Если бы мне не позвонили прошлым вечером, я бы не решилась прийти снова.

Что-то нужно сказать. Поблагодарить? Его глаза немного мутные, да и в общем он выглядит неважно: сильный отёк на лице, губы синие, челюсти в прямом смысле намертво сцеплены шиной. Для закрепления эффекта подбородок зафиксирован пращей.

– Можно я просто посижу с тобой немного? – наконец, спрашиваю. Он выглядит удивлённым, но кивает. Я пододвигаю табуретку ближе к изголовью, присаживаюсь. Это хорошо, потому что колени рядом с ним дрожат. Всё это время я держу его за руку. Наверное, у него температура, он такой горячий… как солнышко.

– Может быть, позвать доктора?

Он отрицательно качает головой.

– Только скажи, и я мигом.

У него половина лица перебинтована, а глаза улыбаются. Они тёмные, почти чёрные, ещё и зрачки расширенные – смотрю в них, словно в самую ночь.

Он одет в белую майку, лежит под одеялом. Палата отдельная, здесь даже уютно. Его отец – какая-то шишка, которая может себе позволить купить лучшее лечение. Боже, его отец – шишка, он мог бы отдыхать где-нибудь на Бали, а не устраивать стриптиз перед кучкой неадекватов.

Тем более с таким телом. Наверное, на этом Бали девушки устраивали бы состязания, чтобы самим перед ним раздеться.

Тёмные волосы на голове коротко подстрижены, кожа смуглая. Руки крепкие, я нащупываю мозоли на ладонях. А потом спохватываюсь:

– У тебя, наверное, есть девушка, – стараюсь, чтобы голос звучал шутливо: – Ей не понравится, что я трогаю тебя, – отпускаю его, отвожу глаза и прячу руки под коленями.

Он мешкает, потом раскрывает ладонь и ждёт. Стреляет взглядом, дескать, верни как было. Жест требовательный – лёжа в койке после ранения, он пытается командовать, и я невольно улыбаюсь этой просьбе-приказу. Нерешительно снова вкладываю свою ладонь в его горячую, немного влажную. Так и молчим, смотрим.

Всё позади, мы в безопасности, но в глубине души, в той её части, которая подчинена инстинктам, мы всё ещё вдвоём среди врагов и держимся друг за друга. Вернее, конечно, я за него.

***

Время тянется.

Понятия не имею, что говорить. Тем более он не может пока ответить. Я даже не уверена, что Ярослав – это его настоящее имя, а не выбранное случайно для прикрытия.

Да нет, настоящее, конечно, его так все называли. И парень в маске с пауком, и Тодоров.

– Твоей маме бы не понравилось, что я здесь, – закидываю удочку. Сложно в одиночку вести разговор с посторонним человеком. Нет общих тем. Нет общих знакомых. Ничего нет, кроме благодарности и воспоминаний о самых страшных минутах в жизни.

В его глазах снова мелькает чертовщинка, он слегка сжимает мою руку и ведёт большим пальцем по ладони. От этого простого жеста волоски на коже встают дыбом. Моя спина прямая, словно я в корсете для коррекции осанки. Я продолжаю что-то говорить, чтобы заполнить паузу:

– Мне никто не хотел ничего рассказывать, но я так рыдала, что доктор сжалился. Я вообще довольно плаксивая, но в экстремальных ситуациях, оказывается, словно высыхаю. Девочки все плакали в ювелирке, – делаю паузу. Он смотрит на меня. – У меня одной не было слёз. Я честно пыталась выдавить из себя хотя бы одну, чтобы быть как все. Не получилось. А потом прорвало! Хирург заверил, что, если операция пройдет успешно – а она пройдёт, я верю, – ты ещё неделю полежишь здесь, и выпишут. Потом ещё дней восемь походишь с шиной, и её тоже снимут. Дальше, конечно, диета, реабилитация, физио и упражнения. И всё станет как было. Но ты, наверное, это и так знаешь.

Он утвердительно моргает.

– Я могу помочь с упражнениями. Я по профессии логопед. Детский, правда, но если ты захочешь… в смысле, мне бы хотелось что-то для тебя сделать.

Он слегка улыбается и кивает.

– Всё обязательно будет хорошо. Я буду думать только о хорошем, сила мысли, молитва… во что ты веришь, то и буду делать.

Он сдерживает смех и делает жест, будто отмахивается. Дескать, что ты переживаешь, ерунда. Видел бы он себя со стороны. Безбашенный.

Ярослав чуть крепче сжимает мои пальцы, когда заходит врач с дежурной улыбкой.

– А кто у нас тут? Доброе утро! – смотрит в папку с бумагами, весело улыбается. – Как вы сегодня, Ярослав?

Переводит глаза на меня, намекая, что мне следует оставить их наедине.

– Если хочешь, я приеду завтра, – спрашиваю шёпотом у бойца. Его глаза улыбаются, и он слегка кивает. Я улыбаюсь в ответ. Мне вдруг хочется наклониться и поцеловать его в лоб, но я так, разумеется, не делаю. Машу на прощанье и убегаю, ловя себя на мысли, что мне совсем не хочется уходить.

Слишком рано. В моём новом мире по-прежнему существует лишь два человека – я и он. Остальные – враги, жертвы или трусы. Наверное, мне нужна помощь психолога. Умом я это понимаю, но сердцем… сердцем мне нужен только этот человек. Рядом. Тогда безопасно.

Даже когда он лежит на кровати бледный и забинтованный, даже когда я вспоминаю слова его матери о том, что при следующей нашей встрече меня постигнет участь её сына.

Катерина

Через несколько часов после операции Ярослав выглядит значительно лучше, чем накануне. Я ожидала, что он будет отходить от наркоза, но нет, обошлись местной анестезией. Вытерпел.

Для меня огромное удовольствие разглядывать его лицо, больше не бледное, как стена в коридоре. Отёк спал, пращу с головы Ярослав снял сам. Когда его рот закрыт, совершенно незаметно, что он всё ещё с шиной.

      Заглядываю в его палату, пряча за спиной цветы, – он не реагирует, и я робко стучусь. Понятия не имею, уместно ли дарить мужчине букеты, но фрукты ему нельзя. По крайней мере, в целом виде. Медсестра шепнула, что пока только больничная еда, и я не стала тратить деньги впустую.

Он сидит на кровати в свежей тёмно-синей майке и свободных спортивных штанах, смотрит в айпад.

Пальцы покалывает от острого дискомфорта и ощущения полной чужеродности происходящего.

Не стоит мне здесь быть. С ним.

Надо бежать…

Ярослав отрывается от экрана, видит меня и улыбается.

Вижу тепло в его глазах, как-то умудряюсь читать по ним. Это тепло окатывает с головы до ног, оно смывает последние страхи.

Он подбирается довольно резво, откладывает планшет, вытаскивает наушники из ушей. Эта поспешность очень приятна. Делает гостеприимный жест, дескать, заходи-располагайся.

Я закрываю за собой дверь и прохожу в палату.

Окно распахнуто настежь, утренний свежий воздух наполняет лёгкие. Слышно, как поют птицы. Больница окружена рядом высоченных деревьев, на которых нашли приют десятки пернатых созданий. Определённо, утро здесь начинается рано.

В палате очень светло, да и сам Ярослав выглядит посвежевшим. Догадываюсь, сумел добраться до душа самостоятельно и чувствует себя намного увереннее. Вчера на него было страшновато смотреть.

– Сиди, не вставай, – я останавливаю его движение. Сама ставлю цветы в вазу, набираю воды. – Не рано пришла?

Он пожимает плечами, показывает пальцем на планшет, а потом на стул рядом. Я присаживаюсь напротив него и жду, пока он печатает:

      «Не рано, здесь всех будят в шесть, – читаю на экране. – В восемь уже провели остеосинтез. Половину лица всё ещё не чувствую. Давай знакомиться?»

Он хитро смотрит на меня, затем делает движение, чуть подаваясь вперёд, как бы показывая, что готов увлечься беседой.

Ха, сейчас я тебя увлеку, держись крепче!

– Давай расскажу, кого ты спас. Меня зовут Катя, ты, наверное, уже в курсе. Мне… двадцать два года, – слегка улыбаюсь, ощущая, как кровь приливает к лицу. Накатывает волнами, заставляя кожу гореть. Между нами вообще ничего нет и быть не может, но я себя чувствую почему-то так, словно на свидании. Как минимум составляю анкету для Тиндера, хаотично выискивая в памяти самые лучшие подробности, пытаюсь набить себе цену. – По образованию я логопед, как уже рассказывала. Но сейчас временно не работаю. Вернее, вот только неделю назад уволилась из центра. Прошла собеседование, жду звонка.