Зато Яра сообщила мне, что ей разрешили завести собаку. «Знаешь, как у Гудвина», написала она в письме. «Задрал этот Гудвин! – невольно прошипел я, добравшись до этих строк. – Это что же, всю жизнь теперь с ним таскаться?!» И меня реально передернуло.

На следующий день я тупо нашел в телефонном справочнике детектива, созвонился с ним и тут же отправился на встречу.

Мы говорили, конечно, по-английски, и снова были недоумения по поводу «илтиса». Объяснять, что это значит на местном греческом, мне неохота. Ничего хорошего...

В целом агент оказался хватким и энергичным. Через неделю у меня уже был список российских фирм, имеющих недвижимость в радиусе сотни километров от того места, которое Ярочка указала в адресе до востребования, когда я отправлял ей ее нарочно прихваченные мною с работы бумаги.

Фирм оказалось аж семьдесят три, и следить за каждой из них, или за всеми разом, в надежде случайно наткнуться на Яру, было нереально. Следовало что-то придумать. Заказ и так обошелся мне в немалую сумму: греки переняли – от турок, наверное, – элементы азиатчины в бизнесе и рвали без меры, когда позволяли обстоятельства.

Так что пока я решил записаться на местные интеграционные курсы, которые городская управа за плату организовала для вновь прибывших собственников.

До начала занятий оставалось две недели, и теперь я, не теряя времени, ежедневно выезжал поутру к воротам очередной фирмы из списка и торчал там в машине с восьми до полдесятого, неторопливо глазея по сторонам и играя от скуки в тетрис на детской планшетке, которая по случаю приглянулась мне на одном уличном базарчике. Пользы от этой «обсервации» было немного, разве что удалось вычеркнуть с дюжину фирм, которые по причинам своей незначительности никак не могли содержать шефа по безопасности и подчиненную ему службу охраны. Вообще сам этот факт, а именно подчинение бойцов-охранников не офицеру-спецназовцу, а зеленому теоретику, да еще и женщине, не давал мне покоя, однако решение не приходило. Что-то тут было мутно.

Поиски Яры завершились самым неожиданным образом. На вводное занятие на языковых курсах я немного опоздал, не успев вовремя добраться с «задания» до моего городка, и когда, осторожно приоткрыв двери, я просунул в класс голову, что-то сразу царапнуло взгляд. Я вежливо извинился и кабанчиком протрусил на свободное место в середине класса. Учитель бегло бормотал по-английски, а я, усевшись, по возможности неприметно стал крутить головой, обозревая своих соучеников. Закончив с передней половиной класса, я осторожно обернулся назад. За два ряда от меня, одна за столом, подмигивая мне и гримасничая, восседала Яра.

– Илтис! – накинулась она на меня в перерыве. – Ты как, почему здесь?

Я блаженно улыбался. Глаза щипало, а Ярочка и вообще шмыгала во весь нос и утиралась платочком.

Мы едва досидели до конца уроков. Нам как будто сорвало крышу. Примчавшись ко мне в отель, мы, манкируя гигиеной тела, ринулись друг на друга, и дело дошло бы, наверное, до телесных повреждений, если бы в стенку не постучали. Вот еще одна особенность жилья в гостиничном комплексе: стенки здесь негодные, совсем негодные.

Видно, у Яры давно никого не было, так что мы даже всерьез стали обсуждать, как нам теперь быть, и строить разные планы, как будто всю жизнь только и думали, как нам встретиться на Кипре и слиться, так сказать, воедино.

На деле, однако, даже с физиологией, а не то что с совместной жизнью, было непросто: личного времени Ярина должность как бы не предусматривала. Занятия, которые проходили трижды в неделю, Яре оплачивал босс, после них ей почти сразу нужно было снова ехать на службу. Иногда она, правда, прогуливала по веским причинам – это когда ее присутствие на фирме было остро необходимо, – и бородатый грек исправно вносил отсутствующих в учебный журнал.

Дамоклос Мовракис, учитель, болтал по-английски не настолько уверенно, чтобы сойти за англичанина, – в его речи сквозила школярская точность и некоторая книжность, – но это только облегчало диалог. Зато греческий входил нам в сознание туго, слишком туго.

Мы с Ярой вскоре почувствовали, что даром теряем время. Я, как лицо партикулярное, мог просто плюнуть на деньги и бросить ходить на уроки, с Ярой дело обстояло иначе. Точнее, не с нею, а с нами обоими: откажись Яра от курсов, ее наезды в город могли и вообще прекратиться.

Однажды в большую перемену мы пригласили Дамоклоса пообедать в соседний ресторанчик и к концу застолья наощупь затронули тему пропуска занятий. «Take it easy, – с готовностью ответил Мовракис. – Двадцать долларов с носа – и день свободен. В конце концов вы учитесь здесь за свои, и это не мое дело, как именно вы учитесь: здесь или дома». Грек не сводил горящих глаз с Яры.

Это было большое облегчение, в смысле такая сговорчивость учителя. Теперь мы с легким сердцем прогуливали одно-два занятия в неделю, и мне доставляло особое удовольствие платить греку за Ярины прогулы. Она не возражала, мое дешевое гусарство ей даже, кажется, нравилось.

За пару месяцев все окрестности Пафоса были объезжены и осмотрены, а телесно мы натешили друг друга до не то что бы оскомины, но как бы до семейной сытости, когда лакомое утрачивает аппетитность именно потому, что всегда находится под рукой. Даже выходные без Яры я теперь переносил спокойно.

Она жила на территории фирмы, и это я выяснил довольно скоро, причем без ее помощи. Проследить за Ярой незаметно было непросто, пришлось взять машину в прокате и как-то, сославшись на срочное дело в местном муниципалитете, сорваться до конца урока, чтобы проехать следом за Ярой до самых ворот ее фирмы. Длинный забор с колючей проволокой по верху, фабричного вида здания за забором и неприметный столбик у ворот, в который Ярочка сунула карточку-пропуск. Ворота открылись, ее автомобиль вкатился внутрь двора и... это всё, что мне удалось узнать о ее новой кипрской жизни.

А потом Яру на пару недель отправили в командировку, и, стыдно признаться, но я даже как-то повеселел.

Вообще же здесь становилось скучновато. Стихов я не пишу, читаю в принципе неохотно, а греческие фонемы не занимали меня настолько, чтобы стать чем-то значимым.

Вернулась из поездки Яра. Была суббота, около полудня. Из Ларнаки она зачем-то сразу явилась в Пафос, ко мне, и была вся какая-то нервная, озабоченная, в постели он долго не могла достичь желаемого, так что ее нервозность скоро передалась и мне. Из ванной она вернулась с дурацким тюрбаном на голове: вымыла волосы – значит, планировала пробыть подольше.

– Твой постоянный в отъезде, как я понимаю? – вдруг, сам не зная с чего, спросил я, вложив в вопрос сколько мог невинного любопытства. – Поехал навестить жену и деток?

Она покраснела с головы до пят.

– Какое... – От возмущения ей едва хватало воздуха. – ... Какое бесстыжее, подлое право имеешь ты... – Она снова судорожно втянула в себя воздух. – ...вмешиваться в мою личную жизнь?! Ты?!

– А что такого? – возразил я с вызовом. – Ты позволяешь мне засовывать в тебя мою штучку... вот я и думал, что это меня как-то... позиционирует, так сказать...

– Ты! – снова выкрикнула она, уже со злыми слезами на глазах. – Не думай! Я всё знаю про Гудвина!

«Ай да Зав! – пронеслось у меня в голове. – Ай да Виталик...»

– Какого Гудвина? – сделал я удивленное лицо.

– Ты всё прекрасно понял, подонок... – процедила она и, развернувшись, снова двинулась к ванной.

– Это была оборона, – четко и уверенно произнес я ей вслед. – Превышение меры обороны. Любой суд меня тут же оправдает. И не забывай... – Я выставил в нее палец. – ...между прочим, я спас тогда жизнь твоему... твоему любовнику...