Она кивнула в знак того, что видит и что поняла, город, старинный и красивый, построен как бы террасами, а потом обратила взгляд в другую сторону — на озеро. Оно было свинцово-серым — как тяжелые облака в холодном небе над ним. Франсин подумала, что хорошо бы увидеть озеро летом, под ясным голубым небом, когда пароходики снуют взад-вперед. Даже в этот пасмурный день везде бросалась в глаза поразительная чистота.

Она продолжала с интересом разглядывать все вокруг: многолюдный вокзал, мимо которого они проехали, сбавив скорость, огромную елку, сверкавшую огнями и украшениями. Она знала, что скоростным поездом из Парижа сюда чуть больше трех часов езды. Они двигались немного медленнее — не прямиком. В этом и был весь смысл поездки — увидеть как можно больше великолепных пейзажей. Когда они закончили завтракать, Лозанна скрывалась позади. Они вернулись в салон. Ее новое прозвище, Красный Цветок, к ее удовольствию, прижилось. Все называли ее только так. Кроме Маргерит, подчеркнуто игнорировавшей Франсин. Маргерит сопровождал высокий худой мужчина, которого Франсин еще не видела. На его изможденном лице запечатлелся страх. Франсин поинтересовалась, кто это.

— Ее муж, — сухо произнес Жиль у нее за спиной. — Он не выходил из купе. Неважно себя чувствовал.

— Неудивительно…

— Но-но, — тихо предостерег он.

— Я просто хотела сказать…

— Знаю, что вы просто хотели сказать. Любуйтесь пейзажем.

Внезапно почувствовав, что его присутствие смущает ее, она обернулась к нему с небрежной улыбкой и скользнула к месту неподалеку. Она совершила ошибку — Жиль тут же подсел к ней, и так близко, что это было чересчур.

— Маргерит — сестра Клэр.

Он стал ей что-то объяснять! Это ее так удивило, что на мгновенье она забыла, как ее стесняет то, что он сидит слишком близко, и, повернув голову, почти коснулась его лица. Тут же резко отвернувшись, она пустыми глазами уставилась в окно.

— А-а.

— Вот именно.

Лихорадочно соображая, что бы такое сказать, чтобы ослабить напряжение, которое, скорее всего, ощущала только она, Франсин вдруг обратила внимание на вид за окном.

— Какая красота! — воскликнула она.

— Монтрё, — сообщил он тоном еще суше.

— Такое впечатление, будто город растекается вниз по склонам… А эти железные дороги!.. Почти вертикальные! — Прекрати болтовню, мысленно одернула себя Франсин.

— Фуникулер… — Легким прикосновением к ее плечу он привлек внимание Франсин к виду с противоположной стороны, и у нее глаза расширились от восторга. — Замок Шильон.

— Он будто встает из воды!

— Угу… — Жиль?

Он поднял голову и улыбнулся кому-то поодаль.

— Извините.

Скрывая легкую насмешку во взгляде, он соскользнул с сиденья и отошел — наверное, чтобы рассказать кому-то об увиденном в окне. Она смотрела ему вслед, восхищаясь его мощной фигурой, но вдруг перед ней встала другая. Она захлопала глазами и улыбнулась любителю пофлиртовать.

— Ну-с? — лукаво протянул он.

С жалким смешком она подняла руку и, зная, что он поймет ее правильно, погладила кончиками пальцев щеку своего голубоглазого друга. Она заметила, что Жиль следит за ней. Оторвав от Жиля взгляд, она опустила руку. Нелепо только и думать о нем! Ей все равно, как он воспримет ее шалости.

— Да-да, — согласилась она.

Голубоглазый весельчак сел напротив нее и стал отчаянно с ней любезничать, при этом нисколько не нарушая приличия.

Поезд повернул, и сказочный замок скрылся из виду. Она снова смотрела на заснеженные горы, но думала только о том, что в противоположном конце вагона находится Жиль. Она будто все еще ощущала его прикосновение к плечу и его дыхание, щекотавшее ей щеку. Все оплачено. Прекрати, прекрати же!

Горы, альпийские луга, заснеженные поля, красивые деревушки, почти не тронутые современной цивилизацией. Заброшенные, дикие, прекрасные. По мере того как один дивный вид за окном сменялся другим, у нее иссякал запас восторженных эпитетов. Путешественники сидели и тихо беседовали, любовались видами, рассказывали друг другу о себе, а небо постепенно прояснилось и стало голубым. За окном все казалось резко очерченным и холодным: тени, ярко освещенные склоны гор, зеленые шатры елей, качнувшийся высоко над ними вагончик канатной дороги, солнечные блики, отскакивавшие от стекол в вагончике.

Они сделали долгую остановку в Бриге. Зачем, она не знала. Может, чтобы восполнить запасы. Все, у кого были с собой теплые пальто и зимняя обувь, вышли размяться и разглядывали три золоченые маковки выстроенного в стиле барокко и недавно отреставрированного замка. Ей захотелось побывать в городе, осмотреть его, ощутить хруст снега под ногами, пообщаться с людьми. Оказаться подальше от Жиля и от чувств, которые он в ней пробуждал. Она последней вернулась в поезд и пошла в купе привести себя в порядок. Сменила сапоги на туфельки и направилась в вагон-ресторан. Запах жареной индейки щекотал ей ноздри.

Бригада поваров и официанты великолепно поработали. Франсин, нагуляв аппетит на свежем воздухе, поспешила к своему столу и обнаружила, что Жиль намеревался обедать в ее обществе.

— А я уже думала, вы вообще не едите, — сказала она глупейшую фразу, на что он повел бровью и бросил на Франсин насмешливый взгляд. Отвернувшись к окну, чтобы не смотреть на Жиля, она обратила внимание на почти вертикально вставшие рельсы и удивилась тому, что находятся храбрецы или безумцы, ездившие по дорогам, которые ведут прямо в небо. Эта страна была как художественная открытка, а Жиль говорил, что швейцарцы — народ неинтересный. Может, это их национальная шутка, означающая совсем обратное?

— Не одни банки и часы с кукушкой, — заметил он, улыбаясь.

— Нет, одни горы и фуникулеры, — ответила она ему в тон, понимая, что он наблюдает за ней.

Почему, почти с отчаянием думала Франсин, он так странно действует на нее? Почему он то толкает ее на резкость, то лишает дара речи? Она не владеет собой. Откуда у нее эти смутные желания?

Обед продолжался долго, гости веселились, и Франсин была рада, когда кто-нибудь подходил во время перемены блюд и присаживался у их стола, чтобы обменяться двумя-тремя словами с ней и с Жилем. Над Жилем подшучивали. Почему? Неужели он жил не как все? Похоже, они думали, что он только и делает, что сидит в своем банке. А еще играет в гольф, вспомнила она. И катается на лыжах. Жиль во время обеда следил за ней и очень ее смущал. Когда обед закончился и гости перешли к коньякам и ликерам, она не удержалась и спросила:

— Почему они подтрунивают над вами?

Он, расслабившись, откинулся на спинку кресла, улыбнулся.

— Потому, что знают, что я терпеть не могу приемов, почти никогда не посещаю вечера, не следую за сливками общества в Санкт-Мориц или в Клостерс, или туда, где сейчас модно бывать. Потому, что им не верится, что я — и вдруг затеял такую поездку.

— Вы не любите общество людей?

— Конечно, люблю, но — понемногу.

— Вы любите наблюдать, а не общаться, верно?

— Угу. А вот вы, Красный Цветок, человек общительный, да? Порхающая бабочка. А людей вы совсем не любите.

— Люблю… и очень многих, — тихо возразила она. — А вам не следует делать выводы из того, что могла, не подумав, сказать Малли.

— В том, что касается вас, полагаю, можно смело делать выводы.

— Вот как? — Она рассердилась и стала собираться, чтобы уйти. — Извините, мне не хочется выслушивать это. То, что вы оплатили мою поездку, не дает вам права оскорблять меня.

— Моя с Малли дружба дает мне право вступиться за нее.

— Нет. Малли любила меня, как и я ее, и мы очень хорошо понимали друг друга.

— Увы, она слишком хорошо вас понимала. Если и вы понимали ее так хорошо, как вам казалось, зачем было обижать ее?

— Я ее не обижала! — с возмущением ответила Франсин. — Мне было восемь лет, когда она стала моей попечительницей, наставницей и наперсницей. Если кто знал ее, так это я! Не вздумайте касаться моих чувств к ней или ее — ко мне! — Лицо Франсин выражало негодование. Она вскочила на ноги, схватила сумочку и зашагала к спальному вагону.