Девушка, как и я, расположилась на балконе. Только в отличие от меня сидела в маленьком плетёном креслице с ноутбуком на коленях и что-то увлечённо печатала. Рядом, у её стройных ног, активно умывалась белая кошка.

Интересно, как давно она здесь? Шпионит за мной, упиваясь маленькой победой? Я махнул рукой, но она не обратила на меня никакого внимания.

– Эй, рыжая, – позвал я девчонку, даже не рассчитывая на то, что она повернётся.

Но нет. Тряхнув огненными кудрями, она обернулась на звук моего голоса.

– Чего тебе?

– Признайся, это же ты вырубила свет, да?

Она пожала тонкими плечами, при этом улыбаясь так хитро, что не оставалось никаких сомнений – это сделала она.

Поднявшись с холодного бетонного пола, я подошёл ближе к ограждению балкона, не переставая дымить сигаретой.

– Мы ведь все равно будем играть, ты же понимаешь это?

Рыжая тоже встала с кресла, положив на него свой ноутбук, после чего приблизилась к перилам со своей стороны. В естественном освещении волосы казались ещё ярче. В её густых прядях словно разгорелся самый настоящий пожар. Изящное, в форме сердца, лицо ласкали лучи заходящего солнца, а с губ не сходила лукавая полуулыбка-полуухмылка. Склонив голову набок, она окинула меня лисьим взглядом и ехидно пропела:

– Боюсь, ты не подозреваешь масштаб моей фантазии, красавчик. И не смотри на меня так, я в бронежилете, – она щёлкнула аккуратными пальчиками почти возле моего носа.

Сквозь закрытую дверь раздался громкий щелчок и радостные голоса друзей. Вспыхнул верхний свет, снова загудели мощные усилители, и я не смог сдержать торжествующий улыбки.

Наклонившись вперёд, к её миловидному лицу, почти с извращённым наслаждением я прошептал:

– Сегодня все мои песни посвящаются только тебе.

И развернувшись, ушёл обратно в комнату, чувствуя всем своим существом, как она мысленно кидает мне в спину острые кинжалы. Но она ещё не знала, что и я был в бронежилете.

– Ну что, друзья, вдарим року в этой дыре? – заорал я, обхватив рукой стойку. – Хочу отрепетировать экстрим вокал!

Взвизгнула гитара, громыхнули тарелки, лаская мой слух своим идеальным звучанием. Кажется, теперь это лучшая репетиция. И стоило мне представить разъярённый тёмно-зелёный взгляд и поджатые губы, настроение взлетало до небес, а голос обретал небывалую мощность. Казалось, сегодня мои связки поцеловал сам Иисус.

       Два-один, лисичка. Твой ход!

Очередное утро. Я снова не выспалась, снова не поела, снова тороплюсь. Одно радует – за стеной ночью царила относительная тишина. Но вечером они оттянулись по полной программе, наградив весь подъезд порцией «отменной» музыки. Богдан орал так громко, словно над ним проводили настоящий сеанс экзорцизма, а сам он ползал по стенам, как те жуткие люди из ужастиков, когда их окропляют святой водой.

Закрыв дверь, я, отчаянно зевая, поскакала вниз по лестнице. Вдруг со всей силы врезалась во что-то мягкое и плотное, похожее на мякиш от хлеба или переспелый помидор.

– Сашенька, доброе утро! – заговорило тело гнусавым голосом Василича. – Куда в такую рань?

– На работу, – я отпрянула от дурно пахнущего тела, пока он не стал лапать меня своими ручонками. – А вот ты куда? Ты же у нас птица поздняя. Или решил всё-таки внять советам гражданских и выгнать наглых неформалов?

Я потёрла ушибленное плечо.

– Чего? – добродушное лицо Василича исказилось в полном непонимании, вызывая у меня тяжкий вздох. Да уж, Морозова, с ним же чем проще, тем лучше.

– Чего забыл здесь в такую рань, спрашиваю?

– А я как раз к тебе, кстати! – похлопав себя по карманам, он извлёк из одного изрядно помятый листочек и с довольным видом протянул его мне. – Вот, штраф тебе иду вручить.

– Уверен, что мне? – удивилась я. – Может, всё-таки в двадцать шестую?

Василич покачал головой.

– Нет, точно, тебе. Ты же вчера со счётчиком игралась? Вот тебе и штраф.

Я удивлённо уставилась на участкового, не понимая, откуда он узнал, что это я. Неужели, рокер этот недоделанный напел?

– Василич, а как ты хотел? – принялась защищаться я. – Если ты не можешь с ними разобраться, приходится подключать свои методы. Прикажешь нам терпеть шум в угоду этим проходимцам?

– Саша, ночью они шумят? – задал он риторический вопрос, на который зачем-то сам ответил. – Нет, не шумят. А днём и по вечерам не запрещено. И вообще, чего ты взъелась? Ну, играют ребята, что плохого то? Не наркоманы, не алкаши, и ладно.

– Тебя не спросила, злиться мне или нет, – буркнула я, выдёргивая из рук участкового свой злополучный штраф. – А ты вообще в курсе, японские учёные выяснили, что посторонние шумы во время отдыха вызывают небывалый стресс у людей? Сорок пять процентов опрошенных страдают от психозов, двадцать пять от болезней сердца, пятнадцать не могут расслабиться, а другие пятнадцать готовы совершать преступления?

Участковый лишь глупо похлопал заплывшими, мутными глазками. А я продолжила свой спич:

– Ещё чуть-чуть, – я почти сжала большой и указательный пальцы правой руки, – и я войду в число последних пятнадцати процентов, и испорчу тебе всю статистику на участке!

– Это ты участковому при исполнении угрожать вздумала, Морозова? – строгим голосом спросил он. – Завязывала бы с чтением!

Меня так и подмывало съязвить, что ему бы как раз и не помешало просветиться, вместо бесцельного просмотра футбольных матчей и поедания булок. Но вместо этого, я попыталась отстоять права жильцов этого дома:

– А что, если у Анны Петровны сердечный приступ от их музыки случится? Она же уже пожилая, а они так беснуются.

– А она разве жаловалась? – он упёр руки в мясистые бока. – Вчера жаловались только на самовольное отключение электроэнергии.

– Ну, конечно, она не жаловалась, иначе ты ей рассаду на дачу не поможешь отвезти!

– Не повышай голос на участкового, – обиженно заявил он, доставая из кармана своё удостоверение, которое недавно он так не к месту забыл в отделении.

Принимая своё поражение в этом диалоге, я раздражённо бросила:

– Все, давай, мне на работу пора. Удачи на службе.

И бочком обойдя грузного участкового, понеслась вниз по лестнице.

– Сашенька, прекращай ты это, а то по-другому разговаривать будем, – услышала я в спину.

Мне вдруг стало так обидно, ведь Василич хоть и приставал ко мне, но всегда был на моей стороне. А теперь… Хорошо ему говорить. У него за стеной тишь да гладь, и не гремят каждый вечер барабаны, и не нужно придумывать изощрённые методы борьбы за свою свободу с этим мерзким голубоглазым рокером. Но пускай не думают, что меня так просто сломать или остановить. Я им ещё покажу, на что способна Александра Морозова. И участковый мне совсем не указ, может хоть сотню таких штрафов выписать.

***

На работе сегодня было гораздо спокойнее. Все дело в том, что всеми любимая и уважаемая Ирина Владимировна взяла себе несколько дней выходных и отчалила из города, позволяя нам хоть немного подышать полной грудью. Без её пристального острого взгляда и работалось гораздо легче, и улыбки были искреннее, да и гости чаевые давали охотнее. Правильно Машка говорила про этот отрицательный эгрегор в стенах «Рафинада», а я ей не верила.

Но вот только мой мозг после вчерашней стычки никак не переставал думать о том, как бы отомстить гадким соседям, в особенности наглому предводителю шайки в лице Богдана.

Во мне бурлил целый фонтан сумбурных эмоций, только я вспоминала, как он кривил рот в ухмылке, а в аквамариновых глазах с прожилками чёрно-серой дымки, мерцал тот лёгкий огонёк безумия. Словно кристально чистая вода, сквозь глубину которой виднеются едва заметные камни и песок. И точно так же как и в бушующем океане, ты не знаешь, что ждёт тебя при взгляде на эти глаза: верная смерть или приятное тепло.

Рассчитав очередной столик, я подошла к барной стойке, за которой стояла подруга, и пыталась стереть въевшееся пятно. Увидев меня, Машка заулыбалась во все тридцать два, кивком головы приглашая присоединиться.