– Потому что тогда он бы понял, что если ему привалило такое счастье, так это еще не значит, что он его заслужил.

Мистер Джаспер быстро взглядывает на племянника, ожидая ответа.

– А сами-то вы испытали лишения? – спрашивает Эдвин Друд, выпрямляясь в кресле.

Мистер Джаспер быстро взглядывает на Невила.

– Испытал.

– И что же вы поняли?

Глаза мистера Джаспера все время перебегают с одного собеседника на другого, и эта быстрая игра выжидательных взглядов продолжается до конца разговора.

– Я уже вам сказал – еще там, на улице.

– Что-то не слыхал.

– Нет, вы слышали. Я сказал, что вы слишком много на себя берете.

– Кажется, вы еще что-то прибавили?

– Да, я еще кое-что прибавил.

– Повторите!

– Я сказал, что в той стране, откуда я прибыл, вас бы за это притянули к ответу.

– Только там! – с презрительным смехом восклицает Эдвин Друд. – А это, кажется, очень далеко? Ага, понимаю. Та страна далеко, и мы с вами от нее на безопасном расстоянии!

– Хорошо, пусть здесь! – Невил вскакивает, дрожа от гнева. – Пусть где угодно! Ваше тщеславие невыносимо, вашей наглости нельзя терпеть! Вы так себя держите, словно вы невесть какое сокровище, а вы просто грубиян! Да еще и бахвал при этом!

– Х-ха! – говорит Эдвин; он тоже разозлен, но лучше владеет собой. – А откуда вы это знаете? Я понимаю, если бы речь шла о чернокожих, тут вы могли бы сказать, что вот, мол, черный грубиян, а вот черный бахвал – их, наверно, много было среди ваших знакомых. Но как вы можете судить о белых людях?

Этот оскорбительный намек на смуглый цвет кожи Невила приводит того в такое неистовство, что он внезапным движением выплескивает остатки вина из своего бокала в лицо Эдвину, да и бокал отправил бы туда же, но Джаспер успевает схватить его за руку.

– Нэд, дорогой мой! – громко кричит он. – Я прошу, я требую – ни слова больше! – Все трое вскочили, звенит стекло, грохочут опрокинутые стулья. – Мистер Невил, стыдитесь! Отдайте стакан! Разожмите руку, сэр! Отдайте, говорю вам!

Но Невил бешено отталкивает его; вырывается; мгновение стоит, задыхаясь от ярости, со стаканом в поднятой руке. Потом с такой силой швыряет его в каминную решетку, что осколки дождем сыплются на пол; и выбегает из дому.

Очутившись на воздухе, он останавливается: все вертится и качается вокруг него, он ничего не видит и не узнает – он чувствует только, что стоит с обнаженной головой посреди кроваво-красного вихря, что на него сейчас нападут и он будет биться до самой смерти.

Но ничего не происходит. Луна холодно глядит на него с высоты, словно он уже умер от разорвавшей ему сердце злобы. Все тихо; только кровь молотом стучит в висках. Стиснув голову руками, пошатываясь, он уходит. И слышит напоследок, что в доме задвигают засовы и накладывают болты, запираясь от него как от свирепого зверя. И думает – что же теперь делать?..

В уме его проносится дикая, отчаянная мысль о реке. Но серебряный свет луны на стенах собора и на могильных плитах, воспоминание о сестре и о добром человеке, который только сегодня завоевал его доверие и обещал ему поддержку, постепенно возвращают ему рассудок. Он поворачивает к дому младшего каноника и робко стучит в дверь.

В Доме младшего каноника ложатся рано, но сам мистер Криспаркл любит, когда уже все заснули, посидеть еще часок в одиночестве, тихонько наигрывая на пианино и напевая какую-нибудь из своих любимых арий. Южный ветер, который веет, где хочет, и, случается, тихими стонами бродит в ночи вокруг Дома младшего каноника, наверно, производит при том больше шума, чем мистер Криспаркл в эти поздние часы, – так бережет добрый Септимус сон фарфоровой пастушки.

На стук тотчас выходит сам мистер Криспаркл со свечой в руке. Когда он открывает дверь, лицо его вытягивается, выражая печальное удивление.

– Мистер Невил! В таком виде! Где вы были?

– У мистера Джаспера, сэр. Вместе с его племянником.

– Войдите.

Младший каноник твердой рукой берет юношу под локоть (по всем правилам науки о самообороне, досконально усвоенной им во время утренних упражнений), ведет его в свою маленькую библиотеку и плотно затворяет дверь.

– Я дурно начал, сэр. Очень дурно.

– Да, к сожалению. Вы нетрезвы, мистер Невил.

– Боюсь, что так, сэр. Но, честное слово, клянусь вам, – я выпил самую малость, не понимаю, почему это так на меня подействовало.

– Ах, мистер Невил, мистер Невил, – младший каноник с печальной улыбкой качает головой, – все так говорят.

– И по-моему – я не знаю, я и сейчас еще как в тумане, – но по-моему, племянник мистера Джаспера был не в лучшем состоянии.

– Весьма вероятно, – сухо замечает младший каноник.

– Мы поссорились, сэр. Он грубо оскорбил меня. Да он еще и до этого делал все, чтобы распалить во мне ту тигриную кровь, о которой я вам говорил.

– Мистер Невил, – мягко, но твердо останавливает его младший каноник, – я попросил бы вас не сжимать правый кулак, когда вы разговариваете со мной. Разожмите его, пожалуйста.

Юноша тотчас повинуется.

– Он так раздразнил меня, – продолжает Невил, – что я не мог больше терпеть. Сперва он, может быть, делал это не нарочно. Но потом уже нарочно. Короче говоря, – Невил снова вдруг загорается гневом, – он своими издевками довел меня до того, что я готов был пролить его кровь. И чуть было не пролил.

– Вы опять сжали кулак, – говорит мистер Криспаркл.

– Простите, сэр.

– Вы знаете, где ваша комната, я вам показывал перед обедом. Но я вас все-таки провожу. Позвольте вашу руку. И пожалуйста, тише, все уже спят.

Мистер Криспаркл снова, все тем же научным приемом, берет Невила под руку и, зажав ее под собственным локтем не менее хитро и умело, чем испытанный в таких делах полицейский, с невозмутимым спокойствием, недоступным новичку, ведет своего воспитанника в приготовленную для него чистую и уютную комнатку. Придя туда, юноша бросается в кресло и, протянув руки на письменный стол, роняет на них голову в припадке раскаяния и самоуничижения.

Кроткий мистер Септимус намеревался уйти, не говоря более ни слова. Но, оглянувшись на пороге и видя эту жалкую фигуру, он возвращается, кладет руку юноше на плечо и говорит ласково:

– Спокойной ночи!

В ответ раздается рыдание. Это неплохой ответ – пожалуй, лучший из всех, какие могли быть.

Спускаясь по лестнице, он опять слышит тихий стук у парадного входа и идет открыть. Отворив дверь, он видит перед собой мистера Джаспера, который держит в руках шляпу его воспитанника.

– У нас только что произошла ужасающая сцена, – говорит мистер Джаспер, протягивая ему шляпу.

– Неужели так плохо?

– Могло кончиться убийством.

– Нет, нет, нет! – протестует мистер Криспаркл. – Не говорите таких ужасных слов!

– Он едва не поверг моего дорогого мальчика мертвым к моим ногам. Он так зверски на него накинулся… Если бы я вовремя не удержал его – благодарение Богу, у меня хватило проворства и силы, – пролилась бы кровь.

Это поражает мистера Криспаркла. «Ах, – думает он, – его собственные слова!»

– После того что я сегодня видел и слышал, – продолжает мистер Джаспер, – я не буду знать ни минуты покоя. Всегда буду думать – вдруг они опять где-нибудь встретились, с глазу на глаз, и некому его остановить? Сегодня он был прямо страшен. Есть что-то от тигра в его темной крови.

«Ах, – думает мистер Криспаркл, – так и он говорил!»

– Дорогой мой сэр, – продолжает Джаспер, – вы сами не в безопасности.

– Не бойтесь за меня, Джаспер, – отвечает младший каноник со спокойной улыбкой. – Я за себя не боюсь.

– Я тоже не боюсь за себя, – возражает Джаспер, подчеркивая последнее слово. – Я не вызываю в нем злобы – для этого нет причин, да и быть не может. Но вы можете ее вызвать, а мой дорогой мальчик уже вызвал. Спокойной ночи!

Мистер Криспаркл возвращается в дом, держа в руках шляпу, которая так легко и незаметно приобрела право висеть у него в передней, вешает ее на крючок и задумчиво уходит к себе в спальню.