__________
*Линден – исторический район в центре Ганновера, студенческий квартал.
__________
Казалось бы, в Германии, в студенческом Ганновере, чего проще? Даже если ты не какой-то старомодный гей, а транс-метро-пан-ещё-что-то-там-сексуал. Но у Хайнца не получалось – ни двадцать лет назад в родной Саксонии, ни за годы учёбы и работы в Саксонии Нижней, ни во время полугодовой стажировки в США. Краткосрочные романы были, но чего-то долгого, стоящего, настоящего – нет.
Шесть месяцев отлучки заставили Хайнца скучать по Ганноверу будто по верному возлюбленному, и сейчас он отдавал этому единственному в своей жизни постоянному партнёру долг – на следующий после прилёта день отправился гулять ни свет, ни заря. Жадно вдыхал морозный, хрусткий, как осенние листья, воздух. Возводил очи горе, разглядывая старинные здания – как турист, а не житель славного города Ганновера, который провёл полжизни бок о бок с этими архитектурными памятниками. Следовал по знаменитой Красной Линии, подмечая, где на тротуарах ещё осталась старая потёртая краска, и где теперь новая – яркая, чтоб туристы уж точно не потерялись. Её обновляют каждый год, и каждый год проводят чуть иначе. Хайнц проследил уже семнадцать линий, каждый раз надеясь, что в следующем году сделает это с кем-то… с кем-то. И вот опять – он и город. И больше никого…
На Хольцмаркт его закружила толпа, отхлынувшая от кузнечного фонтана Винтера. Очередной информационный пакет заветных желаний был отправлен таинственным Высшим Силам через искусно вставленное в чугунную ограду кольцо. Хайнц никогда не загадывал здесь желания – ни когда впервые приехал в город перед поступлением, ни позже, когда проводил экскурсии по любимым местам для иногородних друзей. Снова бы, пожалуй, прошёл мимо, но тут хмурое декабрьское небо разошлось рваной трещиной и высветило фонтан по-летнему жёлтым лучом, оставив остальную площадь в сером мраке.
Ладно, сказал себе Хайнц. С одного раза не убудет…
Он даже не смог точно сформулировать, проворачивая кольцо, чего именно хочет – в голове крутились какие-то банальности про “долгое и настоящее”, – когда за спиной раздалось англоязычное:
– …осподь Всемогущий! – таким тоном, каким нормальные люди отпускают что-то вроде: “Еба-ать!”. Хайнц обернулся и тут же кинулся на помощь. Обнял незнакомца, ещё толком не поняв, что делает, просто инстинктивно удержал от падения. Убедился, что жертва его внезапной доброты крепко стоит на ногах, и наконец дал себе труд эту жертву рассмотреть.
“Да! – вопил мозг. – То, что надо!”. Пока взгляд не упёрся в белый квадратик колоратки* на шее. “Поздравляю, Хайнц, твоя удача воистину безгранична…” – саркастически отозвался на это внутренний голос. Руки быстро отдёрнулись от чужого тела. От очень привлекательного чужого тела, чего уж…
__________
*Колоратка – польск. koloratka или римский воротник, элемент облачения священников в западных церквях – белый воротничок, надевающийся под сутану, или белая вставка в воротничок-стойку обычной рубашки.
__________
– Спасибо огромное! – искренне поблагодарил молодой… Ирландец? Хайнц не считал себя экспертом в акцентах английского, но полгода в Штатах – это полгода в Штатах. Особенно, если попал в международную группу европейских врачей и поработал в нескольких госпиталях в разных концах страны.
– Не стоит благодарности, – улыбнулся он, изо всех сил пытаясь не выглядеть смущённым придурком. – Этому не стоит встречаться с брусчаткой, – кивнул на пакет в руках незнакомца.
Парень, очевидно, только что вышел с блошиного рынка – он едва не сгибался под тяжестью набитых виниловыми пластинками бумажных пакетов. Видимо, не догадался взять матерчатую сумку, а пластик нынче не в почёте.
– Зигги Стардаст? – вздёрнул бровь Хайнц, заметив высунувшийся вверх уголок картона со знакомым рисунком облачного неба – обложку пластинки Боуи.
– Да, и благодарности очень даже стоит, – возразил священник-меломан. – Было бы обидно всё побить, так и не успев послушать. По-хорошему, я как минимум должен угостить вас кофе за это чудесное спасение, – он улыбнулся, и улыбка оказалась невыносимо очаровательной. – Но, увы! Я умудрился растранжирить всё, что взял с собой, до последнего цента, и не взял карточки – нас предупредили, что на рынке могут украсть. Хорошо хоть проездные нам заранее выдали на неделю, а то бы шёл пешком через весь город. Но, – он замялся и это, чёрт побери его преподобие! – тоже выглядело очаровательно, – если позже вы захотите взыскать с меня кофейный долг…
Хайнцу показалось, или?.. Да нет, наверняка показалось. Просто мальчишка пытается быть хорошим христианином. Но, чёрт возьми, что он теряет, если…
– Я могу увеличить ваш кофейный долг прямо сейчас, напоив вас кофе, – в свою очередь улыбнулся Хайнц. – И вы, как почти коллега, должны меня понять – моя святая обязанность не отпускать спасённых немедленно, а сопровождать их до полного восстановления сил.
Пластиночный шопоголик удивлённо вздёрнул бровь.
– Я врач, – пояснил Хайнц. – И я прописываю вам дозу кофеина прямо сейчас.
– И правда почти коллега, – рассмеялся священник. – Что ж, предписания врача нужно выполнять. Показывайте, где тут у вас ближайшая “аптека”.
***
Колин. Не священник, пока семинарист. Пошёл в церковь, чтобы помогать людям. Да, наверное, помогать можно не только так, но для него этот путь был самым простым. В Ганновере на неделю – поездка от семинарии, знакомство с системой работы приютов для беженцев.
Всё это Хайнц узнал за полчаса в небольшом греческом ресторанчике на берегу Лайне. Ресторанчик был так себе – безосновательно дорог, но Хайнц готов был заплатить и вдвое больше. Колин умел вдохновенно рассказывать и увлечённо слушать – редкий талант. А ещё смотрел на Хайнца так, что хотелось прямо на месте начать цитировать Уитмена*, будто они перенеслись лет на сто назад. Ну а как ещё выяснить, что на уме у священника, пусть и будущего? Не подкатывать же впрямую…
__________
*Уолт Уитмен, 1819 – 1892 – американский поэт и публицист, реформатор американской поэзии, певец свободы, автор возмутительных для своего времени гомоэротических стихов. В XIX веке стихи Уитмена служили для геев своеобразным паролем, чтобы опознать друг друга.
__________
– Экскурсию для вас уже проводили? – спросил Хайнц, не зная, как иначе заговорить о продолжении.
– На это нет времени, – с сожалением покачал головой Колин. – Сегодня – единственный выходной. Полувыходной, потому что через час нужно снова быть в приюте. Но… Я готов вернуть кофейный долг вечером, – добавил он после небольшой, но значимой паузы. – Вечера у нас свободны.
– Договорились, – кивнул Хайнц, помогая Колину поднять сумки. – Дашь мне свой телефон или встретимся по-старинке, у часов на Крёпке?
– Дам, – медленно ответил Колин. – И встретимся.
Провожая взглядом электричку, уносившую Колина на окраину, Хайнц гадал – придёт ли тот вечером, или, подумав, испугается? И стоит ли звать его на экскурсию по ночному городу? Её можно было бы закончить в Линдене и пригласить Колина на ещё одну чашку кофе – домой. Или чая. Или какао. Что пьют по ночам священники? А ещё на углу у его дома был ирландский паб. Может, Колину будет интересно, как представляют себе питейные заведения его родины добропорядочные немцы?
Колин пришёл. И на экскурсию согласился. В паб они не пошли – Колин знал Уитмена.
***
– Оу, – сказал Колин, поднимаясь навстречу Хайнцу. Колоратки на нём больше не было. – Я надеялся позвонить тебе вечером, не думал, что встречу тут.
Хайнц тоже об этом не думал, соглашаясь потратить один из дней своей драгоценной практики на добровольную работу в приюте для беженцев. Ну или думал – но не настолько впрямую, а просто вспомнил Колина, когда социальная служба обратилась к его клинике с просьбой о сотрудничестве. Думал о том, что здесь Колин проводил те дни, ночи между которыми они проводили вдвоём. Четыре ночи. Четыре незабываемых горячих и в то же время нежных ночи три месяца назад.
