Осторожно вылезаю из-под одеяла, рук и ног (все – очень теплое), на цыпочках выбираюсь из комнаты. Егор дрыхнет так же добротно, как треплется – мои сборы (аккуратные, впрочем) его не тревожат. Касаюсь губами его теплых губ - очень бережно. Оставляю ему ключ от квартиры и записку с поручением разрисовать зеркала, и ухожу в жестокую морозную темноту. Туда, где меня ждет рогатый стальной монстр с горящими глазами, и табличками «не курить» в тамбурах.
Рабочий день полон суеты, но все равно тянется медленно. Я занимаюсь всякой ерундой, улыбаюсь непонятно чему, бестолковлюсь на ровном месте. Верандревна умиротворена и человеколюбива, как будто не стала ждать завтрашнего утра, и накатила винца сегодняшним. Олька из бухгалтерии подарила мне символический копеечный брелочек-снегурочку. Серьезный дядька Марат – менеджер по развитию – принес мне коробку конфет с миндалем.
Это очень странный день. Он одновременно муторный и легкий. Досаждающий и певучий. Я и бестолковлюсь, и не печалюсь из-за того. И подгоняю время, и наслаждаюсь моментом. И рвусь домой, и хочу оттянуть вечер, потому что дома меня ждут, и мне хочется, чтобы там потомились… Я и скачу в нетерпении, и хочу потомиться сама.
Вечером я вспоминаю о необходимости иметь мандарины, и покупаю их. Несу их домой, размахивая пакетом – так, что чуть не выпускаю из ладони однажды, чуть не отправляю в полет.
В квартире – радость. Тепло и пахнет хвоей. Живые еловые ветви стоят в большой вазе на столе, а рядом – карандашный рисунок, портрет. Девушка очень похожа на меня (и я определенно узнаю фотку с заставки ноутбука, послужившую натурщицей), но она намного симпатичнее. И я понимаю, что Егор украсил ее не чтобы польстить – он на самом деле видит меня такой. Потому что влюблен. Бумажная гирлянда склеена колечком, она больше не стремится к полу хвостами. Зеркала в комнате и ванной – в рамах из волшебных морозных узоров. На кухне – ужин в виде запечной рыбы (он умеет готовить – каков молодец!). Здесь фрукты и бутылка красного сухого вина, столь любимого мною. Квартира ждала меня и дождалась, но Егора в ней нет, как нет его потрепанного рюкзака и красной ушанки.
Я употребляю рыбу и жду. Зажигаю елку и свечи, и жду. Час, полтора, два. Теряя терпение, берусь за телефон (где фоном моя фотография в зеленом купальнике), звоню, и не дозваниваюсь. Номер Егора недоступен.
Выхожу на балкон.
- Привет, Геннадий, - говорю соседу, перегибаясь через перила и перегородку.
Он стоит в майке, и выглядит лучше, чем всегда.
- Ты чего это такой красивый? – спрашиваю с подозрением.
Он загадочно улыбается.
- Не видел под подъездом вихляющегося парня в ушанке? – спрашиваю зачем-то.
- Видел, - хрипит он в ответ. – Уходил, приходил, а дальше не знаю.
Я киваю ему, и понимаю, почему он сегодня красивый. Чубчика нет. Он сбрил остатки волос с головы, и теперь полностью лысый. Так намного лучше. Я вручаю ему мандарин, и ухожу с балкона. Телефон Егора опять не отвечает, и я решаю больше не звонить.
Я открываю вино, и пью из бутылки, попутно идя на страницу Инвизибла. Там – обновление от тридцатого, сегодняшнего числа, и мне кажется, что я не сомневалась в этом. В тексте герой на вечерней набережной дожидается героиню, и они отдаются страсти на пляже. Я смеюсь непонятно над чем, хлебая вино из горлышка. Я почему-то знаю, что он не придет. Что он вернулся к своей Алисе. Что у нее, наверное, кожа атласнее, глаза шоколаднее, и соски меньше. И я понимаю почему-то, что ненавижу Алису, и желаю ей захлебнуться в волнах. И что если Invisible Man снова бросит писать, и его персонаж-страдалец явится ко мне со своими марионетка-стайл-суставами и красными варежками, со своими воспоминаниями и мечтами, со своими рисунками и подарками, я пошлю его так многоэтажно, что он укатится в «Войну и мир».
Я смеюсь над чем-то, и хлебаю из горлышка. Хлебаю жадно, чтобы выхлебать побольше, и швыряю бутылку в расписное зеркало. Мгновенный звучный ливень осколков и всплесков оседает на пол. Елка и свечи красиво отражаются в осколочной луже.
========== 4. ==========
Злющая, как тысяча чертей, волокусь на работу. Вот не поздравляйте меня никто с наступающим, не дарите брелочки и конфеты. Охранник на входе, не смей мне улыбаться. Люди в лифте, если вы будете радостно щебетать и хихикать, я выковырну из сумки парфюм, и щедро побрызгаюсь. Димочка, если ты с порога расскажешь мне пошлый анекдот, я тебе на спину плюну. Принтер, если ты опять будешь тупить и глючить, я тебя стряхну ногой с тумбы, и скажу, что так и было.
Наша компашка вместо стандартного кофе кушает шампанское. В крошечную комнатку набились, как в банку шпрот, ласкают ладошками одноразовые стаканчики. У некоторых мишура вокруг шеи, у некоторых колпак Санта-Клауса на голове. У Димочки наклейка в форме красных губ-вареников на заднице (тьфу, блин). Серьезный дядечка Марат отсутствует – небось у них с начальницей приватное шампанское в ее кабинете. Кто-то сует мне стаканчик с пузырьками, кто-то кидает в морду серпантин. Мне кажется, что я сейчас заплачу. Опрокидываю стаканчик, как будто там водка, и быстро ухожу. Сегодня весь день будет состоять из этих стаканчиков – у них всех. А я пойду, посижу в кабинке туалета. Там заплакать – не катастрофа.
Принтер тупит и глючит. То с компьютером у него связи нет, то с бумагой, то фиг пойми что происходит вообще. У него уже каникулы, возможно. Кидаю свои файлы на флешку, иду к соседям-дизайнерам. Дима восседает на столе в короне из мишуры, и, покатываясь, рассказывает коллегам чудовищно смешную историю. Коллеги, покатываясь, слушают. Я размахиваю флешкой, как знаменем, не решаясь вклиниться своим скромным звуком в их громовой звук. Дима машет рукой в сторону пустующего компьютера Веника.
- Пользуйся, - разрешает он. – Пока Веник в сортире передернет, успеешь распечатать.
Компьютер в спящем режиме, «бужу» его, и вижу в браузере вкладку с надписью «Invisible Man». Дергаюсь, как будто меня ткнули пальцем меж ребер. Нет, я не имею привычки копаться в чужих компьютерах, но сейчас сижу и таращусь на страницу любительски-писательского сайта. Я таращусь на нее потому, что ее вид немного отличается от того, к которому я попривыкла. Здесь пользователь залогинен – вот в чем отличие. Невидимка онлайн – прям здесь, с этого компа.
- В сортире, говоришь?.. – бубню задумчиво, забыв про свои документы. – Щас я его оттуда извлеку.
Вламываюсь в кафельное помещение с кабинками чуть не с пинка. Там Люда приглаживает перед зеркалом свекольные волосы, и Веник намыливает свои похотливые ручонки. Встаю у косяка, как страж, как владыка над всеми входами и выходами. Руки в боки, облик властный. Лишь я здесь решаю, кто пройдет через эту дверь, а кто нет. Выпускаю Люду, зажимаю Веника в углу. Он удивлен, но не сопротивляется.
- Invisible Man? – вопрошаю сурово, почти злодейски.
Внутренне хихикаю, наблюдая, как заметались у него глазки, как порозовели скулы.
- Ну? – бурчит он, переминаясь.
Отпираться нет смысла, он в курсе. Спалился с потрохами. Он морщится мучительно, цокает языком.
- Слушай, я удалю, - бормочет он в конфузе. Жмурится, кривится, качает головой. Тянет страдальчески: - Какой стыд…
Я смягчаюсь.
- Ну, это просто творчество, самовыражение…
- Нихрена, - отрубает он злобно, вышагивая из угла. – Это онанизм. Публичная дрочка на девушку с работы. Прости, пожалуйста, я осел. Представляю, как тебе неприятно.
Ну, эпизоды с маленькими сосками я пропускала, в основном, так что мне не так неприятно, как могло быть. Что имя изменил, похвально, конечно.
- Я удалю эту графоманию, - заверяет он со страстью. – Давай забудем, Даш, ладно?
Он порывается бежать, и я не держу. Пусть бежит.
Расходимся рано, еще не темнеет. Все обнимашки, поздравляшки, чмоки - вся вот эта хрень происходит на стоянке перед зданием, и, наконец, наступает свобода. Можно идти на все четыре, но я мешкаю. Зыркаю быстренько на Веника – и он мешкает. Мне – к вокзалу, ему – к метро, а мы стоим, как два потерявшихся дурачка, на быстро пустеющей парковке. Редкие хлопья неторопливо спускаются на нас, и на все вокруг. Стоим и смотрим друг на друга исподлобья, как рассорившиеся дети, которые хотят помириться, и каждый ждет первого шага от другого. И никакая расхожая пустая глупость, существующая для общения коллег и сотрудников, не идет на ум. Ни гололед уже не обсудишь, ни пробки, ни новый смартфон. Ни то, кто на ком женился, и кто с кем развелся. И свежий блокбастер не обсудишь уже, и праздничные «скидки», которые на самом деле накрутки. И просто сказать «пока» не удается почему-то. Непростая ситуация.
