, – сказала Шноррел. – Вся суть «тёмных чар» состоит в том, чтобы как-нибудь обходить естественную иммуну. Поэтому они и запрещены! Чёрная магия массового поражения, равно как и заклинания, необратимо влияющие на психику, волшебным сообществом признаны неконвенционными. Запрещаются игры с тканью реальности, распространение хаоса и призывы существ из других миров. Некромантия, зомбификация, создание одержимых… Приличные маги эти искусства не используют по этическим соображениям. Потому что ожог тела вылечить можно, а испорченный мозг – уже вряд ли.
– То есть сжечь противника заживо – это хорошая магия, а остановить колдовством ему сердце – плохая? – возмутился Олясин.
– В целом – да. Потому что остановить сердце можно исподтишка, а вот огненный шар ты не скроешь! Останется след, по которому можно найти автора заклинания. Но даже в дозволенном колдовстве полно подлых приёмов. Колдуют ведь кто во что горазд, насколько фантазии хватит…
– Очень тёмное дело эта ваша светлая магия! – заявил Батлер, подумав.
– А я и не спорю, – отозвалась Наумбия.
За поросшим осокой бугром виднелось какое-то полуразрушенное здание, последнее в цепочке руин заражённой долины. Оно не привлекало внимания, но, когда солнце начало уходить за деревья на западе, из развалин послышался стон.
Сперва каждый подумал, что им показалось, но стенания раздались снова. А потом перешли в монотонный, тоскливый женский плач. Олясин встрепенулся.
– Излишне ходить туда, – бросила эльфийка, щурясь на заходящее солнце. – Однажды улицезрела, что за бестия издаёт эти звуки. Поверь на слово, ваша помощь ей точно не пригодится.
– То есть это приманка? – сощурился Кэррот. – Пойдём и убьём эту подлую дрянь!
– Она в стенах таится. Стрелой точно не выцелишь. И охота тебе узнавать, что ещё на неё не подействует?
– Неохота, – подумав, пробурчал тот. Одно дело – несчастная дева в беде, другое – неведомое чудовище.
Душераздирающий плач раздавался ещё около часа, а потом потемнело достаточно, чтоб перейти поле борщей. Они встали, встряхнулись и двинулись к хищным зарослям, покидая отравленную долину.
– Выведу вас к реке, – пообещала Фириэль, беспечно шагая в травянистую мглу.
Следующую пару дней они пробирались на северо-восток вдоль извилистой лесной речки. Шли вверх по течению, продираясь сквозь тальник и бурелом, путаясь в старицах, перелезая бобровые завалы. Места были глухие. Их припасы заканчивались, а до трактов Варгола было ещё далеко. Фириэль обещала подбить какую-нибудь дичь в случае серьёзного голода, но пока дичь встречалась лишь в разговорах. Утром на излучине реки они видели здоровенные следы босых ног; вероятно, здесь обитал огр. А там, где шатаются огры, добыча настороже и старательно прячется.