Идёт Фимка улыбается, а торговцы, даже не дожидаясь от него вопросов, выпить ему предлагают. Кружки полные наперебой протягивают. Ну, Ефимка, конечно, отведал; и кваску, и морсику, и клюквенной наливочки попробовал. Захорошело ему, приятно стало, и он с устатку-то по домашнему теплу заскучал, хотя никогда его и не знал.

– Эх… – говорит он, – вот бы сейчас на пуховую перинку прилеч,… покуражиться бы вдоволь,… да чтоб рядом красна девица хлопотала,… песню милую спевала,… и чтоб голосочек у неё малиновый был!… А уж я бы лежал да слушал,… пением наслаждался… – вдруг размечтался Фимка и тут же получил ответ.

– Эй, паренёк,… что ж тебя так разморило-то?… никак с тобой солнечный удар случился!… Так ты иди в тенёчек-то, приляг, пусть тебя ветерком обдует,… пойдём-ка, я тебя провожу… – вмиг шуткой отозвалась милая девица средней комплекции обладательница пленительных голубых глаз. Она как раз последняя угостила Фимку кружкой сладкой медовухи. Ей-то она и торговала. На что Фимка лихо отозвался.

– О нет,… спасибо тебе красавица, но провожать меня никуда не надо,… я здесь ещё не всё доделал,… поесть, я поел,… выпить, выпил,… теперь как следует осмотреться надо!… Нравится мне тут у вас,… люди добрые, щедрые, отзывчивые,… так что я ещё немножко похожу!… – задорно откликнулся он и дальше пошагал, однако девицу запомнил, симпатичная она, пригожая. Теперь Фимка в суконные ряды направился, ведь поизносился, приодеться ему захотелось. И опять идёт, улыбается. Но просить, ничего не просит, просто прохаживается. И тут суконщики сами с ним заговорили.

– Эй, парень,… да ты посмотри-ка на себя, как поизносился!… И френч не той кондиции, и портки потрёпаны, рубаха ненова,… да и картуз менять пора!… – кричат ему со всех сторон, а он нехотя так им и отвечает.

– Эх, кабы мне бы денег, так я бы уж ткани накупил, да приоделся не хуже вашего,… а так приходится старое донашивать… – сказал и эдак виновато улыбается, мол, простите, что в ваши торговые ряды таким неопрятным явился. А торговцы как увидели эту его улыбку, так сходу загомонили.

– Ну что ты, мил человек,… да разве ж в деньгах дело-то!… Ну их, к лешему,… мы тебя и так приоденем, без денег, задаром, сами заплатим!… А то где же это видано, чтоб такой-то ладный человек да в обносках ходил!… – заголосили они, да как кинуться к нему мерки снимать. И пяти минут не прошло, а торговцы ему уже и новые портки, и картуз, и френч с рубахой, и даже яловые сапоги справили. В один миг переодели его и на выход с рядов проводили, ни копейки не попросили, а только умоляли, чтоб он к ним ещё не раз заходил, да своей улыбкой доброе настроение наводил.

И вот идёт теперь Ефимка по ярмарке весь в обнове, сытый, напитый, и всё-то у него как прежде получается; ничего ему просить не приходится, торговцы опять всё сами ему дают, и даже упрашивают, чтоб брал. Прямо наваждение какое-то от его улыбки, всё по его выходит. Хочет он сытости, на тебе еды, пожалуйста. Желает лоску да обновы, и тоже на возьми, пожалуйста, носи на здоровье, всё ему дают за просто так. У Фимки аж дух захватило от такого.

– Это же надо что творится-то,… все мои желания сбываются,… права была ведьма, моя улыбка любую душу, как дверь с сокровищами открывает,… это ж какие перспективы… да я, если захочу, озолочусь!… Тут ни какие-то подачки ассигнациями на открытие трактира собирать, здесь куш повыше можно взять!… На дворец с прислугой не грех загрести!… – вновь размечтался он, но голос разума оказался сильнее, и ему опять лишь тёплой постельки захотелось. Тут-то он и вспомнил про ту голубоглазую девицу, торговку медовухой.

– Ха!… а почему бы мне к ней и не обратится?… ведь она меня сама проводить в тенёк обещала,… вот пусть и выполняет своё обещание,… тем более скоро уже вечер, отдыхать пора… – решил Фимка и вновь в питейные ряды подался. А там, в рядах, действительно уже к вечерней зорьке готовились; товар поковали, убирались. Ефимка мигом нашёл ту голубоглазую красавицу и сразу к ней с улыбкой обратился.

– Ну что скажешь, милая девица?… как я тебе теперь глянусь?… Смотри, как меня мои новые дружки приодели!… Вон, даже сапожки яловые справили… – хвалится он перед ней, куражится, а она ему в ответ.

– Вот так свет!… А ты и вправду совсем другой стал,… теперь ещё пригожей выглядишь!… да и улыбка твоя краше стала, будто обновилась!… Вон, какой сударь получился!… И что же тебя опять ко мне привело?… может, медовуха моя понравилась?… ещё желаешь?… – посмеиваясь, спрашивает девица, а сама Фимкой любуется, вроде он и вправду от обновок краше стал, но голосок у неё по-прежнему угодливый.

– О нет, что ты,… медовухи мне хватит, а вот переночевать негде!… Помнится, ты давеча предлагала меня в тенёк проводить,… вот я и вернулся!… Может, отведёшь меня туда, где постель стелена, и уют с теплом имеются?… – не без намёка на ночёвку, спрашивает Фимка, и задорно улыбается.

–Ух, какой,… да ты мечтатель, как я на тебя погляжу,… никак в гости ко мне напрашиваешься?… Ну и правильно делаешь,… разве ж я могу отказать такому-то молодцу, да ещё с такой улыбкой,… конечно, пойдём ко мне!… Я живу здесь недалеко,… вон, за речкой, на пасеке,… сейчас, только товар до завтра приберу, припрячу, и сразу пойдём… – тоже разулыбавшись согласилась девица и принялась свой товар за прилавок прятать, на ночь сторожам оставлять. А до Фимки только теперь дошло, что у такой-то красавицы может и муж есть, а то и ещё хуже, целая семья, а он к ней в гости напросился.

– Ой, послушай-ка девица,… я только щас смекнул, что ты можешь быть за мужем,… иль вообще с семьёй живёшь. А я к тебе на постой иду,… уместно ли это!?… – вдруг засмущавшись, спросил Фимка, при этом сильно надеясь услышать отрицательный ответ, и услышал его.

– О нет, ты не беспокойся,… ни мужа, ни семьи у меня нет,… я одна на пасеке управляюсь,… хотя вот брат, есть,… иногда приходит помогать!… Он егерем-лесничим в соседнем угодье служит,… на заимке в сторожке живёт; охотой, рыбалкой, сбором ягод и грибов промышляет,… так что не зря я тебя в тенёк приглашала, может, как-нибудь навестим его!… Одной-то мне скучно дни коротать,… а ты вон, какой красавчик, развеселишь одинокую девицу,… ха-ха-ха… – весело посмеиваясь, ответила девушка, быстро закончила прибираться, и, поманив Фимку за собой, тут же пошла с ярмарки прочь. Фимка конечно за ней увязался.

И четверти часа не прошло, как они да пасеки добрались. А пока шли, познакомились, представились друг другу. Оказалось девицу зовут Миланьей, вроде как от слова «миловаться» происходит, этакое имечко с хитрецой, непростое. Впрочем, как и сама девица, не только хохотушка, но и с умом. Привела Фимку в дом и сходу велела ему воды с реки натаскать, да не маленько, а целую бадью, чтоб хватило в бане помыться. Ну, Фимка и пошёл, а куда ж ему деваться, натаскал воды. Сама же Миланья тем временем ту самую баньку-то и затопила. Нагрела, прокалила, пару напустила, да Фимку туда и загнала. Хотя он и не сопротивлялся, сам с удовольствием намылся, напарился, и стал чистый аж до скрипу.

Тут-то Миланья его в постельку и поселила; уложила, укутала, да ещё и чаем напоила. И опять-таки чаем не простым, а с травами, притом сонными. Оттого-то Фимка недолго периной наслаждался, а тут же засопел, запыхтел и уснул богатырским сном. Попался, голубчик, в руки хитрой девице. Хотя с другой стороны она его пока ни в чём не обманула; да, она живёт на пасеке, которая ей от старых родителей досталась, готовит медовые напитки и торгует ими на ярмарке. Всё так и есть, всё правда, нет обмана.

И даже про брата Миланья не солгала, он тоже есть, и верно, в лесу живёт, вот только вовсе он не егерь-лесничий, а разбойник. Да-да, брат у Миланьи был самым что ни наесть настоящим бандитом, но не с большой дороги, а специализировался он по доходным домам, богатым имениям да банкам. Впрочем, логово его точно находилось в лесу, на заимке. И ходу туда никто не знал, кроме конечно его сестры Миланьи. А она, кстати, тоже не просто так на ярмарку ходила, не только для торговли и веселья, она там ещё всякие слухи да молву собирала. Иначе говоря, добывала нужные для брата сведения.