Место под сценой пока что пустовало. Слушатели вели себя, словно они пришли на концерт классической музыки, и лениво потягивали коктейли, сидя за столиками и у бара. Бен успокаивал себя: они сыграют три четыре песни, и тогда люди втянутся. Им всего нужно продержаться полтора-два часа, а дальше – как пойдет.
Бен начал вести ритм, умело перебирая аккорды. Второй гитарист вел свою партию. Сэм, сидящий за органом, играл так манерно, что могло возникнуть впечатление, что у него в брюках сидят змеи, либо его подключили к сети напряжения. Бен улыбнулся сам для себя, поскольку его «хаер» дергался в разные стороны, и сам он сотрясался при каждом сильном ударе по струнам, чтобы выделить в нужном такте нужную гармонику на фоне общего звучания.
Из зала стало слышно, как кто-то «втянулся» и стал подпевать вокалисту. Сам Бенедикт редко пел на их концертах, потому что не обладал настолько широким диапазоном, как его товарищ, умудрявшийся из баса выскочить в фальцет и даже не вспотеть за полчаса таких извращений. Его устраивали кавер-концерты на группу Bloodhound Gang или Pink Floyd. То есть там, где особо не нужно было рвать связки или стараться идеально попасть в ноту.
Песня подходила к концу, и Бенедикт выдохнул. Правую руку ломило из-за долгого перерыва, и сам он тяжело дышал. Их вокалист вошел в синхронизацию с клавишником, и они вместе довели хороший старт к не менее прекрасному финалу только первого номера. А впереди еще несколько десятков.
Им бурно захлопали. Более бурно, чем Бен ожидал. Некоторые люди повыскакивали со своих мест и подбежали к специальной площадке для рейва, начиная медленно слэмиться.
Бен подставил микрофон к своему рту и, опустив голос до неистовых низин, чуть ли не рыча, произнес «We drink you’r blood» и в следующее мгновение ударил по струнам. Стоящие на сцене запрыгали, бешено размахивая руками в разные стороны, толкая друг друга и подпевая выступающим.
Бенедикт был счастлив в такие моменты. Он добился того, к чему стремился, в эти дни его ничто не угнетало и жилось так легко, как никогда раньше. Юноша сделал вывод: ему не нужно пить, чтобы становиться пьяным, – достаточно эмоций и крышесносящего драйва, происходящего в полуподвальных помещениях, где фонари излучают весь спектр радуги с ядовитой яркостью и контрастностью. Абсолютно все заливается этими красками и преображается в некий бэд-трип, только с приставкой «гуд». Да, думал Бен, неустанно молотя по струнам и выкрикивая «We drink you’r blood» во время припева, это – гуд-трип, не иначе.
Они доиграли вторую песню. Третью. Пятую. Как Бенедикт и предполагал, почти все стянулись к танцполу и активно принимали участие в броуновском движении слушателей подле местных рок-звезд.
Вокалист попросил дать ему отдышаться, и, пока он это делает, все из участников группы могут попить воды и отойти справить нужду.
Бену хотелось курить. Он почти не позволял себе эту вольность, но сейчас, ему казалось, самое время. Он спустился со сцены, попутно раздавая десятки «пятюнь» налево и направо, по-дружески обнимаясь и делая дурацкие селфи прямо на ходу, которые, он был уверен, окажутся смазанными.
И слава Богу, думал Бенедикт.
Он вырвался из толпы, скорым шагом направляясь к выходу, как край его глаза уловил маленькую деталь. Такая незначительная в свете обычного освещения, она заставила его повернуть голову. Бену показалось, что он знает, что так блестит, потому что книжек за свою жизнь он перечитал много, и именно описание оттуда ему пришло на ум.
«Холодная сталь зловеще сверкнула в лунном свете». Вот такой кавалькадой пронеслась у него мысль, а тело развернулось автоматически к источнику потенциальной угрозы – девушке в маске безобидного кролика.
Этим вечером гости были в масках: требование паба. И выступающая группа была не против. Они – под гримом, слушатели – под масками. Все равны и все довольны, никто не обижен.
Но, видимо, эта девушка по непонятной причине была обижена. Она держала выкидной нож неумело, явно с отсутствием предыдущего опыта, но именно такие удары чаще всего имеют впоследствии огромные неприятности. Вместо задуманной смерти – пожизненная инвалидность, и поди реши, что все-таки хуже.
Бенедикт шел ей навстречу в надежде отвлечь ее, а она двигалась к девушке с маской демона и зелеными прядями в волосах, сидящей, как ни в чем не бывало. Возможно, думал Бен, они подруги, и эта хочет ее разыграть. Но это лишь возможно, переубеждал себя Бенедикт. Он уже приблизился к сидящей девушке и нарочито неуклюже споткнулся о ножку стула, ухватившись за ее плечо, но продолжая падать вперед, чтобы найти свою точку опоры (а точнее выбить ее) у идущей навстречу.
И в этот момент, когда кончики пальцев Бена только коснулись плеча зеленоволосой – он познал ее. Не в каком-то плотском смысле, а намного, НАМНОГО глубже. Маленькая молния проскочила между их телами, и они, точно два компьютера, подключились друг к другу, узнали все то, что было записано в самых глубоких папках и никогда не доставалось из оных. Они оба поняли друг друга где-то там, глубоко, да так, что обычными словами не выразить всего того, что они ощутили.
И длилось это чувство меньше одного удара сердца, меньше скорости одного моргания глаза. В тот момент, когда Бенедикт упал на Лизи Голд, он действительно потерялся в пространстве. И по самой счастливой случайности, а, может, божественному вмешательству, охотничий нож Эл Джи, который она неуверенно держала трясущимися и мокрыми от волнения руками, выскользнул на пол, глухо стукнувшись о ковровое покрытие, и не зацепил никого из упавших.
Бен лежал сверху на Лизи Голд, которая раскинулась под ним, как сбитая автомобилем лань. Его правая рука оказалась на ее приятной упругой округлости, отчего он поспешил ее убрать. Сознание Бена уже вернулась на круги своя; свободной рукой, которая упиралась в пол, он резво шарил в поисках холодного предмета и, к счастью, нашел его. Точнее, вокалисту незаметно подал его Черный Человек, приглядывающий за ним всю его жизнь с того момента, как они однажды познакомились.
– Простите, я вас не убил? – Бенедикт быстро вскочил с девушки, отряхивая свою одежду, а потом протянул руку. – Тут такая жара, мне стало немного плохо, вот хотел выйти подышать, пока…
Она взяла его руку, встала, а потом расплакалась, упав парню на грудь и принявшись беспомощно колотить маленькими кулачками по его плечам.
9
Эдди Беккер шел по оживленной улице, глядя в асфальт, держа руки в карманах и раздраженно пиная мелкие камни, которые попадались ему на пути. В глазах прохожих он наверняка выглядел обиженным подростком, несмотря на высокий рост и возраст, недавно пересекший отметку «двадцать». Эдди знал, куда держит путь, но самой дороги, как и потраченного на нее времени, не замечал – ноги вели его на автомате.
С Дэном они подружились еще на первом курсе, когда на вводном занятии немецкого языка пожилая преподавательница предложила студентам вспомнить рифмованные приветствия, которые они знают, или придумать что-нибудь забавное самим. Эдди, сидящий на задней парте и не отличающийся особой любовью к иностранному, просто забил на это и слушал ответы других ребят, которые поднимали руки и озвучивали знания вперемешку с новыми идеями. Подперев голову рукой и откровенно скучая, Беккер разглядывал полосатую футболку и надетую козырьком назад кепку парня, сидящего по диагонали от него.
Тот что-то черкал в своей тетради, а потом поднес кулак ко рту, стараясь подавить приступ смеха. Заинтересовавшись, что могло рассмешить посреди максимально нудной пары, Эдди напряг зрение и разглядел надпись, выведенную крупными, но корявыми печатными буквами, которую смутно смог перевести как «эй, малышка, очень рад, у тебя потрясный зад». Это показалось Эдди настолько неуместным и тупым, что он тоже засмеялся, поднеся ко рту кулак. Автор надписи обернулся, хмыкнул, и они рассмеялись вдвоем, а со следующей пары сидели уже за одной партой.
Дэн Линч часто выкидывал подобные штуки, иногда настолько идиотские, что они вместе с Эдди сгибались пополам и смеялись до слез, а потом еще минут пятнадцать не могли отдышаться и хрипели, как вдохнувшие опилочную пыль лесорубы. Зато с тех пор оба были уверены: дружба, начавшаяся с общей придурковатости, одна из самых лучших и самых крепких во всем мире.
