Якоб Риис делал ночные фотографии с помощью изобретенной им магниевой вспышки, нередко вызывая гнев обитателей домов. Публицисту Риису удалось «осветить» самую неприглядную сторону жизни мегаполиса, поведать миру о тяжких проблемах главного города Америки. Теодор называл датчанина лучшим из американцев и «макрейкером» (muckraker) – «разгребателем грязи». Рузвельтовское выражение вошло в историю как обозначение нарождавшейся группы либеральных журналистов и писателей, выступавших за социальные реформы.

Малбери-стрит

Теодор Рузвельт инспектировал ночлежки и приюты для детей, занимался нью-йоркским черным рынком, увольнял нерадивых офицеров и их покровителей-чиновников. Одним из первых разглядел перспективы комиссара писатель Брэм Стокер, автор нашумевшего романа «Дракула»: «Он станет президентом – такого нельзя ни обмануть, ни подкупить, ни запугать». И вовсе не вампиров и дракул боялись коррумпированные стражи порядка, «отдыхавшие» в салуне или борделе вместо несения патрульной службы, – гораздо страшнее было для них узреть в ночи крупнозубый оскал разъяренного комиссара.

Один мелкий торговец в нижнем Манхэттене придумал маску из целлулоида и других подручных материалов: пенсне, грозные топорщащиеся усы и большие блестящие рузвельтовские зубы. Игрушка стала популярной. Пикантность ситуации заключалась в том, что его лавка находилась на Малбери-стрит, рядом с полицейским управлением. Вскоре к нему нагрянули служители закона и конфисковали «нелицензированный» товар. Теодор Рузвельт, узнав об этом, распорядился доставить ему маску и заявил, что одобряет ее продажу.

Один из самых известных «макрейкеров» Нью-Йорка, журналист Линкольн Стеффенс, вспоминал о своем сотрудничестве с комиссаром. Стеффенс снимал рабочее помещение на Малбери-стрит напротив штаб-квартиры Рузвельта. Периодически Теодор распахивал окно своего кабинета и издавал пронзительный ковбойский клич. Журналисты со всех ног мчались через дорогу, в офис комиссара, где их ожидало очередное сенсационное разоблачение высокопоставленного коррупционера.

Глава нью-йоркской полиции посадил патрульных офицеров на велосипеды, что обеспечило им преимущество в передвижении по запруженным улицам. Комиссар распорядился установить на всех постах телефонную связь. При нем впервые появились конные полицейские фургоны. Была налажена работа с картотекой уголовного мира: введена дактилоскопия, устроена профессиональная фотография в каждом из городских округов и применена система Бертильона – идентификация преступников по их антропометрическим данным.

Численность личного состава полиции увеличилась почти на две тысячи человек, причем все должны были сдавать квалификационные экзамены. Дискриминация экзаменуемых по признакам расовой или этнической принадлежности запрещалась. Сейчас в это трудно поверить, но только при Рузвельте была введена обязательная физическая подготовка для полисменов и стрелковая практика в тире. Он же основал первую в Нью-Йорке полицейскую академию.

Рузвельт требовал от своих подопечных вежливого отношения к горожанам – идея, которая до этого никому не приходила в голову. Впервые за много лет фигуры полицейских в синих шинелях и кожаных шлемах (прозванных в народе «фараонами») стали вызывать у жителей не страх, но уважение.

В августе 1896 года Нью-Йорк накрыла невыносимая десятидневная жара со стопроцентной влажностью. Раскаленный на солнце каменный манхэттенский мешок, особенно в его нижней части, где в переполненных съемных многоквартирных домах без водопровода жила беднейшая часть населения, начал сотнями убивать людей. Жители мрачных трущоб, куда не проникал свежий воздух, устраивались на ночь на крышах, площадках пожарных лестниц. Многие из них, включая детей, утратив во сне контроль, падали вниз. На каждом из городских углов источали зловоние горы мусора, но Нью-Йорк был не в состоянии заниматься очисткой: муниципальные лошади также гибли от жары. В богатых и бедных районах Манхэттена на мостовой лежали облепленные мухами разлагающиеся лошадиные останки.

Рабочий кабинет комиссара Рузвельта

Самым ходовым сезонным товаром до эпохи электричества был лед. Обладать этим дефицитным продуктом могли только богатые семьи. Поставщики льда в Нью-Йорке были востребованными и очень обеспеченными людьми. Свежие фрукты, устрицы на льду, холодный лимонад и мороженое регулярно поставлялись в мидтаун, зажиточную часть Манхэттена близ Центрального парка. Нищие же иммигрантские семьи не могли и мечтать о холодном компрессе больному или же маленькой льдинке-конфетке для ребенка. Комиссар Рузвельт, по роду службы входивший в городскую медицинскую комиссию, добился от властей закупки сотен тонн льда и бесплатной его развозки в бедные кварталы.

Очевидцы вспоминали, что сразу же по получении известия о раздаче льда толпы людей начали собираться в назначенных местах. Нью-Йоркская полиция по приказу Рузвельта занималась развозом и наблюдала за выдачей драгоценных холодных брикетов, которые каждый из получателей бережно оборачивал в материю и спешил унести домой. Сам глава полицейского управления отправился в кварталы Ист-Сайда наблюдать за справедливым распределением «ледяного спасения».

Теодор Рузвельт никогда не отказывал себе в удовольствии относиться к обязанностям комиссара творчески. В конце 1895 года из Гамбурга в Нью-Йорк прибыл известный антисемитский публицист и депутат Бундестага пастор Герман Альвардт для проведения серии выступлений, изобличавших «козни иудейские». Опасаясь реакции местных евреев, немецкий проповедник попросил городское полицейское управление предоставить ему охрану. Рузвельт был обязан выполнить профессиональный долг, но обеспечил защиту свободы слова на свой лад. Он распорядился выделить охрану из служивших в Нью-Йорке полицейских-евреев. Выступление «святого отца» прошло относительно благополучно (всего один гнилой помидор пролетел мимо трибуны). Заморский гость поблагодарил комиссара за хорошо организованную охрану. В ответ пастор услышал, что эти бравые нью-йоркские полицейские – все, как один, иудеи. Рузвельт с видимым удовольствием разглядывал кислое лицо «борца с сионским засильем». В Нью-Йорке немец больше не появлялся.

21 января 1914 года совместная американо-бразильская экспедиция под командованием Кандидо Рондона и Теодора Рузвельта отправилась к истокам Рио да Дувида. Двести пятьдесят волов и мулов и несколько десятков человек составили два сильно нагруженных каравана, которые один за другим начали долгий переход через обширное Бразильское нагорье.

Тропический ландшафт сменился пампасами. Деревья стали редкими, до самого горизонта простиралась слегка всхолмленная сухая степь. Днем воздух дрожал от зноя, ночью приходилось кутаться в одеяла. Через две недели недостаток воды и хороших пастбищ вызвал падеж мулов. Волы тоже ослабели и не могли тянуть через засушливые прерии все грузы экспедиции. С тяжелым сердцем были сброшены на землю новенькие наборы инструментов для геодезии и таксидермии, громоздкие армейские палатки, многие другие предметы, ставшие отягощающей роскошью в пути. Начальник экспедиции полковник Рондон приказал каждому участнику похода уменьшить свой багаж наполовину.

Самым большим разочарованием Рузвельта оказался американский менеджер Энтони Фиала. Бывший полярник, жаждавший новых открытий и славы первопроходца, не сумел должным образом организовать снабжение готовившейся экспедиции. Заказанный Фиалой в Нью-Йорке дорогой навигационный инструментарий не работал в тропическом климате. Пришлось отказаться от тяжеленных моторных лодок, не пригодных к мелководью. Экспедиция оставляла заботливо упакованные Фиалой канистры с оливковым маслом, банки горчицы, бутыли вина – столь приятные в иных ситуациях, но обременительные в условиях тяжелого бразильского перехода. При этом в караване сократили рацион и перешли на двухразовое питание – ранним утром и поздним вечером. Перерыв от завтрака до ужина составлял не менее двенадцати часов.