– Это тебе, дочк, не гэмэо, а продукт натуральный, ковылкинский. Добром не раз помянешь бабку Матрену да бабку Настасью.

– Помяну, – прочавкала Ника и вспомнила: – А огурчика солененького купить у вас негде?

– Огурцы у нас Варька Соломатина продает, знатные. – Она за вокзалом сидит, тамочки, потому как безногая и на перрон ей никак не подняться. Поди, поторгуйся, не пожалеешь!

С пышущими жаром пакетами Ника кинулась за вокзал (одно название, конечно, что вокзал, изба-пятистенка беленая, вот и все). Правда, успела снять Матрену и Наталью с ведрами на фоне ярчайшего неба, здорово получилось.

И впрямь, за вокзалом имелось нечто вроде низенького прилавочка, возле которого в инвалидном кресле сидела сухонькая Варька Соломатина и десницей указывала на туески, бодро пахнущие соленым укропом и чесноком.

– Огурчиков, милая, – позвала она Нику. – Недорого у меня.

Еще одна тысяча азартно вылетела из кошелька Ники. Варька так обрадовалась, что продала и туеса тоже – на память о Ковылкино.

– Спасибо вам, – Ника почти плакала от счастья исполненности жизнью, так было всё вокруг радостно, празднично, умилительно, словно в этот ноябрьский день Пасха зазвенела сотнями колоколов. – Я вас никогда не забуду! Еще бы песца здешнего увидеть – и вообще красота!

– Откуль ты про песцов-то наших знаешь, милая? – шепотком спросила Варька. – Водются ведь у нас тут.

– Читала, давно, еще в детстве, – рассмеялась Ника. – Звероферма у вас, «Мшага», песцов разводят.

– И дикие тоже попадаются, промышляют мужики-то наши. Песец-то наш не чета вашим огрызкам городским, как есть полотно серебряное! Погляди-ко…

Варвара проворно приподняла одеяло, укрывавшее ее культи, и достала что-то вроде гигантского ридикюля. Клацнула стальным замком, ридикюль раззявил пасть, и в этой пасти вмиг упруго вспухло серебряно-платиновое, дымно-морозное, дивное, невыразимое, что и шкурой-то меховой назвать кощунственно.

– Внучок мой, Колька, этого трехлетка подстрелил по сентябрю. Гляди, краса какая! Потяни-тко из сумы его.

Ника дрожа, потянула мех на себя, и он податливо, гладко пошел, и все длился и длился, будто песец, расставшийся с ним, был огромен, как какой-нибудь мифический Левиафан.

– Баб Варь, – прошептала Ника. – Да разве найдутся деньги за такую красоту!

– Тебе недорого отдам, – вздохнула Варвара. – Десять тыщ давай, и он твой.

Ника уголком сознания понимала, что опять завертел ее безумный вихрь приобретательства, что это неправильно, что дома ждут долги, которые не с чего отдавать, но руки сами полезли вглубь сумки, вынули конверт, отсчитали десятку, сунули конверт обратно, приняли пакет с песцовой шкурой (углом глаза Ника увидела отлично выделанную плоскую мордочку с отлакированным носом), а ноги уже несли на перрон, к тому самому моменту, когда поезд, на котором Ника должна была благополучно добраться в К., вовсю набрал ход и напоследок безжалостно свистнул.

Вокруг Ники, потерянно стоявшей на перроне и глядевшей вслед уходящему поезду, как-то сразу образовалось довольно много всякого люда. Люд этот молчаливо рассматривал толстую тетку в расстегнутой куртке, бледную, жалкую, опустившую на землю пакеты, из которых безнадежно выглядывали пирожково-огуречные трофеи. Казалось, люди ждут первой реакции этой неудачницы, опоздавшей на собственный поезд, и оттого, какой будет эта реакция, они и начнут выстраивать свое поведение.

– Песец, – прошептала Ника.

Она прошептала почти это самое слово.

– Какой песец? – опасливо спросила бабка Матрена.

– Полный, – пояснила Ника.

Среди обыденного народа оказался человек в форме.

– Здрасьте, я дежурный по вокзалу, вы только не волнуйтесь.

– А смысл? – подняла на него глаза Ника.

Разве вы не видите, что все рухнуло, спрашивали эти глаза с размазанной тушью; разве непонятно, что жизнь, эта подлая стерва, поманив блеском и пряником (в смысле, пирогом), теперь со сладострастьем садиста хлещет кнутом по Никиной спине и душе?

– Пройдемте в помещение, гражданочка. Вас как зовут?

– Ника. Вероника.

– А по отчеству?

– Валентиновна. Хотя меня можно называть просто дурой.

– Вероника Валентиновна, вы не переживайте. Сейчас посидите, успокоитесь, я дам сигнал на локомотив…

– И что, он вернется за мной?

– Нет, конечно…

– Ага. А когда следующий поезд до К.?

Дежурный замялся.

– Пройдемте в диспетчерскую. Там расписание посмотрим, опять же, сигнал…

Ника поудобнее ухватила ручки пакетов и побрела за дежурным.

– Одно хорошо, – сказала она ему в спину.

– А? – обернулся тот. Был он мужчиной невнятного вида и даже небритость его не украшала. – Чего?

– Хорошо, говорю, что пирогов накупила. В ближайшие сутки-двое с голоду не помру.

Диспетчерская оказалась комнаткой размером с колхозную уборную, но в нее ухитрились-таки втиснуться облупившийся письменный стол, два табурета, титан с горячей водой и алюминиевой кружкой на цепочке. На столе стоял допотопный телефонный аппарат и выключенный компьютер, чью клавиатуру облюбовала довольно-полосатая кошка. Кошка, как ей и положено, спала и на появление людей не отреагировала. Над столом висел портрет Путина, осеняющий президентской дланью пожелтевшие распечатки каких-то бесконечных колонок цифр. Ника поняла, что это и есть расписание поездов.

– Вы разденьтесь, жарко, – посоветовал дежурный. – Вон вода горячая, кофе хотите?

– Да, – Ника удивилась наличию кофе в этой девственной глуши, но потом подумала, что сеть супермаркетов «Billa» наверняка протянула и сюда хищные щупальца.

Из навесного шкафчика дежурный извлек две кружки и банку растворимого кофе. Ника в ответ механически выложила на стол пироги. Кошка, учуяв дивный аромат, приоткрыла глаз и чуть дернула кончиком хвоста.

– А ваша кошка ест пироги? – спросила Ника, удивляясь тому, что в такой момент ее интересуют столь ничтожные вопросы.

– Колбаса-то? Да она все ест, без разбору. Один раз в тормозке принес банку с тушеной капустой – сожрала, паразитка.

– Что ж вы ее держите?

– Дак мышей ловит отменно! Кстати, меня зовут Владимир.

– А по отчеству?

– Николаевич. Но можно без отчества.

Взболтав в кружках кофейный суррогат, они принялись поглощать его, заедая пирогами. Владимир одобрительно крякнул:

– Это хорошо.

– Что именно? Пироги?

– Нет, то, что вы в панику не ударились, хорошо. Я боялся, а вдруг у вас истерика начнется, сердце прихватит, давление там. Нервы всякие. А «скорую» ждать до морковкина заговенья…

Ника усмехнулась:

– Ничего, как-нибудь продержусь. Это же еще не конец света.

– Вот-вот, – обрадовался Владимир Николаевич. – Всегда можно найти выход, из любой ситуации. Вы американский фильм «Гравитация» смотрели? Там вообще космонавт в открытом космосе оказался, женщина к тому же. И ничего, выкрутилась.

Ника допила кофе и посмотрела на распечатки.

– Вы на них не смотрите, – поймал ее взгляд дежурный. – Это прошлогоднее расписание. Новое в компьютере. Сейчас включу. Старая, конечно, техника, но верная.

– А интернет есть? – загорелась Ника. – Я бы письмо отправила подруге в К. насчет опоздания…

– Интернета нету, – вздохнул Владимир Николаевич. – Сотовая связь – и та с перебоями, вышки далеко, кругом тайга. Попробуйте ей позвонить.

Ника достала из сумки мобильник, с надеждой взглянула на экран и тихо помянула песца – сети не было.

– А если через стационарный позвонить?

– Не получится, – развел руками дежурный. – Он не переводится в режим тонального набора. Брысь с клавиатуры, Колбаса!

Кошка невнятно мурлыкнула, видимо, поясняя, что грубо нарушать сон столь полосатой леди – верх неприличия. Тогда Владимир Николаевич непочтенно взял кошку поперек пухлого живота, выдвинул один из ящиков письменного стола и погрузил ее туда. Ника подумала, что он задвинет ящик, но нет, кошка развалилась в нем поудобнее и продолжила спать.