Она находилась здесь уже два дня. Арлин следил, чтобы она питалась, даже дал ей помыться и одел ее в ее лучшую льняную сорочку. Человек, которого она любила, отец ее ребенка, удостоверился, что она не сможет убежать, но заботился о ней. А потом он сказал, что время пришло, звезды и луна выстроились в линию, и он предложил ее душу демону, которому поклонялся.
Темная кошка стояла на ее груди и поднесла свою морду близко к ее носу. Она мурлыкала, глубоко и грохочуще, так, что казалось, весь мир дрожит. Когда она увидела кошку, поднимающуюся от красивой каменной статуэтки, которую муж дал ей, то ничего не сделала. Червоточина там, где ничего не должно было быть, тьма там, где должен быть свет, но теперь оно было материальной тяжестью на ее груди. Это было реально. Она могла видеть мех на ее коже и горящие красным дьявольские глаза. Используя силу своего разума, кошка вынудила ее рот открыться, и начала вдыхать, крадя ее дыхание, высасывая жизнь и душу из ее тела. Она могла видеть, как ускользает ее жизнь, белыми и голубыми потоками перетекая из ее рта в кошачий, пока в ней не осталось ничего, но теперь оно жило во тьме.
Ольвэн, обманутая мать и жена, видела мужа-предателя глазами демона, который убил ее. Она не хотела пристально вглядываться в собственное безжизненное тело. В смерти она выглядела настолько испуганной, так ужасно опустошенной.
Арлин пал на колени и восхвалял демона, который забрал душу его жены. У большой кошки, которая когда-то была всего лишь убежищем тьмы, теперь было бьющееся сердце и сильная жажда человеческой плоти. Демон не может ждать долго, она знала, ведь теперь она находилась внутри него и разделяла его мысли. Часть этой ночи предназначена, чтобы утолить голод почти трех столетий.
Проклятие, которое держало демона в каменной ловушке почти двести девяносто лет без нескольких часов, было весьма хрупким. Пробуждаясь, демон забирал души, а когда девятая душа будет принадлежать ему, он вновь оживет. Он будет полон сил, и заставит мир платить.
Арлин искал любовь и восхищение в его глазах. Ольвэн когда-то думала, что он хранит эти эмоции для нее, но очевидно его любовь к демону была сильнее, чем любовь к жене.
– Мне обещали очень большую жертву.
Арлин раскрыл ему свои широкие объятия.
– Я – Ваш покорный слуга, IL Gatto Nero.
Огромная черная лапа сильно ударила, перерезая горло предателя. Кошачий вопль заполнил небольшую хижину, и ребенок начал кричать. Демон, который взял душу Ольвэн, не мог взять другую, уже возродившись, но пока он жил, он жаждал плоти, и начал со своего невероятно покорного слуги...
– Только не мой ребенок! – закричала Ольвэн.
Ужасную сцену накрыла темнота, и мягкий голос, голос женщины, которая была принесена в жертву, зашептал Руби на ухо:
– Когда его сердце бьется, его можно достать. Не стоит колебаться, или он возьмет вашу душу.
«Никому не доверяйте».
Руби проснулась с криком и почти бросилась к человеку, который делил с ней тахту. Зэйн тоже спал, и, проснувшись, инстинктивно обнял ее.
– Ты в порядке? – спросил он.
– Совсем нет, – призналась она.
– Еще один сон?
Она кивнула, прижав лицо к груди Зэйна и закрыв глаза. По телевизору перед ними показывали уже другое кино, более унылое, чем то музыкальное, под которое она уснула. Не было никакого пения, никаких танцев. Ангст, судя по выражениям лиц в телевизоре.
Если бы она верила в проклятия и оживающие статуэтки, телепатию и прочую ерунду, то была бы в состоянии заставить себя поверить, что сны – своего рода предупреждение. Что-то, убившее женщин, которые являлись ей во сне, придет за ней.
Руби выбросила эту мысль из головы – это не имело никакого смысла. Не больше, чем кусок нефрита, который, кажется, перемещается самостоятельно и заставляет стены ее некогда мирного дома мурлыкать как довольная пантера. Не больше, чем порыв потерять все в простом и радостном сексуальном безумии с мужчиной, который готов спать на ее кушетке, чтобы она не оставалась одна. Руби испытала желание поднять голову и поцеловать Зэйна Бенедикта и посмотреть, насколько поцелуй захватит их. Ее давно так не влекло к мужчине, и было бы хорошо, очень хорошо, насладиться чем-то реальным, основательным и практичным, таким как секс. Он мог заставить ее забыться, Руби знала, что мог, а прямо сейчас ей этого очень хотелось.
Будучи одна слишком долго, она хотела кого-то обнять. Хотела полноценного слияния, которое наступит, когда Зэйн будет в ней, когда удовольствие вытеснит страх. Она так отчаянно твердила ему, что она не ищет мужчину, но сейчас он здесь, и ощущение его кожи рядом с ее было просто чудесным. Она хотела большего.
Руби не считала себя храброй, но она подняла голову и очень медленно приблизила свои губы к губам Зэйна. Она не набрасывалась на него, а двигалась так медленно, что у него была возможность отстраниться или повернуть голову. Он этого не сделал. Вместо этого его губы слегка раскрылись прежде, чем она коснулась их.
Закрыв глаза, они позволили поцелую затянуться. И сразу же вспыхнуло буйство ощущений. Ее чувства были так сильны, что позволили свести на нет страх перед кошмарами, забыть о невозможности мурлыканья стен и статуэтках, которые самостоятельно перемещаются.
Ее ладонь коснулась его бока, и она позволила своим пальцам поглаживать его, изучая мускулы и мощь, которую он обычно скрывал под мешковатыми рубашками. Они двигались потихоньку, приспосабливая руки и ноги, укладываясь поудобнее и сближаясь. Она странно изогнулась, но это было уже неважно. Поцелуй вырвал ее из террора необъяснимых звуков и ужасающих снов, и она упивалась этим.
Руби оказалась настолько горячей, и не возражала, когда Зэйн ослабил пояс ее халата и расстегнул его. Она наслаждалась порывом прохладного воздуха, еще кусочком свободы, ощущением его руки, поднимающей верх ее пижамы и касающейся ее груди, радостно встречающей прикосновение. Они целовались, трогали, ласкали и изучали друг друга, пока Руби не обнаружила себя лежащей на спине с Зэйном Бенедиктом, устроившимся между ее ног.
Тут в дело бесцеремонно вмешалась действительность. У нее в доме не было никаких противозачаточных средств. Грустно сказать, но почти два года они были ей не нужны. Зэйн прибежал к ней во фланелевых штанах с эластичным поясом. И если в них не было потайных кармашков с презервативами, им не повезло.
– Мы должны остановиться, – сказала она, еще раз его целуя, не в силах остановиться.
– Почему? – жестко спросил Зэйн.
Она могла использовать отсутствие противозачаточных как оправдание, но ее остановило нечто большее. Они могли наслаждаться друг другом другими способами, и не рисковать беременностью, а в пяти минутах ходьбы от ее дома была круглосуточная аптека. Нет, она должна сказать ему правду.
– Все это слишком быстро для меня, – шепнула она.
– Да, довольно неожиданно, – согласился он без гнева и даже без намека на расстройство.
Не ожидалось никакого секса на диване – не сегодня – так что она полагала, что Зэйн отодвинется, положив конец комфорту. Очень плохо. Но он не уходил. Он обнимал ее. Он остался.
– Ты совершенно симметрична, – прошептал он.
Руби не думала, что сможет сегодня смеяться, но она захихикала.
– Что?
– Симметрична. Истинная красота в симметрии, а ты симметрична.
– Я не красива, – сказала она. Может, симпатичная, когда поработает над собой, но не красивая.
– Ты красивая. – И он продемонстрировал ей это, обхватив ладонями ее лицо, медленно прослеживая черты и измеряя его между поцелуями, потом спустился ниже, положив ладони на грудь. Большие пальцы мягко потерли чувствительные соски через тонкую ткань пижамы, пока он взвешивал и очерчивал их форму. Потом еще ниже, к бедрам, где его руки обхватили и удерживали ее, пока большие пальцы ласкали ее тазовые кости.
Если бы у нее было хоть на йоту меньше самообладания, то она раздела бы его донага в одно мгновение, и он бы оказался в ней, и им бы стало невероятно хорошо. Это была бы настоящая симметрия и истинная красота. Они оказались бы невероятно близки. Она бы лежала на кушетке, а он устроился бы сверху. И между ними было бы не так много одежды. Движение, толчок, и она могла так легко отбросить все свои сомнения. Руби без предупреждения дернулась, ей вспомнились последние слова ее сна. Никому не доверяй.
