Люда из IT тоже здесь, тыкает пухлым пальчиком в кнопки кофейного автомата. Она низенькая и толстенькая, у нее джинсовый комбинезон и короткие волосы цвета свеклы. Она ездит на работу на Лексусе за шесть с половиной миллионов, и из-за этого о ней тоже идут всякие слухи. Большая квартира в центре, в которой она единолично обитает, тоже вызывает отклик у людей, как и четырехразовый (в год) отдых в разрекламированных фешенебельных точках мира. В целом, я бы назвала Люду самым обсуждаемым персонажем нашего коллектива.

В тесной комнатенке присутствует даже Марат – дядя серьезный и важный, который чаи не гоняет, и языком не чешет. Он выше этого. Он менеджер по развитию, и приходит сюда работать, и только работать. У него круглая брюнетистая голова, и массивное гиперстеничное тело под классическим костюмом. Раньше он занимался борьбой, или чем-то в это роде, а теперь занимается осуждением перекуров и кофепитий, и дружбой с шефиней Верандревной.

До Нового года и каникул, опасных для печени и прочего организма, остаются считанные дни. Настроение у всех легкомысленное, работать никому не хочется. Даже Марат сидит и слушает воспоминания Анжелички о том, как она перепила на корпоративе в прошлом году. Завтра у нас свежий корпоратив, к которому у меня припасено платье, кончающееся вровень с жопенью, и туфли с каблуками-небоскребами. Я планирую разок затмить Анжеличку.

Я чуть-чуть торчу с ними, выпиваю стакан латте, и иду на свое место. Я у Верандревны секретарь-делопроизводитель, и мне негоже долго пропадать. Я иду за свой стол, и приступаю к делу. Я распечатываю посредством принтера бумажки, ношу на подпись Верандревне, и подшиваю в папки. Такая работа. За окном опять начинает клубиться снег, и я опасаюсь, что вечером опять придется прорываться сквозь пургу. И еще больше опасаюсь, что вечером опять придется отбиваться от психа в красной ушанке.

Вечер прекрасен. Он тихий, мягкий, с легчайшим морозцем и без осадков. Все кругом тонко мерцает, будто беззвучно поет. Я благополучно преодолеваю перрон, благополучно преодолеваю подземный переход, благополучно преодолеваю стоянку. Я осторожно озираюсь в поисках психа в красной ушанке, и не вижу его. Облегчение тонко мерцает во мне, будто беззвучно поет. Он уехал домой!

Он не уехал домой. Я вижу его сразу за перекрестком, на углу. Он подпирает собой стену панельной пятиэтажки, стоит в позе голливудской путаны. Я сокрушенно мотаю головой, тяжело вздыхаю, и прохожу мимо, «не заметив».

- Даш, а давай сначала начнем, - кричит он мне вслед, и тремя прыжками догоняет. – Ты курортные романы всерьез не воспринимаешь, я понял. Ты забыла про море, ладно, я тоже забыл. Давай заново познакомимся здесь, в твоем городе. Я Егор.

Это просто кабздец. Чудила вообще неадекватный. Если ты сладострастно любился с девой где-то на курорте, но после отпуска она дает понять, что продолжения не хочет, это значит, что продолжения она не хочет, чудила ты неадекватный. А я еще и не любилась с ним нигде. Хотя у меня уже начинают появляться в этом сомнения. Надо позвонить маме и спросить. Если я недавно ездила на юг, она должна знать.

- А где мы были-то? – уточняю, чтобы конкретнее сформулировать вопрос маме. – И когда?

- В Анапе в сентябре, - усмехается чудила.

Занятно. Я перебралась в городок в начале ноября. Если мы отдавались чувствам в сентябре, то как он нашел меня здесь? Откуда он знает про переезд?.. Ох, щи! О чем я вообще? Все, что он знает обо мне, он знает от какого-то козлины из моих знакомых. Иначе не может быть. Иначе я головушкой поехала, а это слишком прискорбно, чтобы такой вариант допускать.

Мы идем по улице - мимо оплетенных гирляндами деревьев, и горящих снежинок с дедами морозами на столбах. Мимо надписей «с Новым годом» и разрисованных витрин. Тротуар почистили, и мы идем комфортно, без борьбы. Не так, как я утром шла. Вечер прекрасен, и мне даже не хочется домой. Там скрипучий пол и старая бабушкина мебель, недостаточно теплые батареи и не особо интересный сериал. Хочется пойти куда-то в людное место, на площадь с елкой. Выпить красного вина, и покататься с горки. Сделать селфи на фоне светящегося снеговика.

- Как, говоришь, тебя зовут? – я поворачиваюсь к чудиле.

Я думаю, что если мы с ним часок погуляем, ни от кого из нас не убудет.

========== 2. ==========

Мы сидим на скамейке неподалеку от елки, и пьем красное вино. Чтобы все выглядело цивильно, мы купили по стакану зеленого чая, и заменили чай отдельно купленным вином. Перед этим мы несколько раз скатились с горки, и сделали совместное селфи со светящимся снеговиком.

Егор (чудила) рассказывает какую-то дичь. Не о том, как мы проводили отпуск в Анапе (в которой я, к слову, ни разу в своей истории не была), а всякое о себе. О том, как жил в африканском племени самбуру, и кочевал с ними по Кении. Как пытался постигать язык яганов на юге Огненной Земли, и как учился играть в сепактакрау в Индонезии. Вот же фантазер! Я сижу на скамейке, смотрю на веселый народ и огни, пью вино, и мне хорошо. Новогоднее настроение наконец-то накрыло меня, и мне хочется отдыхать и делать глупости, и слушать глупости тоже можно.

- Монгольскую юрту, - говорит Егор, вытанцовывая перед скамейкой и мной, - я потом сам построил на даче. Но вместо войлока были одеяла, так что это не настоящая юрта, а так… Но стены решетчатой гармошкой, как положено…

- И дверь – на юг? – улыбаюсь я.

- Конечно! Это же самое главное в юрте!

Когда он возбужденно рассказывает, он весь вихляется, как будто у него суставы разболтаны. Ни на секунду ни застывает – постоянно в хаотичных дерганьях. Его красные варежки носятся у меня перед глазами, как мыши в коробке. От этого пляса меня начинает подташнивать. Я думала погулять часок, но мы погуляли вечер. Вернее, гулять в городишке негде, так что мы проторчали вечер на площади с елкой, горкой и иллюминационным снеговиком. Я не верю рассказам чудилы (Егора), но слушаю с интересом. Я не читала тех книжек и статей, которых он начитался.

- Сейчас фотку покажу! – вскрикивает он, кидаясь к рюкзаку. – Настоящие шаманы не такие пестрые, как бутафорские для туристов, конечно.

Он тычет меня в свой телефон, в фотографию беззубого азиатского деда не очень мытой наружности.

- Может, ты меня домой пригласишь? – спрашивает чудила. – Мне бы искупаться, да и вообще…

К монгольскому этапу приключений я уже подустала, и слушаю рассеянно, улыбаясь на автомате. Но тут слышу что-то, что торчит из экзотического лоскутного одеяла повествования острым углом. Чего-чего? Домой тебя приглашать?

- На вокзале, вроде, есть гостиница, - говорю я ему. – Правда, не знаю, работает ли.

Он поджимает губы.

- Не работает, - отвечает сухо. – Я узнавал. У вас тут вообще ни одной гостиницы нет.

Да, у нас тут дыра. Кто тут гостить-то будет? Вообще бред, что я сюда по доброй воле перекочевала.

- Даш, ты же сама меня звала, - говорит с печальным упреком. – А когда приехал, вдруг перестала узнавать. Или ты тогда так, трепалась? Не надо было ехать, да?

Ох, священные суслики, он ведь что-то начинает понимать! Входит в фазу некоторого просветления.

- Я ж, знаешь, влюбился сразу, - бормочет он невнятно. – На пляже тебя увидел, когда ты выходила из воды. У тебя был светло-зеленый купальник, маленький такой, очень открытый. И я подумал, что хочу в огромное полотенце тебя завернуть целиком, чтобы одно лицо осталось наружу. Пока ты шла до лежака, я смотрел на тебя, и представлял, как заворачиваю тебя в полотенце, в махровую простыню.

Он сидит вплотную ко мне, прижимаясь своими коленками к моим. Его коленки под серыми джинсами, мои – под теплыми колготками, тоже серыми. У меня есть маленький светло-зеленый купальник, я называю его хризолитиком. Круг знакомых, в котором следует искать козлину, снабжающего информацией этого странного типа, сужается до тех, с кем я бывала на пляже. И тех, кто видел мои пляжные фотографии. Моих пляжных фотографий, кстати, нет в соцсетях, потому что меня нет в соцсетях. Круг получается совсем узкий. Козлина будет вычислен.