- Мы скоро двинемся, займите ваше место, дорогая, - рекомендует он прохладнее, и лезет за новой папиросой.

Осознав, что ничего не добьюсь от него, я возвращаюсь к Эйрику, перемежая шаги ругательствами.

«Что мне делать? – молчаливо спрашиваю у Минэль. – Я могу стать тигром, медведем, ядовитой змеей, но этого мало. Мне не спасти караван».

«Твоя малявка вскрывает себе вены за деревьями, - отзывается подруга в моем разуме. – Можешь спасти ее».

Этого еще не хватало! Идиотка! Я сама ее убью, вот прямо сейчас!

- Останови их! – кричу я Эйрику, и тяжко, переваливаясь и сотрясаясь, бегу туда, где Тэсса сидит на земле с ножом в руке.

Пропав из поля зрения людей, я становлюсь кошкой, и мчу сквозь кусты с кошачьей прытью. Малявку я вскоре нахожу на краю небольшого овражка, в который свешивается лес. Она корчится в рыданиях, и пилит себе запястье, не решаясь сделать настоящие порезы. Кровь чуть-чуть сочится, и до смертельного исхода тут еще полночи пилить. Я становлюсь человеком, грузно плюхаюсь на колени рядом, и осторожно забираю нож.

- Тэсса, - выдыхаю с облегчением, обнимая ее свободной рукой. – Ты – самое никчемное существо под этим небом.

Она ныряет лицом мне в грудь, и там ревет дурниной, а я глажу ее по спине, и мысленно ругаю Хальданара. Ему надоело с ней возиться, и он подсунул ее мне. Я ж так люблю возиться с никчемными существами!

Суровый смешок Минэль возникает во мне, отвлекая. «Он у тебя задорный» - говорит она.

Со зверской мордой отрываю от своей груди конвульсирующую Тэссу.

- Отсидись здесь, - швыряю ей, и быстролапой кошкой мчу к возлюбленному нашему обозу.

А там…

Эйрик держит зодвингский кортик, стащенный из ящика, у горла Бруста. Горсть солдат либо стынет с обнаженными мечами, либо незаметно тянется к ним. Один делает нелепую попытку вытянуть из-за спины арбалет, и Эйрик рявкает ему:

- Нет!

О, как он пылает! Он просто истекает лавой! Поза напружинена, голос вибрирует, на лице – гримаса огненного зверя. Я еще не видела его таким.

- Просто разверни обоз, - страстно приказывает он Брусту. – Поедем другой дорогой.

Бруст немеет на дрожащих ногах, серея кожей с каждым мигом.

- Хорошо, - хрипит он. – Ладно.

Он хрипит слишком тихо – мало кто слышит его. Эйрик слышит, и я тоже, а солдат, что вырастает за ними – нет.

- Сзади! - ору я рвано, а получается кошачий взвизг, потому что я забыла обернуться Доротеей.

Солдат бьет Эйрика ногой под колени, и тот с ошеломленным охом обрушивается на траву. Кортик вываливается из его ладони, и теряется где-то.

«Латаль, - зовет меня тревожный голос подруги. – Головорезы здесь».

А я уже сама поняла – за миг до свиста стрелы, за два мига до падения одного из наших охранников. За три мига до падения другого. За четыре – до общей суматохи.

Наши люди не видят лучников – те за деревьями, в кронах, зарослях, тенях. Наши животные паникуют и рвутся на волю. Стрелы пронзают местность, кося людей и животных, как нереальный убийственный дождь. Крики такие, что я не слышу Минэль в себе, а, может быть, она просто молчит. Эйрик ползет под телегу. Многие ползут под телеги, но немногие доползают. Бруст лежит на земле со стрелой в переносице; его лицо, обычно полное мира, искажено мраком. Я жмусь кошкой в кустах, не представляя, что могла бы сейчас сделать, и притихшая Минэль тоже не представляет. Венавийские наемники ждали нас дальше по дороге, а потом их разведчик сообщил о поломке, и они решили больше не ждать. А Минэль была в Мире, а не в Межмирье, и потому не заметила этого. Она не могла увидеть смену их плана, сидя гусеницей на ветке – точно так же, как я не могла. И теперь, в общем-то, все это очень похоже на серьезные неприятности.

========== 15. ==========

В наступившем покое монотонные люди в капюшонах и масках обступают обоз. Они колют тех, кто трепыхается на земле; добивают раненых животных и пересчитывают уцелевших. Заглядывают под телеги, выволакивают найденных, и добивают их. Я сижу в кустах, Эйрик лежит под телегой, и мы смотрим друг на друга, как бессильные дурачки.

«Бессмысленно, - отзывается Минэль на мой молчаливый зов. – Два самых свирепых волка не справятся с таким количеством вооруженных людей».

И я соглашаюсь с ней.

«Здесь все потеряно, - продолжает она, и повторяет: - Бессмысленно».

Вот уж не пой, дорогая. Обоз потерян, унизительное равновесие между Плардом и Зодвингом потеряно, а Эйрик еще не потерян. Его тащат за ноги из-под телеги, а я оборачиваюсь маленькой девочкой – темненькой и кучерявенькой, с восхитительно белыми зубами.

- Не убиваете моего братишку! – кричу я, выбегая из кустов, и вскидывая ручонки в мольбе. – Пожалуйста, не убивайте моего братишку!

Мои ножки спотыкаются на кочках, цепляются за траву. Я реву в лучших традициях Тэссы, и это дается мне невероятно легко. Хотелось бы мне сказать, что я довольно талантливая сущность, но этот рев слишком искренний, чтобы быть игрой. Он вообще не игра.

Монотонно серый человек замирает над Эйриком, размышляет секунду, и со злой досадой скрывает в ножнах меч.

- Ребенок, - бурчит он, и повторяет громче, для всех: - Здесь ребенок.

Он бредово пробует загородить собой тела, будто я не сидела все это время в кустах, и не видела бойню.

- Вот дерьмо, - цедит он. – Зачем она здесь?

Я кидаюсь к Эйрику, трясу его за рубаху. Он лежит животом на земле, приподнявшись на локте; левая ладонь у него сквозит стрелой. Он узнал меня, конечно, но сомневается, что я помогу.

Нас окружают другие серые люди без лиц, наблюдая слегка растерянно. Они не ожидали маленьких детей, для них это осложнение. Эти люди – не отморозки, они просто заняты войной. Той, за которую им платят деньги, а если бы не деньги, то и войн бы не было.

- Оставь пока, - мутно говорит один из капюшонов. – Потом решим.

Они расходятся – у них много дел. Много тел, среди которых могут таиться живые.

- Здесь еще девчонка! - выкриком сообщает новый капюшон, выходя из-за деревьев с Тэссой в охапке.

Он тащит ее с таким усердием, будто бы она сопротивляется. Кто-то из капюшонов машет ему в нашу сторону, веля усадить ее с нами. В сгущающемся мраке она такая бледная, что сможет освещать округу, если побелеет еще чуть. Сначала она смотрит на меня с недоумением, а потом находится. Человек с нажимом сажает ее в траву, и она заваливается, потеряв равновесие.

- Эй, - мрачно корит его соратник. – Она тоже ребенок.

- Угу, - ухмыляется человек. – Аж топорщится.

Тэсса трясется, как если бы вокруг внезапно образовалась зима. Ее страх осязаемый и липкий, я почти чувствую его вкус во рту. Она не издает ни звука, но это только потому, что страх пережимает ей звуковые источники.

- Сестренка? – бормочет Эйрик смешливым тоном, откидываясь на землю. – А почему не дочка?

Понятия не имею. Наверное, ты воспринимаешься мной слишком молодым для папаши.

- А я хочу дочку, - нетрезво смеется он. – Всегда хотел.

Ну, прости, это тебе не суждено.

Он сипло хохочет, елозя макушкой по зеленому лесному подшерстку; его щеки начинают отливать румянцем, а отросшие волосы склеивает пот.

- Стрела отравлена, - говорю я тихо, обращаясь к Тэссе. – Через день у него не будет кисти, через два – руки, а через три он умрет.

Малявка вскидывается на меня, просыпаясь. Ее глаза вдруг становятся большими и выразительными, хотя сроду такими не были.

- Противоядие, - шепчет она, и замолкает, безвольно закусив губу.

«Противоядие» - мысленно повторяю я. Жрецы не только совершают кровавые ритуалы и хозяйничают в правительствах, они еще и врачеватели. Если бы мы встретили жрецов, они бы помогли.

Серый капюшон приближается к нам, присаживается на корточки. Это ряженая Минэль, и из кармана куртки она извлекает крупные кусачки.

- Мне нечего здесь делать, - говорит она почти неслышно, перекусывая стрелу, плененную ладонью. – Я вернусь в горы, и расскажу все Хальданару.